Что такое комплекс вины выжившего — и почему он возникает даже без войн и катастроф

Синдром выжившего — это не только чувство вины, когда человеку одному из немногих удается выжить после несчастного случая, теракта или катастрофы. Нечто похожее испытывают те, чья жизнь легче, чем у близких или друзей. Что вызывает такие чувства, какие сценарии поведения они формируют и что поможет с ними справиться?

Почему человек может быть не рад своему спасению?

Чувство вины выжившего — это состояние, которое может испытывать человек, переживший тяжелую болезнь, катастрофы, аварии, стихийные бедствия, теракты или боевые действия. Казалось бы, надо радоваться, что чудом удалось спастись. Но вместо этого мы занимаемся самобичеванием и спрашиваем себя: «Почему пострадали другие? Почему я жив и заслуженно ли это?» Найти ответы на эти вопросы невозможно, и мы погружаемся в разрушительное чувство вины за то, что нам повезло больше, чем другим. Особенно если пострадал кто-то из близкого окружения.

«Пять лет назад я потерял друга, — рассказывает Дмитрий. — Мы ехали небольшой компанией, я сидел на месте рядом с водителем. Затем мы остановились немного отдохнуть от дороги, и Макс предложил поменяться местами. Мне как-то без разницы было, я согласился, и он сел на переднее сиденье вместо меня. А через пятнадцать минут после того, как мы тронулись с места, в нас влетела другая машина.

Макс умер на месте, я отделался парой синяков и сотрясением, у двух других ребят тоже были незначительные травмы. Первое время в больнице у меня был шок, и я отказывался верить в то, что это происходит на самом деле.

Через пару дней шок сменился чувством вины — ведь это я должен был сидеть на том месте. Всё время думал, что я должен был погибнуть вместо него. И возможно, я мог бы чем-то помочь тогда, но сидел, как будто меня парализовало, и не знал, что делать. Все эти чувства только усиливались, а каждый раз, когда садился в машину, в голове всплывала авария. После очередной сильной панической атаки я пошел к психотерапевту. Сейчас я понимаю, что никто не мог предугадать катастрофы, сложилось много факторов одновременно. И по-прежнему очень скучаю по другу».

Это один из примеров, когда чувство вины выжившего — результат не до конца прожитой утраты. Как правило, горюющий человек проходит пять стадий переживания. У многих исследователей они звучат по-разному, но все основываются на схеме, предложенной Элизабет Кюблер-Росс: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. И человек, ощущающий вину за свое спасение, как будто застывает в состоянии гнева и агрессии, которое направляет на себя самого.

Чаще всего синдром вины выжившего — один из симптомов посттравматического стрессового расстройства, тяжелого психического состояния. Человек с ПТСР стремится избегать ситуаций, которые могут напомнить о травме, но при этом время от времени заново переживает стрессовые события — через навязчивые сны, воспоминания и анализ ситуации снова и снова — и провоцирует у себя чувство вины. Также ПТСР повышает риски суицидального поведения.

В 2018 году Сидни Айелло пережила стрельбу в средней школе Марджори Стоунман Дуглас. Тогда исключенный из школы ученик убил 17 человек, одним из них был близкий друг Сидни. Через год она покончила с собой. Мать девушки рассказывала, что дочь переживала вину выжившего и ей диагностировали ПТСР.

Исследований вины выжившего как отдельного синдрома немного, однако это явление довольно распространенное — например, встречается у 30–40% ветеранов войн. Среди тех, кто остался в живых после промышленных или транспортных катастроф, 36–61% людей с таким состоянием.

Вина выжившего на войне

Первыми вину выжившего выделили ученые, которые исследовали особенности психики у узников концлагерей времен холокоста.

Основным симптомом «синдрома концлагеря» считалось чувство вины.

Например, одного из первых исследователей этого явления, психиатра Эдди де Винда, арестовали в 1941 году в Амстердаме. Кроме него, в тот день забрали еще 427 евреев. Только трое из них, включая де Винда, пережили холокост. Он добровольно отправился в транзитный лагерь Вестерборк, где работал врачом. Через два года он женился на одной из медсестер, чуть позже новоиспеченную семью депортировали в Аушвиц. Де Винд стал свидетелем медицинских экспериментов, избиений и убийств.

