Трудно быть молодым: я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то дал мне эти 9 советов

«В 20 лет мне было довольно трудно. Но поняла я это только в 30, когда смогла оглянуться и критическим взглядом оценить, как я видела жизнь и что меня беспокоило. Если бы тогда кто-то рассказал мне, насколько мои представления о себе, своей жизни и мире в целом не адекватны действительности, то многих тяжелых эпизодов — сомнений, слез и затянувшихся депрессий — можно было бы избежать. Может быть, этот текст прочтет кто-то двадцатилетний — и ему станет чуточку легче. Вот 9 вещей, которые я не понимала в 20 — а зря». Редакционному директору «Ножа» и ведущей канала «Настигло» Насте Травкиной стукнуло 30 и открылась истина про молодость.

1. Не состоялся как личность в 20 лет? Это нормально

Лично мне жизнь подпортил Артюр Рембо — французский «проклятый» поэт конца XIX века. Он прожил всего 37 лет, уже к 15 годам считался зрелым артистом, в 16 сформулировал свою поэтическую философию страдающего визионера, а к 19 стал пионером символизма и завязал с поэзией, достигнув в ней высот и вечной славы. Неудивительно, что, когда мне исполнилось 20, а завязать было решительно не с чем (всё, чем я занималась, я только еле-еле успела начать), я стала очень переживать.

Дров в костер подбрасывал отец: он говорил, что в математике открытия совершаются до 21 года — а это верный знак того, что после 21 мозг только умирает.

Тогда я не знала, что он ошибался: например, Ада Лавлейс написала первую «компьютерную программу» в 27 лет; Джеймс Максвелл создал знаменитую систему уравнений, описывающих электромагнитное поле, в 33 года; Алан Тьюринг придумал знаменитый тест в 38; а Лейбниц открыл прием разложения рациональных дробей на сумму простейших в 56.

Также я не знала, что мозг — не готовый механизм, который после окончания роста тела может только стареть и деградировать: о существовании нейропластичности я узнаю только через 5 лет (можно почитать, что это значит, в моем тексте «Заставить мозг учиться»). А тогда для меня было очевидно, что жизнь прожита зря и я ничего из себя не представляю.

Читайте также

Заставить мозг учиться: как использовать нейробиологию на практике

Мне казалось, что раз так, то лучше поскорее умереть: это хотя бы оправдает, почему я ничего не успела сделать. Было ясно, что саморазрушительное поведение — лучший вариант прожить оставшийся срок. Жить здоро́во (и скучно) в таких обстоятельствах казалось совсем уж унылым.

Но давайте посмотрим на 20 лет трезво. К этому времени я была на свободе от школы только 3 года. Это очень маленький срок: даже бакалавриат занимает 4 года, не то что какие-то серьезные жизненные достижения. Сейчас я знаю, что для того, чтобы хорошо освоить какое-то дело, нужно лет 5 теоретических занятий и практической работы — это если ты знаешь, чему хочешь научиться и ставишь себе цели. А с 17 до 20 лет у меня не было четкого представления, чего я хотела бы от жизни, — это было время экспериментов с разным образом жизни, дисциплинами и творческими медиумами.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне: ты ничего собой не представляешь? Дай пять, бро, это нормально. Чтобы «представлять из себя что-то», тебе нужен опыт. И сейчас — как раз отличное время, чтобы заняться его освоением.

Обращай внимание на процесс, а не на результат. Чтобы добиться чего-то, нужен долгий путь попыток — и обязательно неудач, на которых ты будешь учиться. Начни этот путь сейчас и не грызи себя: потом ты будешь считать сделанные в 20 вещи не более чем шагами на пути к себе, даже если тогда ты гордилась своими достижениями. Они обесценятся, а опыт — нет. Он станет фундаментом, на котором ты построишь себя в 30. Но и это будет только началом.

2. Другие лучше тебя? У них просто другие стартовые условия

Вопрос самооценки всегда обостряется при сравнении с другими людьми. Но вспомни пункт 1: если ты не являешься состоявшейся личностью в 20, то и другие — тоже. Оценивая их успехи, ты на самом деле рассматриваешь не столько их достижения, сколько стартовые условия.

