Немые стихи от Пушкина до Пригова. Краткий гид по молчанию и пустоте в российской и западной поэзии

«Литература исполняет ноль»

В 1767 году в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» Лоренс Стерн поднял тему, которая стала одной из ключевых для экспериментального искусства XX века, — является ли частью произведения то, о чем автор намеренно умолчал? Стерн мог оборвать главу буквально на полуслове, заменить часть информации звездочками, а еще добавлял в книгу пустые и черные страницы. Парадоксальным образом текстом становилось само отсутствие текста. Много лет спустя советская неоавангардистка, участница группы трансфуристов Анна Ры Никонова-Таршис назовет Стерна одним из предтеч вакуумной поэзии, в которой текст если и присутствует, то играет второстепенную роль относительно окружающей его пустоты.

Читайте также

Мышиный хвост, Вавилонская башня букв и стихи без слов. Что такое визуальная поэзия и как в Европе превращали стихи в рисунки

В русской поэзии к пустоте на странице как к литературному приему впервые обратился Александр Пушкин. В «Евгении Онегине» и ряде законченных стихотворений пустые строки и даже строфы вплетаются в ткань текста и органично взаимодействуют с ним. Например, последняя часть «Осени» состоит из одной обрывающейся строки:

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.

Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

XII

Плывет. Куда ж нам плыть?
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .

Пустоты и пропуски в черновиках Пушкина, вероятно, сделанные по причине спешки, тоже обрели поэтическую силу в глазах поздних интерпретаторов. Так писал о Пушкине поэт Геннадий Айги:

Умалчивания в русской поэзии, как ни странно,
больше всего у Пушкина, в последние два-три года
его жизни. Всё чаще отточия, оборванные фразы с
многоточием. Вроде: «что тут еще говорить», и — «ни
к чему».

Источник: Геннадий Айги «Поэзия-как-Молчание» (Гилея, 1994)

Может быть интересно

Альтернативный учебник русской литературы: писатели, о которых не расскажут в школе

Наиболее известными русскими поэтическими произведениями, созданными целиком из «молчания», являются «Поэма конца» Василиска Гнедова и «Новогодний сонет» Генриха Сапгира.

В 1913 году эгофутурист Гнедов издал состоящую из пятнадцати поэм книгу «Смерть искусству», за которую критик Александр Закржевский прозвал его «рыцарем безумия» и «крайним анархистом в футуризме».

Поэмы отличались радикальным минимализмом — они могли состоять из одного слова («Издеват.») и даже из одной буквы («Ю.»). А закрывающая книгу «Поэма конца» представляла собой чистый лист.

Спустя более чем полвека, в 1970-х, Сапгир аналогичным образом написал пустой «Новогодний сонет», но снабдил его «Сонетом-комментарием»:

1. НОВОГОДНИЙ СОНЕТ

═
═
═
═
═
═
═
═
═
═
═
═
═
═

2. СОНЕТ-КОММЕНТАРИЙ

На первой строчке пусто и бело
Вторая — чей-то след порошей стертый
На третьей — то что было и прошло
И зимний чистый воздух на четвертой
На пятой — вздох: «как поздно рассвело»
Шестая — фортепьянные аккорды
Седьмая — ваше белое письмо
Восьмая — мысль: «здесь нечто от кроссворда»
Ни две терцины: всё что вам придет
На ум когда наступит Новый Год
И всё о чем вы здесь не прочитали
И основное: то что мой концепт
Из белых звуков сотканный концерт
Поэзия же — просто комментарий

Генрих Сапгир, «Новогодний сонет» и «Сонет-комментарий». Источник

Вакуумная поэзия не исчерпывалась полным упразднением текстуальной основы или ролью «просто комментария» к «из белых звуков сотканному концерту». Ры Никонова написала целый учебник о литературном вакууме и способах молчания. В 1983 году на Ленинградском перформансе группы трансфуристов она выступила с вакуумной книгой-арфой — деревянной рамкой, на которую были натянуты пустые белые «строчки» из бумаги. Движениями рук с бритвой поэтесса буквальным образом исполняла молчание. Соратник Никоновой Сергей Сигей также возводил поэзию безмолвия в категорию действий:

