«Не хотелось бы как-то позорно переобуться»: Интервью с Марией Любичевой, солисткой группы «Барто»
Танцы в неритмичной стране — дело стремное. Однако «Барто» не привыкать, и новый альбом группы, вышедший после шести лет молчания — яркое тому подтверждение. Впрочем, яркость — не совсем уместное слово. «Возраст согласия» — работа желчная и мрачная, что ни трек, то убийственное «письмо счастья» в духе Унабомбера. В честь выхода новой пластинки Кирилл Бондарев, московская презентация которой состоится 10 декабря, поговорил с бессменной фронтвумен «Барто» Марией Любичевой о главном: о ее панковском прошлом и настоящем, о любви к Акселю Роузу и о подснежниках.
— Возраст согласия — 16 лет. А какой в этом возрасте была ты? Из интервью на «Горьком» складывается образ эдакой «диванной» девочки с книжкой подмышкой. Угадал?
— Не совсем. Нет, читать я, конечно, всегда очень любила, но в 16 лет уже понимала, что хочу заниматься музыкой. И не только как хобби, а стать автором-исполнителем, поэтому примерно в этом возрасте пошла учиться в музыкальную школу. Да и в принципе, я не особо диванная. Я люблю движение, люблю ставить перед собой какие-то творческие задачи и реализовывать их.
— А какую именно музыку ты слушала? Были какие-то guilty pleasures?
— Конечно, были. Ребенком, например, Диму Маликова слушала и группу «Форум». А в подростковом возрасте я очень Акселя Роуза из Guns N’ Roses любила. Настоящее «гилти плэжа», плакат с ним долго украшал мою комнату. Но стоило немного подрасти, как я открыла для себя индастриал, панк и электронику, после чего все эти плакаты быстро оказались на свалке.
— Ого, «ганзы»! Прекрасный был ВИА, поэтому не очень понятно, чего их стесняться. У Guns N’ Roses бэкграунд чисто панковский, что они и подтвердили в 1993 году чудесной кавер-пластинкой. Помнишь такую, с макарончиками на обложке?
— Разумеется, помню! The Spaghetti Incident? она называлась. Я же была их фанаткой, потому все слушала, даже их последний альбом Chinese Democracy. И, наверное, ты прав: стесняться тут совершенно нечего.
— Ты панковала по всем правилам, с ирокезами, помойками и криками «хой»? И какой индастриал тебе больше нравился — в духе Пи-Орриджа или в духе Ministry?
— Из индастриала — корневой, безусловно: Throbbing Gristle, Einstürzende Neubauten и особенно Coil. Я до сих пор их преданный поклонник. Хотя и к Ministry с большим пиететом отношусь. Ну а что до панка… Ирокез хозяйственным мылом не ставила, но волосы синей копиркой красила, было дело. Они получались фиолетовые, и это вызывало шок в школе.
Еще у меня был яркий макияж в стиле фильма «Авария, дочь мента».
У нас в подмосковной Коломне была довольно узкая тусовка из рокеров, металлистов, панков, алкоголиков и наркоманов… По каким-то притонам лазили, по крышам, по подвалам всяким стремным. Весело было. Но как музыкант я играла в поп-рок-группе, без панк-образов — они как раз с «Барто» пришли.
— «Возраст согласия» и агнец на блюде — образ малоаппетитный, а сегодня особенно. Можешь ли ты его как-то прокомментировать?
— Это наша совместная идея с Даней Вяткиным, крутым петербургским дизайнером. И да, мы как раз вот это неудобство, эту болезненность и хотели передать. Судя по откликам, нам удалось.
— В звуковом и лирическом плане новый альбом «Барто» — эдакий back to the primitive для вас, возврат к эпохе «Танцпола» с «Кинг-Конгом». С чего вдруг вы с Отрадновым решили тряхнуть стариной и вспомнить свое электро?