А в последние дни существования Аушвица видел, как его жена уходила из лагеря в составе одного из «маршей смерти». Еще в течение 14 лет он не знал, что его жена осталась в живых, что только усиливало чувство вины.

«Если говорить о великих экзистенциальных терапевтах, есть замечательная книга „Человек в поисках смысла жизни“ Виктора Франкла. Он прошел концлагерь, потерял всех близких и задался целью найти смысл жизни в любых условиях. Вообще, это полезная практика даже для тех, кто не переживал подобных потерь, — считает специалист в области психоаналитического консультирования и психотравматологии Анна Дутикова. — Чувство вины выжившего уходит корнями в мощнейшие экзистенциальные переживания.

Главное экзистенциальное переживание человека — страх смерти. Когда мы сталкиваемся с гибелью других людей, мы невольно задумываемся о собственной смерти. И когда чудесным образом спасаемся, то моментально погружаемся в центр этих переживаний».

«Даже если человек говорит, что всё проработал и ничего не боится, это не так. Всё, что касается катастроф, войн, убийств, не может быть изначально не травматичным».

Психолог Татьяна Беляева рассказывает, что в ее практике не было ничего страшнее, чем чувство вины выжившего: эти выводы пришли после работы с военными в Донбассе. Эта проблема находится в области бессознательного, и тот, кто испытывает токсичное чувство вины, может даже его не осознавать:

«Можно провести такую аналогию: мозг работает как компьютер. Есть программные файлы, без которых нельзя, и есть множество других файлов — это любая другая информация, с которой сталкивается человек в повседневной жизни. И экзистенциальный опыт военных таков, что события, которые они проживают на войне, в их обычную жизнь не вписываются. И эти события становятся тем самым программным обеспечением, которое просто так не удалить, центром их жизни. А всё остальное, менее значительное, быстро забывается. На этом фоне меркнет рождение детей, свадьба, собственные дни рождения.

Например, к боевому командиру, который погиб пять лет назад, до сих пор приезжают на день рождения все выжившие. Привозят невест, детей, они разговаривают, проводят ритуалы, у них есть в этом потребность. Травматичные события нарушают психику и запечатлеваются как самая сильная реальность».

Эта новая реальность, по наблюдениям психолога, может сформировать несколько сценариев дальнейшего поведения. Например, переживший войну человек пускается в кутежи, или начинает зависеть от адреналина и экстремального времяпрепровождения, или реализует свой страх смерти в профессиях, связанных с риском для жизни, или, наоборот, стремится к изоляции.

«Иногда священнослужители при храмах просят психологов помочь собеседовать людей, которые решили уйти в монашество. Особенно если постриг хотят принять молодые люди до 30 лет, ведь это вывод человека из социума. Монахи, в отличие от обычных священников, ведут очень закрытый и аскетичный образ жизни. И знаете, среди десятков людей, которые были на моих консультациях, мне не встретилось ни одного человека, который пришел бы туда из-за веры.

Все пережили какую-то трагедию: массовые военные действия, когда ты единственный, кто выжил из всего взвода; завалы в угольных шахтах и несколько суток, проведенных под землей; теракты в Осетии.

Это момент, когда горе настолько велико, что человек не понимает, как можно дальше радоваться жизни», — добавляет Татьяна Беляева.

Почему мы виним себя за успех?

В апреле 2020 года американская журналистка Чар Адамс описала необычную форму вины выжившего, которая охватила ее во время пандемии COVID-19. Когда вирус только начал распространяться, она уже ожидала серьезных негативных перемен: проблем со здоровьем, деньгами, едой и медикаментами; боялась, что кто-то из членов семьи заболеет, а она ничего не сможет сделать. Но всё складывалось иначе: дела шли хорошо, Чар даже понравилось работать удаленно, а никто из членов семьи не заболел. При этом многие друзья и сверстники Адамс потеряли работу или ухаживали за больными родственниками. Она задается вопросами: «Как я могу радоваться, когда близкие люди страдают? Как я смею? И правильно ли чувствовать себя хорошо в такое ужасное время?»

Подобные чувства также может испытывать человек, которому стыдно или неловко за то, что он успешнее своего окружения. И хоть он не знает, что такое катастрофы или несчастные случаи, это состояние часто сравнивают с виной выжившего.

«Механизм формирования этих чувств очень похож. Вина за успех в данном случае может быть связана с тем, что человек не позволяет себе быть успешнее родителей.