Твой приятель умнее тебя. Одна девочка — на год тебя младше — уже имеет свою творческую мастерскую, по ее эскизам делает дизайн одежды молодежный бренд. А другой твой друг уже делает свой журнал. Один ты плывешь как говно в проруби — ничтожество.

Я меньше терзалась бы, если бы в 20 кто-то посоветовал лучше присмотреться к обстоятельствам жизни окружающих людей. Родители моего умного друга — профессор и предприниматель. Он окончил классный лицей в центре Москвы и учится на платной программе модного факультета. Девочка-дизайнер — дочь известного художника, она копирует его стиль, у них семейный «бренд». Начинающий издатель — журналист в третьем поколении, которому помогают друзья его родителей, настоящие профессионалы.

А теперь посмотри на себя: твои родители — продавец и ремонтник, ты окончила обычную школу на окраине Москвы и поступила на бесплатное отделение университета со второго раза, потому что в твоей школе всё время не хватало учителей по профильному предмету — истории. Ты только два года назад решила, что хочешь заниматься искусством, а твои родители отговаривали тебя, потому что думали, что ты умрешь с такой профессией в нищете. Всё это означает, что у тебя — другие стартовые условия.

Условия — непростая штука. Они дают большую фору на первых этапах жизни. Но к 30 годам значение будут иметь уже не условия, а личные усилия.

Может быть, ты не сможешь дотянуть до тех людей, которым повезло родиться в богатых или образованных семьях — они откроют бизнес, получат степень или опубликуют книгу раньше тебя. Но через 10 лет ты увидишь, что почему-то только некоторым людям выгодный старт реально помог организовать свою жизнь выдающимся образом. Ты также увидишь, как другие люди — из маленьких городов, бедных семей и даже без образования — будут становиться уважаемыми профессионалами и известными людьми.

Я хотела бы, чтобы кто-то сказал мне, когда мне было 20: не суди себя по своим условиям. Они определяют твой старт, но дальнейшую жизнь определят твои собственные намерения и усилия — суди себя по ним.

А к своим ограничениям относись с пониманием. Другого начала у тебя не будет, так зачем портить привкус всей оставшейся жизни горечью или сожалением?

3. Закончить вуз — не так важно, как каждый день делать то, что считаешь действительно важным

Я в 20 лет только поступила в вуз (уже второй, первый не закончила), но многие в 20–22 года уже получают профессию и сталкиваются с кризисом. Он связан с несоразмерностью вложений и отдачи. Сравните 5 лет учебы с результатом в виде растерянного выпускника, который толком ничего не умеет и не представляет, кем он будет работать и как жить. По крайней мере, это верно для моей гуманитарной среды.

В этот момент кажется, что ты сделал неправильный выбор факультета, что в твоем положении виноваты преподаватели и устаревшая программа предметов, а если бы тебе давали больше теории (или практики), твоя жизнь сложилась бы иначе. Не знаю, может быть, для студентов каких-то престижных британских вузов всё не так, но обычные люди вроде нас с вами то и дело мучаются такими мыслями.

При знакомстве с новыми людьми вопрос «кто ты?» ввергает в экзистенциальную бездну. Родственники всё время стараются помочь тебе и подогнать работу курьера — это только усугубляет ситуацию.

Ты всё время думаешь: кто же я, ну кто же я?

И тут очень простая формула: ты — то, что ты делаешь. Все остальные титулы и бумажки не считаются.

Например, на досуге я много читала о восточной философии. Это определило, как я вижу мир, и в результате в моей работе появилось целое направление по сопоставлению научных данных с буддийской философией (например, «Мозг в нирване»). Благодаря тому, что я бралась на досуге помогать своим друзьям делать журнал, я попала в журналистику, которая сейчас является моей основной работой. А нейронауки в свою очередь появились в моей жизни потому, что я перерыла горы книг, пытаясь понять, почему так много людей в моей жизни страдают от зависимостей.