— Алексей двенадцать лет не участвовал в проекте: вернулся, и тряхнули, что вполне логично. Хотя, если сравнить звук на первом альбоме «Барто» и на новом, он совершенно разный. Даже вчера мы играли концерт, и это было очевидно. К тому же в основе «Возраста» никакое не электро лежало, а натуральный пост-панк образца первых альбомов The Cure — просто в электронном воплощении. Но и фирменные рефрены Алексея, конечно, грех было не использовать.
— А чем занимался Отраднов после того, как вы перестали работать вместе? И почему вы решили воссоединиться?
— Алексей занимался карьерой в области конференций, в чем очень преуспел. Кроме этого, он создал два проекта, «Голый повар» и «Цвет нации», которые можно найти в сети и послушать при желании. А воссоединиться мы планировали давно, так как обоим хотелось снова поработать вместе. И сейчас, как нам показалось, время пришло.
— Один из наиболее хуковых треков альбома — про подснежники. Есть какая-то история за ним? И что за Галида упоминается в «фите»?
— С Галидой мы давно сотрудничаем (см. альбом «Светлое завтра»), и всякий раз выходит классно. До «Барто» она работала с известным музыкантом Андреем Самсоновым в проекте Laska Omnia, в группе НОМ пела. А «Найди меня» — это все-таки страшная фантазия, не более. Причем далеко не первая в нашем творчестве, мы периодически пишем песни про маньяков. На наш взгляд, она хорошо передает мрачное, отрешенное настроение, которое присутствовало на записи, да и, по сути, заставило нас сочинить весь «Возраст согласия».
— А с чего вы Али Хасана аль-Маджида в финальном треке вспомнили («Химический Али»)? Едкая вещица, опасная.
— Нам это показалось вполне логичным завершением мрачного альбома. Но спасибо, что оценили!
— Как прошел концерт-презентация альбома в Питере?
— Просто огонь! Очень круто, что поклонники так классно и душевно приняли новый материал. Про старые треки мы тоже не забыли, сыграли их во втором отделении. Было танцевально и жарко, на хорошем звуке. Вдарили электро-панком так драйвово, что до сих пор получаем восторженные отзывы.
— Странновато слышать про «душевность» зрителей в контексте «Барто». Мне казалось, что вы всегда были магнитом для starogo dobrogo ultra-nasiliya….
— Наоборот, у нас очень добрая, классная публика, для которой «Барто» — это праздник. И они всегда понимают, о чем речь. Правда, в 2008 году бывало и такое, когда с одной стороны стояли «леваки», с другой правые, перед сценой ЛГБТ, а в «випах» — офисные работники разного рода крутости. Всякое случалось, но всегда все было мирно, угарно и весело.
— Одну из лучших рецензий на этот альбом написал Алексей Цветков-мл.: «Мрачно танцую один в комнате под эту музыку» (дружно представляем себе танцующего Алексея и трепещем). А подо что танцуешь ты? Зацепила ли тебя эпоха «Рабицы«с индустриальным техно в промзонах? Или о «топотухах» лучше читать у Лорана Гарнье в «Электрошоке»?
— Гарнье классный, но скучный как литератор, на мой вкус. Я танцую под свои собственные миксы и люблю подиджеить, когда есть возможность, Кстати, эти миксы можно послушать на миксклауде Bastard Boogie Tunes.
В электронике я в основном стараюсь следить за свежими релизами 2020–2023 годов: что-то вроде Pixel Grip и Red Axes, из старичков GusGus люблю до сих пор. Но вообще сейчас больше слушаю плейлистами. Классной музыки полно, не всегда есть время на альбомы.
А что касается промзон и танцев — у нас в Петербурге этого хватает.
Периодически мы и сами мутим вечеринки с партнером по лейблу.
— Что за история была про коллаб с Трики, о котором вы упоминали в древнем интервью?
— Увы, это всего лишь идея, которую мы так и не реализовали. Трики раньше все время тусил в Петербурге, и сделать какой-то «фит» проблемой не было. Просто мы не приложили должных усилий. У нас это известная тема: из чего-то выросли, что наскучило…
— Ты как-то говорила, что твой любимый синт — это Korg. А чем тебе не угодили советские аналоговые монстры типа «Ритма» с «Юностью»? У них и звук пожирнее, и пошуметь можно.
