Джентльмен-путешественница, тихие леди валлийских провинций и поэтесса-ботаник. Истории четырех англосаксонских гомосексуальных аристократок

Мисс Джентльмен Джек. Землевладелица, путешественница, мемуаристка, научная энтузиастка

Энн Листер (1791–1840) — пожалуй, самая известная британская аристократка, заслужившая славу «первой современной лесбиянки» и известная не только из-за идентичности, которую она никогда не скрывала, и заключенного с партнершей неофициального брака, но и в силу накопленного за недолгую жизнь интеллектуального багажа.

Энн родилась в состоятельной землевладельческой семье и волей случая (из-за смерти единственного наследника мужского пола) унаследовала поместье в графстве Йоркшир, в придачу окруженное угольными месторождениями. Имея на руках капитал, она начала развивать бизнес по добыче полезных ископаемых, параллельно вкладывая деньги в реновацию поместья и покупая дома. В глазах общества такая жизненная модель выглядела радикально «неженской».

По воспоминаниям современников, ее внешний вид и манера себя вести тоже были далеки от феминности: Энн всегда одевалась в строгий черный костюм, ее походка была быстрой, а жесты — энергичными; в частных письмах она нередко подписывалась именем Джек.

Вкупе с главным недостатком, который только могла иметь женщина того периода, — однозначным нежеланием выходить замуж — это могло бы сильно пошатнуть ее благополучие, однако Листер пользовалась привилегиями знатного происхождения и богатства. Поэтому с ней продолжали поддерживать связи — деловые, дружеские, соседские, романтические.

Привычка документировать свою жизнь осталась у нее с подростковых времен, когда 14-летняя Энн училась в элитной частной школе для девочек, где влюбилась в ровесницу Элизу Рейн. Именно первое серьезное увлечение (девушки даже поклялись провести вместе всю жизнь) и заставило ее начать дневник, куда в числе прочего вошла их переписка.

Она вела дневник на протяжении следующих 35 лет, до самой смерти, он стал личным хроникальным калейдоскопом Листер: здесь описывались занимавшие ее бизнес-проекты, светские встречи, обожаемые ею путешествия и — откровенно и в деталях — отношения с многочисленными возлюбленными. Тексты, где мемуаристка писала о том, на что был наложен строжайший негласный запрет, — о женской сексуальности (совершенно типичными для дневника выглядят строчки о том, как Энн и ее партнерша провели время в постели, упоминания мастурбации и оргазмов) — почти двести лет спустя сделают ее иконой эмансипации. Однако на момент создания записи, насчитывающие более пяти миллионов слов, были зашифрованы особым кодом: Энн придумала его, чтобы защитить тех, чьи имена фигурировали в дневнике.

Содержание мемуаров шокировало окружающих и почти сотню лет спустя, когда упомянутых в них женщин уже не было в живых. В конце XIX века последний потомок и обитатель поместья Листеров обнаружил дневниковые тетради и, расшифровав часть записей, решил их сжечь, испугавшись, что гомосексуальность Энн Листер бросит тень на их фамилию. К счастью, он передумал, записи сохранились, и уже в 1930-е годы над их расшифровкой работали историки.

Интересно, что широко известным работам Хелены Уитбрэд, опубликовавшей двухтомную расшифровку в начале 1990-х, и Ольги Хорошиловой, в 2022 году выпустившей книгу по мотивам записей Листер о поездке в Россию (где и оборвалась ее жизнь), предшествовала другая попытка академической работы с текстом. В 1960-е годы Вивьен Ингэм во время написания докторской диссертации расшифровала дневники, датируемые 1817–1823 годами, и на их основе сделала вывод об идентичности Листер. После внезапной смерти Ингэм ее коллега присвоил ее исследования, вымарав оттуда информацию о гомосексуальности, которая делала записи уникальными.

Сегодня исследователи единодушны в том, что дневники Листер — достояние Великобритании (сейчас они находятся под защитой ЮНЕСКО). По ним можно составить представление о том, чем жила страна в первой половине XIX века: о политике, экономике, культуре, науке и светском обществе.