У всех этих занятий есть только одно общее свойство: это интересные мне вещи, которые я делала регулярно и с самоотдачей.

Конечно, образование очень важно. Но оно не работает само по себе. Каждый из нас знает людей, которые могут похвастаться блестящей эрудицией — и при этом ничего интересного в жизни не сделали. Сколько вокруг нас людей с незаконченным образованием или тех, кто бросали вуз, мы даже не знаем, потому что, когда вам всем по 30, спросить об этом приходит в голову только при уж очень глубоком и праздном знакомстве.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне: просто упорно и регулярно делай то, что тебе интересно, — это действительно работает лучше, чем диплом и громкие заявления о своем предназначении.

4. Не обращай внимания на комплекс самозванца. Все — самозванцы

В 20 лет я еще верила в то, что бывают люди, от природы талантливые или бесталанные, по рождению умные или глупцы. Мне казалось, будто на всех висят таблички: этот «крутой», а тот «никакой». Я старательно искала на себе табличку и хотела понять, что читают на ней люди, когда смотрят на меня.

Когда меня хвалили, доверяли мне важное дело или приглашали что-то сделать, считая меня талантливой, мне казалось, что я всех обманула. Убедила их, что я что-то собой представляю. И очень боялась, что все поймут: это на самом деле не так.

Сейчас мы все знаем, что это называется «комплекс самозванца». К 30 годам я от него абсолютно избавилась.

Теперь я знаю, что этим комплексом хотя бы время от времени страдают все рефлексирующие люди. Например, один известный театральный деятель, артист и худрук театра, сказал мне о своем синдроме самозванца, когда ему было уже за 70 и у него был стаж работы более 50 лет. Даже ему иногда кажется, что его сейчас сгонят со сцены и скажут, что очень ошиблись в нем. Молодые люди вообще повально страдают от этого ощущения — иногда это превращается в гиперкомпенсацию в виде завышенной самооценки, наглости, хвастовства и вранья о своих достижениях.

Я сделала из этого очень простой вывод. Если бы все были настоящие, а я одна — самозванка, то меня можно было бы разоблачить. Но если все мы приходим в эту жизнь «никем», просто голыми детенышами — и затем играем в жизнь, как в игру или в театр со своими ролями, то главное — хорошо играть.

А какой ты «настоящий» — неважно. Ты будешь тем, в кого играешь: будешь каждый день рисовать — будешь художник, будешь ходить в костюме с дипломатом — будешь клерк, будешь разводить картошку — будешь садовод. А как я уже говорила, если ты что-то долго делаешь, то становишься в этом хорош. «Сальвадор Дали играл в гения и заигрался», — как говаривал знаменитый испанский художник. Вот и все правила этой игры.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет мне кто-нибудь сказал: здесь все не уверены в себе и боятся разоблачения, поэтому разоблачать некому. Играй в свое удовольствие.

5. Твой труд может и должен быть оплачен. Но деньги должны знать свое место

В 20 лет трудно было поверить, что мне могут вообще за что-то платить деньги. Казалось, что получение прибыли — это какая-то особая способность, генетически вшитая в достойных людей. А такие недоучки, недоумки и бездари, как я, должны осваивать искусство побираться и заваривать кипятком картон вместо чая.

Дров в огонь подбрасывал какой-нибудь Ван Гог: выбираешь искусство и поиски истины — будь готов запивать краски растворителем на обед и умереть в нищете.

Конечно, вопрос опыта, которого в 20 лет маловато, играет роль. Но сейчас я понимаю, что вокруг много людей, которые готовы заплатить тебе за то, что ты умеешь. Чтобы добраться до них, нужно только старательно работать при любом удобном случае. Поэтому «бесплатная» работа, которая позволяет реализовать свои способности — это не приговор навсегда, а отличный вариант продвинуться, особенно для тех, кто, как я, выбрал гуманитарную направленность и искусство. В целом участие в классных вдохновенных начинаниях из энтузиазма — хороший опыт для человека любой профессии, даже если там не водится денег.