«сделать отверстия в листе бумаги
и смотреть сквозь них
на облака
это и есть
поэзия»

Сергей Сигей (1975). Источник: Транспонанс, № 13, 1982

В 1982 году в рупоре трансфуризма — самиздатовском журнале «Транспонанс» — была опубликована полемическая переписка между Ры Никоновой и Дмитрием Александровичем Приговым. Пригов критиковал Никонову за ее стремление создать всеобщую и универсальную систему и утверждал, что если раньше каждый новый стиль стремился утвердить свое главенство и упразднить предшествующее искусство, то теперь разные направления способны существовать параллельно, оставаясь достоверными «только в пределах своих аксиоматик». Воплощением такого типа мышления являлся концептуализм, в котором художник становится некоей точкой схождения разных стилей и творческих практик.

Трансфуристов и концептуалистов отличал и сам подход к творчеству — в то время как первые относились к искусству с предельной серьезностью, в наследии московского концептуализма не так легко найти произведение, напрочь лишенное иронии.

Видна эта разница и в том, как два течения работали с пустым пространством. Так, например, говорил о концептуализме лидер группы «Коллективные действия» Андрей Монастырский:

«Это — анти-Малевич. И потом, это глубоко несерьезное дело. Для Малевича это серьезно — там миры, можно сказать, а у нас это вообще просто ничто — пустота. Какая может быть серьезность в пустоте. Это чистая ирония всегда».

Пустота являлась одной из центральных тем московского концептуализма. Можно привести в качестве примеров корпус текстов группы «Инспекция „Медицинская герменевтика“» «Пустотный канон» или зеркальный параллелепипед Ивана Чуйкова «Аппарат для наблюдения пустоты и бесконечности». Не меньший интерес демонстрировали и поэты. «Белая книга» Пригова представляла собой 14 страниц, состоящих исключительно из точек, тире и незаполненного пространства, а цикл визуальных машинописных текстов «Стихограммы» содержит стихотворение из повторяющихся слов «нет» и «никогда»:

Еще в большей степени поэзия как отсутствие проявляется в «карточных» текстах Льва Рубинштейна. «Гнедов живет белым листом, а Рубинштейн пользует его», — писал о своем соратнике Пригов.

Читайте также

Поэтический мир в четырех стенах: как за два часа поставить концептуалистское пятикнижие

Разбитые на небольшие нумерованные части, набранные на библиотечных карточках, эти работы по большей части представляют собой проекты не написанных произведений, взывающие к читательскому соучастию и сотворчеству. Зачастую «проектный» характер текстов Рубинштейна прослеживается уже в самих названиях — «Каталог комедийных новшеств», «Программа совместных переживаний», «Очередная программа» и т. д. Цикл «Двенадцать-тринадцать стихотворений» ограничивается перечислением названий этих стихотворений, а «Тридцать пять новых листов» представляют собой тридцать пять пустых страниц, каждая из которых состоит из заголовка наверху и примечания внизу. Приведем несколько из этих примечаний:

— Здесь, разумеется, ничего быть не должно (Лист 1)
— Здесь не должно быть ничего определенного (Лист 2)
— Должен постоянно лежать на столе, напоминая об Авторе (Лист 28)
— Должен затеряться среди прочих бумаг, но при случайном обнаружении непременно напомнить об Авторе (Лист 32)
— Он, разумеется, должен остаться чистым (Лист 35)

Источник: Лев Рубинштейн, «Большая картотека» (Новое издательство, 2015)

Неподцензурная поэзия не всегда открыто манифестировала свою оппозицию официальному искусству. Чувашский поэт Геннадий Айги — ученик Пастернака, стремившийся наполнить наследие русского авангарда новым духовным содержанием, — сторонился в своем творчестве ангажированности «поэзии действия» и создавал герметичные и созерцательные тексты, погружаясь, как он говорил, «в некое самоберегущее единство» мира-сновидения.