Энн, как и большинство людей ее круга из респектабельных семей, была ярой тори и поддерживала на выборах консервативных кандидатов. Она занималась добычей угля и вкладывала деньги в строительство железных дорог, понимая, как устроено и развивается индустриальное общество, была вхожа в дома высшей аристократии графства, а протестантская вера уживалась в ней с искренней верой в естественные науки: уже будучи взрослой, она брала уроки физики, анатомии и интересовалась медициной.

Рассказ об опыте женской гомосексуальности той эпохи и вовсе делает записи бесценными — они сильно повлияли на гендерные и квир-исследования в стране. Через частное повествование Энн проглядывают закономерности, которым была подчинена жизнь лесбиянок, — от довлеющей над не очень привилегированными женщинами необходимости вступать в брак с мужчиной (эмоциональные записи 1818 года посвящены замужеству Марианны Бэлкомб, с которой Энн связывали долгие отношения) до проблемы венерических заболеваний (заразившись инфекцией, Энн была вынуждена временно уехать во Францию из-за поднявшихся сплетен).

Другая важная часть опыта, зафиксированная в дневнике, — то, как у гомосексуальных женщин получалось открыто жить вдвоем. В 1834 году Энн Листер и ее избранница, богатая наследница Энн Уокер, оформили свой союз — документально, вписав друг друга в завещания, и символически, обменявшись клятвами в церкви (сейчас на фасаде церкви Святой Троицы в Йорке висит табличка в память о первом лесбийском браке на территории Великобритании). Брак был скреплен не только этим, но, главным образом, прочным социальным статусом обеих, поэтому им — двум очень состоятельным женщинам из очень хороших семей — посчастливилось избежать волны гомофобии.

Конечно, это не умаляет их смелости, с которой они ломали стереотипные сценарии. Листер и Уокер не только жили вдвоем, но и вместе объездили полмира, поднялись в горы и побывали на Кавказе (из-за политической нестабильности в то время на это отваживались немногие европейцы, в особенности женщины).

Популярная культура продолжает рефлексировать по поводу истории Листер — первый телепроект о ней был снят уже через несколько лет после того, как ученые опубликовали расшифровки дневников. За этим последовал трек Gentleman Jack фолк-дуэта O’Hooley & Tidow (не так уж много мы знаем песен, посвященных историческим женским квир-персонажам) и череда экранизаций, последняя из которых — сериал BBC «Джентльмен Джек» — завоевала признание зрителей и критиков за «точное и умное изображение эпохи и лесбийских отношений». Здесь Листер — заразительно энергичная, харизматичная и деятельная, именно такой она предстает в своих дневниках.

Леди, которые хотели жить в одиночестве. Интеллектуальный салон в Лланголлене и его хозяйки

Элеонор Батлер (1739–1829) и Сара Понсонби (1755–1831) были на несколько десятилетий старше Энн Листер, и существует версия, что именно пример этих женщин, проживших вместе пятьдесят лет, вдохновил ее на заключение символического брака в церкви (в начале 1830-х она навещала пару в их доме).

Чтобы воплотить свою мечту о совместной жизни, Батлер и Понсонби, родившимся в ирландском графстве Килкенни, пришлось сбежать из страны — перед ними маячила перспектива насильственного брака, который могли устроить им благородные семьи (известно, что Элеонор отвергла пять предложений о замужестве подряд и, как деликатно написали в некрологе в день ее смерти, «решительно отрицала идею брака»). В 1780 году они обосновались в деревне на севере Уэльса. Не покидая его пределов до самой смерти, женщины привлекали внимание современников из Великобритании и других стран и вошли в историю как леди из Лланголлена.

Потеряв материальную поддержку семей, Элеонор и Сара при помощи друзей переехали в коттедж на окраине деревни, превратив его по своему вкусу в небольшой готический особняк, большую часть которого занимала библиотека — инициатива Элеонор (друзья называли книжным червем), которая получила образование во французском монастыре и говорила на нескольких языках. Здесь женщины проводили время за чтением, перепиской и принимали гостей, среди которых были именитые персоны и проезжавшие через Лланголлен простые путешественники.

Библиотека стала настоящим интеллектуальным салоном. Здесь обсуждали идеи Руссо и важность естественнонаучного просвещения (однажды в Лланголлен заглянул юный Чарлз Дарвин), здесь неоднократно бывали Вальтер Скотт, королева Шарлотта (именно по ее просьбе британский король назначил женщинам государственную пенсию) и едва ли не все поэты-романтики от Шелли и Саути до Байрона.