Но найдутся люди, которые захотят воспользоваться вашей готовностью работать на будущее на одном энтузиазме (к сожалению, иногда это будут не только нечестные заказчики, а ваши друзья).

Поэтому я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне: работать бесплатно нужно только от большого желания. Если работа тяжелая, нескончаемая или если тебе не хочется делать ее бесплатно, то она должна быть оплачена.

Лучший способ определить нижнюю границу цены на свои услуги — это в красках представить себе с одной стороны весь процесс работы, а с другой — сумму, и постепенно ее увеличивать. В тот момент, когда соотношение работа/сумма станет реально вдохновлять, вы нашли нужную цену.

Стыдиться желания получать деньги не стоит. В нашем мире это нормально.

Но я хотела бы, чтобы в 20 лет меня предупредили, что от нужды (ну или от жадности) я буду делать работу, за которую мне будет стыдно, которая не поможет расти над собой, а иногда и такую, которая просто медленно убивает.

И я хотела бы, чтобы кто-то сказал мне, что отказываться от плохой работы вместе с хорошей оплатой — решение, которое сохранит мне много сил, нервов и человеческого достоинства.

6. Некоторые твои друзья превратятся в таких взрослых, которых вы в юности презирали. Отпусти их

В 20 лет было непонятно, откуда берутся противные взрослые. Пристающие к тебе в метро мужики с сальными шутками, готовые за деньги на что угодно коррупционеры, начальники, продвигающие «своих», а не самых достойных, и просто вялотекущие на дно бездельники.

Я хотела бы, чтобы 10 лет назад меня предупредили, что армию этих людей пополнят романтики, горящие творческими идеями, борцы за правду и совесть — некоторые мои друзья. И что какие-то из их новых «достоинств» я почувствую на себе: они воспользуются своим положением, чтобы использовать мой энтузиазм, обманут меня и присвоят себе мои достижения или попортят мне кучу нервов, творя полную фигню.

Сейчас я понимаю, что такое бывает. Это правда жизни, а не ошибка в системе. Не надо пытаться никого исправить и тратить время на обиды: каждая потраченная на это минута отравляет жизненный эфир.

Здорово было бы, если бы в 20 лет кто-то сказал мне: не расходуй себя на осуждение и обиду на других людей (подробнее об этом есть в тексте «Чертова дюжина бывших друзей»). Следи за собой и будь осторожен: ты сама не застрахована от превращения в одного из этих противных взрослых — ведь это очень легко, если потерять бдительность. Бди.

7. Расставание — это часть любви. Без риска утраты невозможна близость

В 20 лет казалось, что утрата любви — трагедия вселенского масштаба, вместе с которой должна закончиться и вся бессмысленная бесплодная жизнь. Конечно, расставание — это всегда очень больно (я писала об этом в статье «Что любовь делает с мозгом»), но это тоже часть любви.

Не больно только тому, кто не любил. Поэтому страдания от разрыва нужно принимать как часть переживания близости с другим человеческим существом. Без опасности почувствовать всё это любовь была бы неполной.

Раньше казалось, что этой боли можно избежать, если не отдаваться любви полностью. Не признаваться в любви вслух, чтобы была возможность отступить. Не соглашаться на шаг к сближению, чтобы была возможность удрать первым. Не дать человеку понять, как он для тебя ценен, чтобы не оказаться уязвимым. Всё это иллюзия: от уязвимости, обид, предательства и расставания не застраховаться — а тут еще тревожности и напряжения прибавляет недоверчивость и необходимость быть начеку.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне: не экономь себя. Любовь — редкое, глубокое и ценное переживание, которое часто бывает временным (как и вся наша жизнь). Ты не можешь знать, сколько это продлится, поэтому цени это, не будь скупой в проявлении чувств.

Говори все слова, которые идут на ум, отдавайся счастью, планируй будущее, даже если оно никогда не сбудется. Не бойся близости: быть зависимым (не в смысле наркотической зависимости, а в смысле взаимной потребности друг в друге) от близкого человека — это нормально.