Айги считал, что молчание в поэзии также создается только словом, и если «в шуме мира-как-действия уделять некоторое время „служению тишине“, тогда могут возникнуть и способы ее выражения, у каждого свои».

В 1994 году у поэта вышел сборник «Поэзия-как-молчание», включающий 54 текста, стилистически граничащих с эссеистикой и верлибром:

Тишина и молчанье (в поэзии) — не одно и то же.
Молчание — тишина с «содержанием», — нашим.
Есть ли «другое» молчанье?
«Небытия — нет, Бог не стал бы заниматься такой
чепухой», — говорит русский богослов Владимир
Лосский.
Это — о «не-нашем» Молчании. «В том числе», и
о тишине — с молчаньем — ушедших. Всё —
е с т с т в у е т.
И — не будем делать предположения — о чем-то
«совсем ином».

Источник: Геннадий Айги, «Поэзия-как-Молчание» (Гилея, 1994)

Если в текстах-сновидениях Айги пустота представала в виде созидающего молчания, то в работах А.Ника (Николая Аксельрода) она обретала по-настоящему разрушительную силу. А.Ник входил в круг «поэтов Малой Садовой», а также сотрудничал с трансфуристами, которые называли его своим «сюрреалистическим хоботом» и сомнамбулой. Сновидения являлись не только центральной темой, но и основным местом действия в творчестве этого писателя. Например, пенталогия «Сон о Фелмори» целиком состоит из абсурдистских описаний сновидений. А в серии прозаических зарисовок автор изобразил пустоту, постепенно дистанцируясь от своих героев и превращая их в безжизненных марионеток. Сама пустота проявляется в названиях глав и на протяжении цикла «поглощает» сюжет, оставляя от него лишь оболочку:

Пустые фразы

Пустых мест не было, и Анатоль не мог найти себе места.
В ванной мылся Олег.

— Я, — рассказывал он впоследствии, — очень чистоплотный человек.

Он сидел в ванной на табуретке, а по обеим сторонам стояли еще две, на которых стояли тазики с горячей и холодной водой. Олег переливал воду из горячего тазика в холодный и из холодного в горячий.

— Я, — впоследствии говорил он, — в вашей ванне всегда с грустью вспоминаю нашу деревенскую баню.

Впоследствии Олег с грустью вспоминал ванную.

На самом же деле…

— Тема любви меня перестала интересовать, — заявил Олег, сидящий в кухне с опущенными ногами в таз с горячей водой.
— Ой, как интересно, — сказала служанка.

<…>

Источник: А. Ник, «Сон о Фелмори. Пустые предметы. Валерий Брюсов» (Юолукка, 2017)

Пустота присутствует в экспериментальных текстах другого близкого кругу «поэтов Малой Садовой» автора — Леонида Аронзона. Стихотворение без слов «Паузы» напоминает аналогичные опыты представителей немецкой конкретной поэзии, которую Аронзон мог знать по опубликованным в 1964 году переводам Евгения Головина. Знак «х», заменяющий потенциальный текст, задает ритм произведения и обозначает длительность пауз, превращая стихотворение в своеобразную партитуру молчания.

Может быть интересно

Эскапизм, соблазн и галлюциноз: история русской нарколитературы от Гоголя до Пепперштейна

Визуальный «Пустой сонет» Аронзона, возможно, был навеян «Молчанием» немецкого конкретиста Ойгена Гомрингера, а возможно — визуальным текстом художника Юрия Галецкого «Пусто», представляющим собой два четырехугольника, образованных за счет повторяющегося слова «пусто». Строчки сонета, размещенные в виде сходящейся спирали, обрамляют пустое пространство страницы. Таким образом, как и у Сапгира, стихотворение становится комментарием к молчанию, но если «Новогодний сонет» принципиально незаполняем, то в тексте «Пустого сонета», возможно, содержится ключ к пониманию пустой части. Лирический герой идет по ночному саду на зов возлюбленной, «лицо полно глазами».