Последних привлекал живописный деревенский пейзаж с уединенным домом — идеальный для романтической школы сеттинг. Например, посетив лланголленский дом, Уильям Вордсворт посвятил его обитательницам сонет, где воспел красоту и меланхолическую атмосферу места. Но дело, конечно, было и в его хозяйках.

Батлер и Понсонби всю жизнь носили одинаковые черные костюмы для верховой езды, одинаковые мужские головные уборы, письма подписывали инициалами обеих, так, как обычно делали семейные пары, держали собак и всех их называли Сапфо — в этом нетрудно увидеть квир-идентичность. Для окружающих они были притягивающей внимание диковинкой, и всё же выступать с открытым осуждением никто не решался: дело ограничивалось анонимными сплетнями о сексуальной связи женщин, время от времени появлявшимися в журналах (известно, что Элеонор и Сара собирались подавать на журналы в суд за то, что те пытались опорочить их достойные имена). Авторы опубликованного после смерти Понсонби в Gentleman’s Magazine некролога также ссылаются на аристократическое происхождение и безукоризненную репутацию Сары и ее «подруги и компаньонки», умершей на два года раньше. Связи в англо-ирландском обществе — внимание королевской знати и интеллектуальной элиты — надежно защищали их от бо́льших неприятностей и позволяли вести размеренную, пусть и небогатую (одним из источников дохода семьи была продажа овощей с собственного огорода) провинциальную жизнь уважаемых леди.

Как и Энн Листер, леди из Лланголлена оставили после себя немалое наследие. В дошедших до нас дневниках Элеонор Батлер (сохранилось около тридцати тетрадей), в отличие от записей Листер, не найти откровенных рассказов об интимном: здесь фиксируется неспешное течение загородной жизни и тихая идиллия — чтение, переписка, рисование, прогулки в саду и впечатления от встреч с посетителями («Ненавижу глупых политиков»). Тем не менее мемуары не оставляют сомнений в романтической природе отношений. Рассказывая о том, как прошел очередной день в Лланголлене, Элеонор привычно называет Сару возлюбленной: например, в строчках, где она описывает, как страдала от головной боли и почувствовала облегчение благодаря поддержке партнерши.

Вполне может быть, что между ними действительно была только платоническая привязанность: сегодня историки сходятся на том, что речь здесь идет о безусловной верности и сильной эмоциональной близости, то есть скорее романтическом, чем сексуальном партнерстве. Это эмоциональное родство, по мнению исследователей, и делало их семейный особняк таким привлекательным для гостей местом.

Рутинное существование Батлер и Понсонби где-то на краю само по себе было формой протеста против гетеронормативности, это отмечали еще современники пары. Точнее всех об этом удалось сказать поэтессе Анне Сьюард. В 1795 году она делает женщин героинями поэмы «Лланголленская долина» о борьбе Уэльса за независимость — отважными, смелыми и подчеркнуто, в духе романтизма, целомудренными.

История леди из Лланголлена пережила их на несколько веков и создала вокруг Батлер и Понсонби персональную мифологию. В начале XX века рядовые путешественники по-прежнему интересовались историей Элеонор и Сары, а местные жители с готовностью показывали готический особняк и провожали к их могиле, уверяя, что женщины обладали невероятным обаянием, хотя спустя 170 лет после их смерти знать это наверняка уже никто не мог. В 1930-х ученая Мэри Гордон утверждала, что видела их призраки во время поездки в Уэльс, и это вдохновило ее написать о них книгу, вышедшую позднее в издательстве Вирджинии и Леонарда Вульфов, печатавших интеллектуальные новинки эпохи. Гордон также считала их предшественницами современных феминисток. Влияние пары на феминистские и квир-исследования еще только предстоит оценить, но очевидно, что Батлер и Понсонби предвосхитили идею бостонского и квир-браков задолго до того, как человечество сформулировало эти понятия.

Феминистка рубежа веков, поэтесса-романтик и сторонница просвещения

Анна Сьюард (1742–1809) родилась, а после смерти сестры осталась единственной наследницей в семье высокопоставленного священника англиканской церкви, поощрявшего идею женского образования. Томас Сьюард, автор «Права женщин на литературу», близко общавшийся с учеными того времени, сам преподавал дочери теологию и научил читать и ценить поэзию. Не в последнюю очередь благодаря этому Сьюард сумеет сделать писательское ремесло своей профессией.

