«Всех нас одинаково бьет полиция». Как геи и шахтеры объединились в общей политической борьбе

Британия, на дворе 1984 год — не тот, который предсказал Оруэлл, а вполне реальный, когда в Советском Союзе только-только проводили в последний путь генсека Андропова, а на майском параде трудящимся с Мавзолея махал рукой очень свежий и новый Константин Черненко.

В Англии пышных похорон не проходило — наоборот, страна дышала протестом. Копившаяся социальная нестабильность и новые экономические реформы Маргарет Тэтчер вовсю расшатывали чайные столики на Британских островах: складывалось впечатление, что чертов файф-о-клок вместе с правительством скоро полетят в тартарары.

Кто раскачивал лодку в сонной Англии, где ничего не происходит, кроме чаепитий и боя Биг-Бена?

«Внутренними врагами нации» и «агентами Советов», как окрестила их МИ-5, стали обычные шахтеры с угольных разрезов Уэльса и Центральной Англии, а примкнули к ним британские геи и лесбиянки. Горнорабочие не стучали касками по Горбатому мосту, не стояли на Вестминстер-сквер. Шахтеры намеревались, как и всегда, задушить правое правительство, запустив волну энергетического кризиса.

Вся страна питалась электричеством с работавших на угле ТЭС — протестующие собирались перерезать эту топливную артерию.

Десятилетия мира

После Второй мировой войны дела в Британии шли очень неплохо. Постепенно в стране выкристаллизовалась идея, получившая название «государство всеобщего благосостояния». Считалось аксиомой, что правительство должно улучшать условия жизни людей и вовремя вмешиваться в экономику, чтобы ни у кого резко не проседал уровень доходов. Но все политические процессы при этом были прозрачными и управляемыми. В частности, пышным цветом расцвели профсоюзы — и рабочим, и предпринимателям, и чиновникам было проще разговаривать с выборными представителями, за которыми стояли сотни и тысячи людей.

С середины XX века все британцы знали: обидишь профсоюзника — получишь проблемы. Когда один человек вылетал с работы, вставали и уходили целые цеха и даже предприятия — и продолжалось это до тех пор, пока владелец бизнеса не приползал на коленях и не просил людей вернуться. Поставки сорваны, склады пустуют или, наоборот, забиты сырьем, которое некуда девать, заказчики обложили штрафами, ваша взяла, давайте договоримся об условиях.

В ситуации послевоенного «общественного договора» маятник британской политики качался размеренно и спокойно: лейбористы, консерваторы, лейбористы, консерваторы, потом снова лейбористы. В учебниках истории даже писали, что «смена правительств с социалистических на либеральные и обратно является чертой современной Британии». Лейбористская власть хорошо знала профсоюзы и дружила с ними — их лидеры избирались в партийные органы и голосовали по организационным вопросам. Консерваторы в основном поддерживали статус-кво, считая, что «социальный мир», равноправие и спокойствие в обществе важнее, чем борьба с «коллективной силой профсоюзов».

Так и шло: у тебя вопрос к нам, к докерам или строителям? Разговаривай со всеми, я один не могу, у меня профсоюзная книжка.

В 1970-х ситуация обострилась. Инфляция ползла вверх, а индексировать зарплаты так же часто не получалось. Правительство всё чаще объявляло о заморозке повышений — и каждый раз сдавалось после того, как недовольство углекопов перекидывалось на судостроительную и промышленную отрасли. Все знали, что если начало полыхать в одном месте, то скоро встанет метро и закроются порты и склады.

Ветер крепчает

Что же делать? Для левых ответ был очевиден: наращивать мощь профсоюзов, чтобы опереться на них в сложной ситуации. Правые же предпочитали принимать антизабастовочные законы (о разделении акций такого рода на легитимные и нелегитимные)… которые, как казалось, сначала не сработали.

Конечно, предприниматели жаловались. Правые газеты начала 70-х называли левых и профсоюзников «некоронованными королями страны». Чего стоит наша центральная власть, спрашивали они, если даже премьеры уходят со своих постов, напуганные разгулом рабочей мафии? Если ты не можешь договориться с теми специалистами, которые тебе нужны, потому что повышать или понижать зарплату волею профсоюзов ты должен только одновременно всем?