Незаполненный центр превращается в ширму, скрывающую эротическую сцену, которую читатель/зритель может дорисовать в собственном воображении.

Некоторыми «неофициальными» поэтами пустота воспринималась не только как авангардистский художественный прием, но и как воплощение буддистской шуньи — особого состояния, достигаемого в медитации, в котором ощущение пустоты стирает границы между категориями бытия и небытия, присутствия и отсутствия. Шунья неоднократно появлялась в работах представителя «филологической школы» и практикующего йога Александра Кондратова, причем не только в качестве текстуальных отсылок, но и в своем непосредственном визуальном воплощении — пустых страницах:

ВНЕШНЯЯ ПУСТОТА.

<пустая страница>

—————————

Лишь чистый лист не омрачен —
он
мой лучший стих, мой небосклон, —
трон
великой Шуньи, пустоты —
ты!
Холстами — чистые листы . . .
Стык
нирваны белого листа
стал
с тобою, Шунья, пустота . . .

Александр Кондратов, из цикла «Ом ах хум! Стихи о шунье» (1957–1977). Источник

Наконец, для неподцензурных авторов не менее, а, возможно, еще более актуальной темой, чем молчание поэтического произведения, стало молчание самого поэта. Вопросы, которые ими ставились, гораздо шире очевидной оппозиции «официальной» и «подпольной» культур. К таковым относится и вопрос о самой возможности взаимодействия автора и читателя, выраженный в двух приведенных ниже стихотворениях из вышедшей в 1999 году антологии «Поэзия безмолвия»:

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

Том 1. Изъятое
Том 2. Уничтоженное
Том 3. Утраченное
Том 4. Ненайденное
Том 5. Устные пересказы несохранившегося
Том 6 . Фрагменты, разысканные посмертно

Анатолий Кудрявицкий

***

пока народ его не знает
поэта нет
когда народ его узнает
поэта нет

Иван Ахметьев. Источник: Анатолий Кудрявицкий. «Поэзия безмолвия. Антология» (А и Б, 1999)

Языковой хаос

«Бросок костей» Стефана Малларме увидел свет в 1897 году — более чем за десятилетие до появления литературного авангарда, — но мало найдется текстов, которые в той же мере оказали влияние на его развитие. Он предложил собственное видение новой поэзии, «самым неожиданным образом» созвучное «творческим поискам в верлибре и в стихотворениях в прозе». Малларме рассредоточил текст по пространству страницы, не нарушая, но подчеркивая взаимодействие поэзии с окружающей ее «тишиной». Поэт предполагал, что создал новый вид искусства. Усматривая влияние музыки, он сравнивал «Бросок костей» с симфонией, исследующей более умозрительные предметы, и оставлял лиризм и мечтательность «одноголосому» классическому стиху.

Читайте также

Литература, революция и авангард. Как французские писатели сражались друг с другом?

Темы неполноты и тишины были одними из ключевых в творчестве Малларме — исследователи неоднократно отмечали любовь поэта к отрицательным конструкциям и таким словам, как absence («отсутствие») и aboli («отмененный»), а его неосуществленный проект «Книги» (Livre), по мнению некоторых интерпретаторов, должен был воплотить чистоту абсолютного Ничто.

Именно Малларме, по мнению его ученика Поля Валери, создал во Франции понятие «трудный автор» и «ввел в искусство обязательство интеллектуального усилия», а дискуссии вокруг «Броска костей» не утихают по сей день. Например, Квентин Мейясу в книге «Число и сирена» проводит самое настоящее детективное расследование, исходя из предпосылки, что Малларме строил текст, опираясь на некий числовой код.

Отказ от повествовательных приемов, характерный для текста Малларме, в 1970-е годы наиболее радикальным образом воплотился в творчестве представителей «языковой школы». Эти литераторы боролись с «персоноцентричной» поэзией, отражающей жизненный опыт автора, а также с потребительской логикой, сводящей любой текст к передаче некоей информации и игнорирующей поэтический потенциал, заложенный в самом языке.