Подростком Анна брала уроки естественных наук, подружилась с физиком Эразмом Дарвином (дед Чарлза Дарвина), писательской и поэтической верхушкой и Элеонор Батлер и Сарой Понсонби, с которыми долгое время состояла в переписке. Тогда же она опубликовала первые стихи и получила прозвище Лебедь из Личфилда (по названию города, где Томас служил епископом) — за внешние элегантность и изящество и столь же элегантный слог. Отец к тому времени изменил взгляды на эмансипацию дочери, боясь, что та станет «чересчур образованной леди», но его поддержка больше и не требовалась. Анна стала известной и усвоила идею женской независимости — а еще решила никогда не выходить замуж.

Сьюард осталась верна решению и не раз высказывалась о браке и сексуальности как о помехе равным и полноправным отношениям между партнерами, выбрав в качестве идеала романтическую дружбу. Несмотря на большое количество друзей-мужчин (многие из которых — участники Личфилдского поэтического кружка — делали ей предложение и получали отказы), она испытывала романтическое влечение к женщинам, и сегодня литературоведы включают ее творчество в лесбийский канон. Между тем основательно забытая после смерти Анны поэзия (оценки которой разнились от скромных до восторженных) могла бы немало о ней рассказать, потому что в контексте эпохи ее нарратив очень напоминал жизненный нарратив самой писательницы.

В «Луизе» — единственном своем романе в стихах — Сьюард конструирует некий идеальный образ воображаемой подруги, который будет возникать в других произведениях.

Подруга станет адресатом эмоциональных писем, человеком, которому можно доверить все без исключения мысли, в том числе о том, что, как бы сильно возлюбленный ни клялся лирической героине в любви, она не станет его женой — очевидно, она чувствует куда большую привязанность к подруге.

Как и положено романтическим идеалам, они не выдерживают столкновения с реальностью, и в многочисленных стихах Сьюард яростно оплакивает их утрату. Так, в нескольких сонетах она скорбит о потере своей возлюбленной Хоноры Снейд — также писательницы и интеллектуалки. Отец Анны взял Снейд на воспитание, когда та осталась без родителей, и девушки фактически выросли вместе. В 1773 году приемная сестра выходит замуж и уезжает из страны, и это становится для Анны ударом. Элегии, написанные до этого момента, в которых Сьюард с нежностью вспоминает проведенные вместе годы, говорят о красоте и уме девушки, воспроизводят почти пасторальный сюжет и резко отличаются от сонетов, вышедших после известия о скорой свадьбе, — мрачных и отчаянных. В 1772 году Анна пишет Хоноре стихотворное послание, озаглавленное «На краю могилы», в котором называет ее «сестрой своей души» и высказывает предположение, что только самоубийство сможет унять ту боль, которую она чувствует.

Важно, что отчаяние и упреки в несправедливости и в послании, и в последовавших за ним сонетах, посвященных разлуке с Хонорой, обращены не к адресату: плач Анны — о жестокости судьбы, которой покорилась первая, а значит, во многом, о жестокости системы, противостоять которой ей не хватило смелости.

Стихи — не единственные произведения Сьюард, откуда можно почерпнуть сведения о гендерных взаимоотношениях эпохи. В своей прозе она была куда более резкой и саркастичной. Интересуясь ботаникой, Анна неофициально входила в основанное Эразмом Дарвином Ботаническое общество Личфилда, анонимно публиковалась в его сборниках, выступала в защиту Карла Линнея, предложившего систему половой классификации растений, и высмеивала общественное возмущение «неприличной и не предназначенной для женского глаза информацией».

«Если это и не предназначено для женщин, то разве что для тех, кто до сих пор верит, что детей находят на грядке с петрушкой. Остальные знают, что для воспроизводства нужны два пола», — говорила она в переписке с друзьями.

Выход в начале XIX века воспоминаний о Дарвине сопровождал скандал: Сьюард поблагодарила ученого за поддержку в ранние годы и впервые рассказала, что Дарвин присвоил себе часть ее исследований и использовал их в своей книге «Ботанический сад», где обсуждались вопросы влияния индустриального развития на климат и растительность, — на деле часть работы принадлежала Анне, которая изучала этот вопрос на десять лет раньше и даже опубликовала поэму, где критиковала вмешательство технологий в природу.