И они были в чем-то правы. Две забастовки, 1972 и 1974 годов, просто разорвали британскую экономику: в стране ввели трехдневную рабочую неделю, магазины закрывались в 14:00, телевидение вещало до полудня, дома освещали свечами — никто не был готов к тому, что уголь перестанет поступать на электростанции. По Британии пронеслась волна «летучих пикетов» National Union of Mineworkers: представители профсоюзов разъезжали по предприятиям и уговаривали всех сознательных служащих бросать работу и уходить домой. Шахты, электростанции, заводы были оцеплены сотрудниками. Если владельцы бизнеса и находили кого-то, кто был готов за тройную зарплату полезть в забой или следить за топками ТЭЦ, то таких просто выталкивали взашей. Наконец, после трех месяцев драк, таранов живых оцеплений, когда на толпу пускали грузовики, и неисчислимых потерь для бизнеса, правительство сдалось. Премьер от консерваторов Эдвард Хит ушел в отставку.

Спустя десять лет настали другие времена. В 1979 году лейбористы под руководством Джеймса Каллагэна проиграли выборы консерваторам. На политический олимп вознеслась женщина, которую советская армейская газета «Красная звезда» прозвала «железной леди», — к власти пришло правительство Маргарет Тэтчер. Победить на выборах удалось благодаря удачному слогану «Labour Isn’t Working». Эту игру слов можно перевести как «лейбористские методы не работают» или «лейбористская партия халявит».

В 1981 году выборы в США выиграл такой же сторонник свободного рынка и «шоковой терапии» Рональд Рейган. Страны пожали друг другу руки через океан и сошлись во мнении, что послевоенные принципы экономики пора пересмотреть.

Эта женщина не отступит

С самого начала новое правительство заявило, что вся страна будет жить по-другому. Ранее национализированные отрасли вроде British Aerospace, железных дорог, телевещания и даже компаний ЖКХ, которые поставляли в дома британцев газ, электричество и воду, были проданы частным владельцам.

Маргарет с экранов телевизоров заявляла, что «„общественного мнения“ или „общественного блага“ не существует — любой человек заботится прежде всего о собственной выгоде».

Все социальные программы были урезаны или закрыты, но в правительстве Тэтчер начали зреть и более глубокие идеи. Содержать собственную энергетику и промышленность становилось всё более накладно — глобализация приводила к тому, что ввозить автомобили из Японии было выгоднее, чем плавить сталь и собирать машины на британской земле. Одновременно начали вырисовываться контуры «цифровой экономики»: специалисты говорили, что сфера услуг поглотит всю армию безработных — колл-центры, офисы и магазины будут нуждаться в тех, кто готов сменить специальность. Но прежде, чем радикально модернизировать структуру британской экономики, следовало сломать всех, кто держался старых принципов. Вызвать профсоюзы на бой и сокрушить их.

В начале марта 1984 года Национальное управление угольной промышленности заявило, что британское сырье стране больше не нужно — ведь его можно ввозить из ЮАР. Да и закупать топливо у социалистической Польши Англии было выгоднее, чем платить своим сотрудникам по британским расценкам. Вскоре правительство объявило о необходимости модернизировать отрасль, закрыть 20 шахт и уволить 20 тысяч рабочих. И никаких программ переобучения — всем просто предложили расходиться по домам.

В ответ на это 12 марта Национальный союз горняков и шахтеров объявил о забастовке на всех угольных месторождениях. Представители других отраслей взяли тайм-аут и смотрели за потасовкой двух гигантов из первого ряда. Драка началась.

Через десять лет после свержения неугодного правительства профсоюзы жаждали повторить этот подвиг и закрепиться в роли «гильотинера королей» на английской земле. Правительство Тэтчер собиралось взять реванш и стереть организованное движение горняков с лица земли. Шахтеры рассчитывали на то, что старая тактика пикетов, оцеплений и вымаривания чиновников отключениями электричества сработает снова. Но с самого начала всё пошло не так.

Открытая война

Правительство резко рвануло руль на себя и воспользовалось крайне жесткими антизабастовочными законами. На Национальный профсоюз горняков был наложен крупный штраф. Во главе организации в те годы стоял «король Артур» — рыжий, дюжий управленец Артур Скаргилл, который прошел через десятилетия забастовок. Он был уверен, что скоро к ним присоединятся железнодорожники, металлурги, работники типографий, дальнобойщики, моряки и летчики. По его инициативе шахтеры не стали уплачивать штраф. Также было принято решение не проводить голосование в дружественных профсоюзах — Артур сказал: «Если будет надо, все эти люди и сами придут бастовать с нами, а бабу Мэгги я ни в грош не ставлю».