8. Твоя внешность не имеет такого значения, какое ты ей придаешь

Сейчас трудно в это поверить, но в 20 лет моя оценка себя как личности и профессионала, мои перспективы на будущее, мои способности и возможность внести ценный вклад в общество могли пошатнуться, если я видела складки на своем животе или оценивала длину своих ног относительно ног на журнальных обложках.

Моя внешность ранжировала меня: я получала статус «середняка» и чувствовала, что стремление быть лучшей в чем-то — невиданная дерзость для человека с посредственной внешностью. С такими среднестатистическими данными не взяли бы ни в Гамлеты, ни в «Зену — королева воинов», ни в декаданс, ни в Ренессанс.

Хорошо, что я догадалась бороться не с собой, а с этими установками. После обуздания подростковых приступов расстройств пищевого поведения я начала акции протеста против догмата тела над личностью. Отказывалась от использования зеркал, год не покупала новую одежду или осваивала образ женщины-вамп в леопардовых легинсах и спортивный шик, чтобы доказать себе, что эти перевоплощения вообще ничего не меняют.

К 30 годам я поняла, что мое тело — это инструмент, а не картинка. Благодаря ему я делаю то, что делаю: читаю, пишу, узнаю новое, карабкаюсь по горам, делаю «колесо» и занимаюсь сексом. Оно прекрасно справляется со своими функциями — но это только тело. Меня определяет не его вид, а то, что я делаю, говорю и думаю, — вот о чем стоит беспокоиться.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне, чтобы я не мучила себя и не ждала, что если я буду достаточно стараться, то превращусь в высокую атлетичную блондинку. Даже если бы это волшебство произошло, перед этой общепризнанной красавицей стояли бы те же экзистенциальные вопросы самоопределения, смысла жизни и профессионального роста. Длина ее ног не помогла бы ей решить их.

А потому нужно скорее разрешить себе всё то, что кажется возможным только писаным красавицам: флиртовать, выступать с лекциями, соглашаться поучаствовать в фотосъемках и носить провокационно розовые волосы.

9. Ты достаточно хороша, чтобы пытаться

Я рассматриваю промежуток с 20 до 30 как игру по сбору очков опыта. Особенно это касается личного и профессионального роста. Ничто не помогает этому так, как принимать вызовы судьбы и ввязываться в профессиональные авантюры. Но в 20 лет для этого нужно быть или очень смелым, или совсем дурачком: сомнения в себе заставляют бояться провала и отказываться от возможностей попробовать себя в чем-то новом, взять большую интересную ответственность и стараться прыгнуть выше головы.

Но спустя 10 лет я понимаю, что если сравнить ущерб, который наносит опыту отказ от попыток, с ущербом, который причиняет провал, — второй оказывается несоизмеримо меньше.

Я знаю одного человека, который больше 15 лет боится провала и поэтому не может ни починить протекающую крышу своего дома, ни наладить отношения с дочерью. Это куда более печальный вариант, чем хреново залатать чердак и оступиться на пути налаживания дружбы с собственным ребенком.

Я хотела бы, чтобы в 20 лет кто-то сказал мне, что всё, что я делаю, и не должно быть совершенным. Стремиться к этому — значит изматывать себя и выбиваться из сил. Достаточно делать то, что делаешь, достаточно хорошо — и быть уверенным в том, что старался.

Если получилось не очень — не беда, в другой раз будет лучше. Каждая попытка делает тебя увереннее в себе и опытнее, а именно эти «очки» — и есть предмет охоты в игре этого жизненного этапа.


Если кто-то сказал бы мне в 20 лет, что все эти терзания с самооценкой, постоянное сравнение себя с другими, ощущение прожитой зря жизни и собственной бездарности не просто пройдут, а покажутся мне смешными наивностями, — я не поверила бы. И уж точно я очень удивилась бы, если бы узнала, что в 30 буду чувствовать себя в десять раз счастливее и сильнее, чем в 25. Но это правда так. Надеюсь, то же случится и с вами.