И хотя авторство так и осталось за покойным к тому времени Дарвином, попытка восстановить справедливость добавляет интересный штрих к портрету феминистки рубежа веков.

Южанка из прерий Небраски и ее образ сильной женщины в литературе и в жизни

Семья Уиллы Кэсер (1873–1947), когда-то переехавшая в Соединенные Штаты из Уэльса, удачно ассимилировалась в стране и вполне могла считаться «новой аристократией». Ее отец владел страховым бизнесом и большим поместьем в штате Вирджиния. Казалось бы, родившись в таких условиях, Уилла должна быть воспитана на мифе о Великом Юге с его старым консервативным миром, четко распределенными ролями «истинных леди» и «истинных джентльменов» и другими гендерными условностями.

Тем не менее Уилла вовсе не походила на примерную южанку: в детстве общалась с братьями и совершенно не ладила с сестрами, в школе с вызовом носила мужскую форму и заслужила прозвище Уильям, подростком писала заметки в местную газету, читала всё подряд и твердо решила продолжить образование в колледже, задумав стать хирургом.

Уилла с восторгом восприняла переезд семьи в Небраску, окончила здесь университет. Прерии штата вдохновили ее писать об их обитателях — переселенцах из Европы, их потомках и коренных жителях — и сложностях, с которыми им приходилось сталкиваться. Истории этих людей привлекали Кэсер больше других. Позднее они принесут ей Пулитцеровскую премию и восхищение коллег-современников: никто не говорил об этом особом для Америки регионе так живо и понятно.

После университета Уилла работает в женском журнале: редактирует его, выступает театральным критиком — и параллельно преподает в школе. Примерно в то же время выходят ее дебютные короткие рассказы, где формируется тип героини, который интересен Кэсер. В центре одного из них — решительная и находчивая девушка по имени Томми, спасшая банковский бизнес своего отца (этому посвящена главная сюжетная линия) и со смехом отметающая предложение выйти замуж.

Героини следующих историй писательницы — женщины, наделенные сильной волей, часто, как и обитатели небрасских равнин, иммигрантки, стремящиеся к мечте и лучшей жизни. Такими Уилла делает Теа из «Песен жаворонка», покинувшую родной город, чтобы стать пианисткой; Александру из романа «О, пионеры», которая унаследовала ферму переехавшего из Швеции отца и единственная из всей семьи посвятила себя развитию хозяйства; а главный герой романа «Один из наших», Клод, с удивлением обнаруживает, что его жена Энид не планирует растворяться в домашних делах и собирается заняться миссионерством. Иными словами, в героинях всех этих книг было много от самой Кэсер.

В начале XX века Уилле предлагают должность в McClure’s Magazine, к тому времени это один из образцов качественной американской журналистики. Здесь она знакомится с Эдит Льюис, которая работает в издании редактором. Вместе они проживут почти 40 лет.

Уилла никогда не распространялась о своей сексуальности, но сейчас ее биографы полагают, что и до встречи с Льюис ее возлюбленными были исключительно женщины (одна из них, шведско-американская оперная певица Олив Фермстад, стала прототипом героини «Песен жаворонка»).

За годы до этого из-за консервативных законов и настроений в США этот факт старательно вымывался из истории Уиллы, а Эдит в ней осторожно обозначали как «секретаря». Молчали о своих отношениях и Кэсер с Льюис. Следов не нашлось даже в выпущенных в 1953 году мемуарах последней, а в своем завещании Кэсер запрещала посмертную публикацию собственных писем на десятки лет вперед. В публичный доступ они попали лишь несколько лет назад и подтвердили догадки историков: эмоциональную и романтическую привязанность Уилла испытывала к женщинам (интимных деталей переписка, впрочем, не содержала).

Партнерство было не только личным: недавно исследователи обнаружили, что Льюис принимала участие в создании и редактировании многих произведений Кэсер, в том числе прославившего McClure’s Magazine расследования о лидере религиозного движения «Христианская наука». Кэсер и Льюис много сделали для прозы и социальной журналистики начала века, как бы отвечая на популярный гомофобный упрек в том, что однополому союзу не суждено быть плодотворным.