Брюс Эндрюс, один из идеологов «поэзии языка», издевательски охарактеризовал «обычное чтение» как coitus interruptus, поскольку погоня за авторским намерением не дает читателю возможности наслаждаться самим «путешествием».

Примером нереференциального «расщепления» текста может послужить «Библиография царской книги или Eikon Basilike» Сьюзен Хау. Задаваясь вопросом, возможно ли в принципе написать «чистый» и абсолютно оригинальный текст, поэтесса в этой работе выстраивает целую цепочку авторств. Название отсылает к книге Эдварда Элмака 1896 года — первому исследованию о «Царском лике» («Eikon Basilike») — по всей видимости, поддельной автобиографии Карла I, рассказывающей о последних днях его жизни и изданной в 1649 году. Хау выстраивает сложные типограммы из чужих текстов (в том числе Мильтона, Мура и Диккенса), подрывая тем самым власть автора над произведением. Таким образом, лирическое «я» в этой книге теряет связь с автором и становится порождением самого текста.

«Пост-строчная» поэзия представителей «языковой школы» во многом ставила перед собой те же задачи, что и движение конкретной поэзии, но предлагала другие стратегии для их решения. Позаимствованное у Малларме «созвездие» было одним из ключевых терминов конкретизма; также в творческом наследии представителей этого движения найдется немало в той или иной степени очевидных отсылок к «Броску костей». Например, в некоторых «морских» стихотворениях Ян Гамильтон Финлей использовал пустое пространство страницы как образ океана, тогда как события «Броска костей» происходили во время кораблекрушения. По словам Стива Маккафери, анализируя поэзию языка, «можно провести параллели с семиотическим подходом конкретной поэзии, — не столько в отношении исследовательской экстраполяции визуальных качеств мира, сколько, пожалуй, в общем акценте на язык как на непосредственное событие, на „видимое“ (в конкретизме) и, следовательно, „чувственное“ (в языкоцентричном письме)».

Несмотря на ту роль, которую играет поэма Малларме в поэзии авангарда на протяжении всего ее существования, сложно найти автора, который непосредственно продолжал бы начатое ею. Возможно, своеобразным развитием идей французского поэта можно считать творчество Елизаветы Мнацакановой — в силу музыкальной организации текста и ритмообразующей роли «тишины» на странице.

С большей уверенностью продолжателем «линии Малларме» можно назвать греческого представителя «языковой школы» Андреаса Пагулатоса. Он считал, что чем искуснее становится поэт, тем больше у него появляется возможностей приблизиться к темным и не подчиняющимся никаким законам областям языкового хаоса. Для Пагулатоса пустое пространство страницы стало уже не молчанием, но отражением άλεκτο («несказáнного»). Поэт выступает в роли алхимика, а сама поэзия рождается из динамического взаимодействия того, что можно выразить, с невыразимым.

Отмененное сообщение

Является ли вычеркивание аннулированием сообщения? Этот вопрос задает безымянное стихотворение Ман Рэя 1924 года, состоящее полностью из зачеркнутых слов. Ман Рэй известен не только как фотограф, но также как участник американского и французского дадаизма, друг и соратник Марселя Дюшана. Возможно, изначально это стихотворение представляло собой нигилистический дадаистский жест в отношении искусства как такового. Но сам факт присутствия некоего текста за черными линиями может подсказать и другую трактовку и представить это произведение как своеобразное «текстуальное» продолжение «Загадки Исидора Дюкасса» — работы 1920 года, представляющей собой некий предмет (на самом деле швейную машинку), накрытый одеялом и перевязанный веревкой.

Изобретенный Ман Рэем метод «отмененного сообщения» открыл новые перспективы для осмысления молчания, и впоследствии к нему прибегало множество авторов, работающих на стыке поэзии и визуальных искусств.