Сейчас уже известно, что английское правительство тщательно готовилось к забастовке и провоцировало горняков на выступление, зная, что зима будет теплой и стратегические запасы угля позволят дотянуть до весны следующего года. Оно подбивало шахтеров выступить как можно раньше, проводя угрожающие пресс-конференции и не посылая своих представителей на переговоры. Маргарет Тэтчер уже с 1982 года на совещаниях кабинета министров обсуждала возможное выступление горняков, считая его подарком судьбы: общество еще оставалось сплоченным после недавней войны за Фолклендские острова, и на бастующих идеально смотрелся бы ярлык «паразитов» и «бунтовщиков».

МИ-6 вела слежку за всеми лидерами профсоюзного движения и за лейбористами-шахтерами, подозревая их в сотрудничестве с Советским Союзом и КГБ.

В правительственных отчетах горняки именовались «угрозой изнутри» (the inner threat) и «национальными врагами» (the nationwide enemies).

В 1985 году состоялось грандиозное «побоище у Оргрива»: заградительные баррикады у угольной шахты ломали грузовики и конная полиция. Свыше 5000 горнорабочих врукопашную дрались с подразделениями стражей порядка и армии: более 120 раненых и один труп — на полицейскую машину с крыши хозяйственной постройки сбросили бетонный блок.

Неожиданная помощь

Весной 1985 года, когда отчаявшиеся шахтеры пошли на переговоры, запасов угля в стране оставалось меньше чем на месяц. За десять лет после провала забастовки были закрыты не обещанные 20, а 170 шахт: режущие отрасль чиновники всегда нарушают свои обещания.

Но если десятки тысяч человек бастовали, если их действия были объявлены вне закона, если правительство заморозило кассы взаимопомощи шахтеров под предлогом того, что они финансируются Советским Союзом, если работодатель не выплачивал жалованье в период несанкционированной забастовки… то как же эти люди продержались целый год?

Бунтарям из угольной промышленности помогали все, кто мог собрать деньги, — в том числе движение «Лесбиянки и геи в поддержку шахтеров».

С первых же дней забастовок Тэтчер объявила, что смутьяны действуют в интересах других держав, содержатся «враждебными силами» и, конечно же, нарушают закон. Поэтому она подписала распоряжение о конфискации накоплений профсоюзных ячеек и запрете перечисления денег протестующим — «их и так кормит КГБ». На любую организацию, присоединявшуюся к бастующим, налагались заградительные штрафы.

Когда счета шахтерских групп заморозили по всей стране, отправлять им почтовые переводы или банковские платежи стало бессмысленно. Уполномоченные от профсоюзов занялись христарадничаньем, выставляя консервные банки по пабам страны и в конце дня пересыпая собранную мелочь в кружку. Вы пикетируете свою шахту, стараясь не пропускать внутрь тех, кто был переброшен из других районов страны и за тройную или четверную плату согласился добывать уголь и перевозить его на электростанции. А потом приходите домой и осознаёте, что пошел шестой месяц вашей забастовки и все средства, которые вы откладывали себе на жизнь, уже давно закончились — банально потрачены на продукты. Жены и дети шахтеров стояли на улицах с плакатами, продавали значки и флажки с символикой забастовки: наличные нельзя было отнять, как кассу.

Всех нас одинаково бьет полиция

Примерно в это же время в 1984 году один из крупнейших гей-парадов столкнулся в Лондоне с колонной митингующих шахтеров — и вместо оскорблений и драки началось странное братание.

Участники обоих шествий внезапно осознали, что относятся к «угнетенному классу», а потому должны помогать друг другу.

Выяснилось, что в рядах геев достаточно много членов компартии Великобритании (удивительно, но откровенно сталинистская и радикальная политическая организация всегда привлекала огромное количество на первый взгляд совершенно посторонних людей, от Шона Бина до Тильды Суинтон — да-да, марксистов среди британских актеров и музыкантов немало!), поэтому левый базис под идею взаимопомощи был подведен очень быстро.

— Всех нас одинаково бьет полиция.

— Всех нас преследует правительство (Маргарет Тэтчер резко отзывалась о геях и лесбиянках и выступала против законов о равноправии).

— Над ними и над нами смеются телевидение и газеты.

— Но мы все сможем сопротивляться вместе, чтобы поменять общественную и экономическую систему страны!

На этом же митинге собрали больше 20 000 фунтов стерлингов для бастовавших семей. Один из доживших до наших дней ЛГБТ-активистов Марк Эштон вспоминает: «Геи никогда не могли сказать: „Меня интересуют только моя тусовка и мои проблемы“. Они рубились вместе со всеми и помогали им».