— Я никогда на них не играла, и в целом шум — совсем не моя культура. Я почти все делаю на софте, хорошо к софту отношусь и не захожусь в священном трепете при виде каких-то, как ты говоришь, «аналоговых монстров». Зато «Корг» — синтезатор, который прошел с нами огонь и воду, мы много чем из их устройств пользовались и пользуемся. Отличная фирма, а «Грувбокс» с лампами — просто шикарный аппарат.
— Есть мнение, что отмена свободы слова не так уж губительна для творчества: напротив, теперь ясно, кто и куда готов двигать реально, без «болтологии». Так ли это, по-твоему?
— Хрень это, по-моему. Свобода слова — основное непреложное право каждого человека. Как только вы решаете ограничить это право, сразу скатываетесь в авторитаризм и диктатуру, что есть полное днище, потому как ведет к регрессу общества.
— В отличие от многих твоих коллег, ты не покинула Россию после февраля 2022 года. Как тебе жизнь в стране с тех пор? Многие говорят, что стало душно даже в столицах, где перемены не так заметны.
— Про духоту это ты верно подметил, есть такой момент. Как будто воздуха не хватает. Приходится осторожничать в высказываниях, формулировках. Плюс постоянным фоном — тревога и страх, это сильно давит. В общем, хорошего мало. Но я представитель русской культуры и пока чувствую, что мое место здесь.
— Валентин Гафт как-то сказал замечательную вещь: «Не так страшно умирать: страшнее то, что после смерти тебя сыграет Безруков». А чего больше боишься ты: попасть в список «иноагентов» или в сериал типа «Короля и Шута»?
— После смерти мне будет *** [пофиг]. А вот друзья будут меня помнить. Не хотелось бы только переобуться как-то позорно. Или чтобы твою фигуру превратили в нечто противоположное твоим ценностям.
— О русском рэпе часто говорят как о трупе: вроде и жутко, но «надо, бро, по-любому». А кого выберешь ты: Моргенштерна, Хаски, Пашу Техника? Еще можем предложить Alfapoid, чей альбом 2022 года тоже называется «Возраст согласия».
— С нашим рэпом все в порядке. Из перечисленных тобой с удовольствием слушала Хаски. Оксимирон и Слава КПСС, как мне кажется, тоже прикольные ребята. Ну, и «Кровосток», конечно, от которого я до сих пор фанатею. Но так-то я не по рэпу, в принципе. Хотя за Alfapoid спасибо, изучу: интересно, о чем у него альбом.
— Из молодых ты отмечала группу «Позоры», явно близкую «Барто» по задору и подаче. С тех пор появилось еще что-нибудь достойное внимания?
— Вообще у нас целый лейбл есть под названием Bastard Boogie Tunes, уже 9 лет функционируем. Загляни туда и узнаешь, кого мы считаем достойными.
— Пожалуй, единственный кандидат на жизнеспособную субкультуру сегодня — это «радфемки». Твое мнение об этих сердитых девочках?
— Не очень понимаю, как отвечать на вопрос с формулировкой «Пожалуй, единственный кандидат…» — это кто так решил? Сегодня рядом уживается куча субкультур (впрочем, как и всегда). Мне кажется, сама распространенная сейчас тема — аниме и все, что с ним связано, вот это прям очевидная субкультура, которую видно. А радикализм я нигде не люблю.
— «Барто», безусловно, панк-группа (по духу и количеству шишек уж точно). Но нет ли у тебя ощущения, что панк сегодня — это толкинизм? Может, пора перестать прикидываться «больше, чем музыкой» и занять свое место на полке?
— У нас довольно много релизов, и мы продолжаем выпускать физические носители, которые вполне красиво занимают место на полках наших фанатов. Насчет толкинизма не знаю. А панк — он всегда про прикинуться да *** [повыпендриваться], и я не представляю, как это может вдруг перестать нравиться.