Человек жил в семье, где мама с папой голодали, а он выжил и теперь может покупать себе дорогие вещи. Он не может понять, почему и за что ему так повезло, и стыдится: у родителей этого не было, а у него есть.

И он начинает свои успехи уничтожать или загонять себя на работе до смертельной усталости, чтобы как-то это чувство компенсировать», — рассказывает клинический психолог Екатерина Оксанен.

И добавляет факторы, которые могут сформировать такое отношение к собственному благополучию:

  • Самооценка: человек изначально относится к себе как к чему-то не ценному, оправдывает свое существование.
  • Установки: если человека воспитали с идеей, что надо делиться и у всех всё должно быть поровну, может возникнуть глубокое чувство несправедливости.
  • Манипуляции: когда старшее окружение внушает вину и обесценивает проблемы младшего (Это вам сейчас тяжело? В наше время было тяжелее!). Человек привыкает чувствовать вину.
  • Черно-белое мышление: человек убежден, что успех и удача ограничены. Если ему везет, значит, кому-то другому не повезло.
  • Сепарация. Любой успех — это отрыв от привычного круга общения. Человек опасается: «Если я буду успешнее, о чем мне говорить с друзьями?», «Я буду чувствовать себя виноватой в том, что я могу пойти в ресторан, а подружка нет». Это идет из детства: человек боится, что если станет успешным, отдельным, то перестанет принадлежать своей семье. Поэтому предпочитает себя наказывать, чтобы быть таким же, как остальные, лишь бы не быть экзистенциально одиноким.

«Всё это приводит к тому, что человек чувствует себя хронически виноватым. Это состояние суицидально опасное, и об этом не всегда легко догадаться со стороны. Очень часто люди, которые выживают после катастроф, раз за разом создают себе ситуации, когда они могут уйти, как те, кто был с ними в травмирующей ситуации. То же самое наблюдается у людей, которые пережили и другие травмы.

Я не раз встречала в практике: у пар, переживших аборты, вина может проявиться в том, что они бессознательно разрушают свой брак, не позволяя себе жить счастливо. Так они себя наказывают.

Еще одна ситуация — когда человек чувствует вину за успех. Возможно, вы встречали людей, которые вроде бы успешны, но куда-то тратят все деньги так, что у них не остается ни копейки. Это тоже неосознанное наказание себя», — рассказывает Екатерина Оксанен.

Медицинский психолог, гештальт-терапевт Дарья Фрейдинова отмечает: в случаях, когда человек справился с болезнью, пережил ситуацию насилия или добился успеха, но почему-то этому не рад, велика вероятность, что на него давит мнение окружающих.

Все родственники были готовы к его смерти или неудаче, а человек «не оправдал ожиданий». Тогда вина — один из способов вернуться к своему окружению, не быть отвергнутым.

«Помимо чувства вины, человек испытывает стыд, растерянность и страх из-за того, что справился. И в большей степени это может быть одиночество, которое переживает клиент, когда ему сложно почувствовать себя принятым. Поэтому здесь очень важно, чтобы новую идентичность человека — выжившего, победившего, справившегося — признало его окружение.

Но окружение не всегда готово. И общество в целом мало поддерживает какие-то радости и скорее учит, как помогать человеку в беде. Часто люди не умеют разделять с другими счастье, а отзывчивость проявляют только при каком-то дефиците. И это опасно, потому что так выстраиваются созависимые отношения — подпитываются нехваткой чего-либо, а если всё хорошо, это угроза для таких отношений», — считает Дарья Фрейдинова.

Что можно сделать

Успешно справиться с виной выжившего можно, если человек осознал причину или внутренний конфликт и хочет его разрешить. Поскольку это состояние — симптом более глобальной проблемы, психолог или психотерапевт поможет с ней разобраться. Очень важно научиться осознавать свои чувства и проживать полученную травму до конца. Если вина выжившего — следствие затянувшегося ПТСР, специалисты рекомендуют проходить обследование под контролем психиатра.

Кроме того, чем больше человек знает себя и свои сильные стороны, тем легче он справляется с травмами. Например, он изначально был убежден, что его жизнь менее ценна, чем жизнь других. И когда погибают люди «более достойные» (в его системе ценностей), он столкнется с множеством внутренних проблем, в отличие от человека, который таких предубеждений не имел.