В итоге идея материальной поддержки «угнетенных работников шахт» разрослась до национальных масштабов — деньги для бастующих собирали и Элтон Джон, и Пол Маккартни, во всеуслышание объявляя на концертах, куда следует отправиться Мэгги Тэтчер. Борьба против закрытия угольных предприятий быстро переросла в общее движение сопротивления правительству — за право на собрания, на организацию кружков, на свободное обсуждение работодателей, оглашение и сравнение зарплат и т. п. Люди со звукозаписывающих студий ездили в шахтерские городки, а бастующих отпаивали чаем в квартирах музыкантов после драк с полицией.

После того как в скандальном таблоиде The Sun была опубликована статья с оскорбительным заголовком о «глубоких дырах в земле и извращенцах» (pits and perverts), тут же прошло сразу несколько рок-концертов с такими названиями, которые с радостью посещали и завсегдатаи гей-клубов, и товарищи из угольного забоя.

Коллег, травивших или унижавших своих «неправильных» сослуживцев, к общему удивлению, теперь часто встречали в пабах дружелюбными пинками и затрещинами — пока эти люди не понимали, что всех стоит уважать в равной мере. Ну а напомаженный диджей на радиостанции мог внезапно запереться в студии и выдать получасовой спич о том, как на соседней улице стоят в пикетах шахтеры и их семьи загибаются без еды, пока мы тут слушаем модный рок.

В лондонском книжном Gay’s the Word, распространявшем литературу по сексологии и сексуальному просвещению, теперь ночевали делегаты профсоюзных съездов, а подсобные помещения магазина были переделаны под продовольственные склады.

Мир после забастовок

Бастующие были вынуждены пойти на мировую с правительством, но Тэтчер продолжила крошить старые социальные обязательства. Многие небольшие города на севере страны захирели и пришли в упадок после закрытия промышленных предприятий, возможность проводить забастовки была резко ограничена законами, да и в новых условиях всё чаще становилось выгоднее заключать не общие, а индивидуальные трудовые договоры.

Массовые протесты случались и позже — например, в 1986 году бастовали типографские рабочие, недовольные тем, что из-за внедрения компьютерной печати их навыки наборщиков и верстальщиков оказались не нужны. Они просили оплатить хотя бы переобучение перед увольнением. Целый год The Times не выходила в знак солидарности с теми, кто до этого обслуживал нужды газеты. Но из-за непреклонной позиции медиамагната Руперта Мердока и правительства Тэтчер и эта забастовка провалилась. Хотя лондонский ЛГБТ-прайд опять участвовал в сборе денежной помощи протестующим, да и многие современные журналисты Британии могут вспомнить, как ночами сидели в темных редакционных помещениях на Флит-стрит, отказываясь уходить домой, в надежде повлиять на владельца газеты.

В Уэльсе сохранен мемориальный поселок времен шахтерской забастовки. Эта своеобразная экспозиция среди прочего рассказывает о том, как две, мягко говоря, неродственные социальные группы встали плечом к плечу, проявив солидарность.

В Музее истории рабочего класса в самом что ни на есть пролетарском Манчестере хранится архив, представляющий собой летопись сотрудничества шахтеров и ЛГБТ-активистов, — вместе со знаменами профсоюзов и вырезками из газет.

В 2014 году вышла британская трагикомедийная телевизионная драма «Гордость» (Pride), основанная на событиях тех лет. А в 2000-м режиссер Стивен Долдри снял фильм «Билли Эллиот» — про младшего сына в семье шахтеров, который не хочет трудиться в забое и мечтает стать балетным танцором. Главная сюжетная линия картины вписана в канву упомянутых нами исторических событий. В 2005 году в Уэст-Энде Питер Дарлинг поставил по фильму мюзикл, саундтрек к нему написал Элтон Джон.

Песня Iron Hand группы Dire Straights тоже посвящена забастовке и общественной помощи шахтерам.

Самое смешное и удивительное — в том, что эта дружба продлилась куда дольше, чем сами протесты: налаженные контакты с ЛГБТ-сообществом позволили лейбористам и рабочему движению спокойно воспринять идеи равноправия, ставшие модными в 90-х. Ну а те, кто сочувствуют секс-меньшинствам, до сих пор в большинстве своем не голосуют за консерваторов и не позволяют себе плохо отзываться о «чумазых пролетариях из моногородов». На конференции лейбористской партии Великобритании в Борнмуте в 1985 году впервые была принята резолюция о защите прав ЛГБТ, в значительной степени благодаря голосам Национального союза горняков.

А в наши дни деятельность лейбористов и их лидера Джереми Корбина в The Guardian освещает коммунист и открытый гей Оуэн Джонс.