Может быть интересно

Ящик с картошкой вместо детского гроба: какие сюжеты скрывали знаменитые художники под слоем краски и зачем

Например, в 1969 году бельгийский художник Марсель Бротарс заменил текст подаренной ему Рене Магриттом копии «Броска костей» черными линиями, сохраняя его типографское расположение.

А греческий авангардист Михаил Митрас с середины 1970-х создавал целые серии зачеркнутых стихотворений. Одно из таких, под названием «Стихотворение в кризис», он вручил журналистам в 2012 году в ответ на их просьбу дать комментарий относительно поразившего страну долгового кризиса.

В наши дни «отмененное сообщение» обрело новый поэтический потенциал в контексте публикаций и общения в интернете. Мэриам Монализа Гарави — поэтесса, давшая этому методу название, — опубликовала в 2018 году книгу Bio, которая поднимает тему хранения информации в соцсетях. На протяжении года она обновляла в Twitter раздел «Биография», исправления в котором стирают все данные о предшествующем тексте, создав таким образом сборник «отмененных твитов».

Стоит также упомянуть близкие «отмененному сообщению» методы. В конкретной поэзии одной из расхожих практик была печать одного текста поверх другого. Иногда такие тексты было почти невозможно разобрать, и от слов оставались только их графические образы. Но существуют и обратные примеры. К таковым относится стихотворение исландского конкретиста Дитера Рота «Рекламируя мою печатную машинку».

Вглядевшись в напечатанные поверх друг друга буквы, читатель без особого труда сможет различить название известной компании по производству печатных машинок Olivetti, лишь для того, чтобы выяснить, что оно написано с ошибкой.

Таким образом, анонсированная в названии работы реклама последовательно уничтожает сама себя.

К блэкауту, также известному как газетная поэзия или поэзия вычеркиваний, обращалось множество послевоенных экспериментальных авторов, в том числе советские неоавангардисты. Но настоящий расцвет блэкаута случился уже в 2010-е годы благодаря американскому писателю и художнику Остину Клеону, случайно переизобревшему и популяризировавшему газетную поэзию. Суть метода заключается в вычеркивании маркером всего «лишнего» из чужого текста (как правило, страницы газеты, энциклопедии и т. д.), так что оставшиеся слова формируют стихотворение. В новейшей русской поэзии блэкаут представлен в первую очередь работами Андрея Черкасова, который популяризировал этот метод посредством лекций и творческих мастерских Moscow Blackout Session.

Новые технологии и способы коммуникации продолжают проверять язык на прочность. И пусть пустота страницы всё чаще заменяется гиперссылками и рекламными баннерами, молчание продолжает являть себя в произведениях современных авторов. В наши дни поэты всё больше рассуждают о необходимости переустройства зараженного идеологией повседневного языка. Возможно, за новым языком последует и новое молчание.

Литература для дальнейшего чтения:

• Переписка Ры Никоновой и Дмитрия Александровича Пригова в журнале «Транспонанс», № 12.
• «Литература и вакуум» в журнале «Транспонанс», № 13.
• Статьи Михаила Павловца:
  — о деструкции словесной формы в поэзии Генриха Сапгира, заполнении лакун в черновиках Пушкина и написании стихов с помощью знаков препинания;
  — о шунье Александра Кондратова и о том, как отличать нулевые тексты от пустотных;
  — о вакуумной поэзии Ры Никоновой как «Системе» и о том, почему это понятие шире, чем нулевые и пустотные тексты.
• «Петербург — это город, где ужин остыл»: статья Петра Казарновского о творчестве А.Ника — от неподцензурного Ленинграда до кафкианской Праги.
• Статья Павла Заруцкого о пустоте в греческой поэзии XX века — от нобелевских лауреатов до радикальных авангардистов.
• Мэриам Монализа Гарави об «отмененном сообщении» и истории зачеркиваний в поэзии (на английском языке).
• Андрей Черкасов о блэкауте и о том, как сделать из старой газеты стихотворение.
• Андрей Черкасов на issuu.com.