В каком-то смысле любой фильм является попыткой изменить наше сознание: режиссеры, как и гипнотизеры, используют темпоритм и внушение. Бывают более серьезные попытки забрать в плен наш мозг — танцы над реальностью, в которых почему-то особенно хороши чилийцы — маэстро Алехандро Ходоровски со святой горы и Рауль Руис, чьи фантасмагории созданы из того же вещества, что и наши сны. Нащупать сюжетную нить в сюрреализме иногда возможно, но есть кинематограф, не поддающийся интерпретациям. Как сказала однажды супруга Дэвида Линча, «не верьте тем, кто говорит, что понимает фильмы моего мужа. Он их сам не понимает». Для просмотра психоделического кино достаточно расслабиться и отправиться в добрый путь. Мы предупредим, если он вдруг будет недобрым.
Черноту ночи раскалывают неоновые вспышки, и над Манхэттеном появляется летающая тарелка — размером с обычную тарелку (на инопланетян в натуральную величину у авторов не было денег). Неон разъедает голубой глаз, в котором отражаются небоскребы, что, безусловно, отсылало бы нас к вступительным кадрам «Бегущего по лезвию», если бы выходец из СССР Слава Цукерман не разжижал зрителям мозг в том же году, что и Ридли Скотт. Причем с гораздо большим прокатным успехом: футуристический нуар Скотта с треском провалился, а электрическую шарманку Цукермана крутили на экранах рекордные три года. Декадентствующая молодежь, включая советскую (в перестройку фильм вышел в отечественном прокате), жадно вглядывалась в поколенческий портрет, сделанный с помощью приборов ночного видения: отмоченные в пергидроле волосы, ледяной синтетический свет, панки, хой! и насмешки над яппи, произносимые замогильным голосом:
«Однажды мой принц придет, и он будет юристом, и у меня будут его дети».
Нарратив — фантазм, оргазм и маразм с социальными и политическими коннотациями. Соавторка сценария Энн Карлайл в роли ангдрогинной женщины, не получающей удовольствия от секса, и андрогинного мужчины, зависимого от героина (оба похожи на Дэвида Боуи), путешествует в поисках счастья по кричащим интерьерам в духе лондонского клуба Blitz, пока пришельцы питаются человеческими эндорфинами, выделяющимися, когда нам хорошо. А когда нам хорошо? Когда слишком хорошо, постулирует Цукерман, можно и умереть. В двери клубов уже стучалась эпоха ВИЧ, которая на десятилетие положит конец погоне за удовольствиями. А пока всё сверкает Day-Glo, и синтезаторы терзают измученный гламуром город. Видели ночь?
«Экстаз» (2018)
Climax
«Вы смотрели фильм, снятый по реальным событиям, произошедшим во Франции морозной зимой 1996 года», — сообщают нам вначале под обманчиво ласковую электронику, после чего мы узнаем, что бытие — это ускользающая иллюзия. Гаспара Ноэ хочется попросить перестать выпендриваться, показывая титры с заумью и имена актеров только на 45-й минуте, а просто накачать группу танцоров во главе с Софией Бутеллой синтетическими наркотиками и проследить, как страх и ненависть воцарятся в кадре. А они воцарятся, и выглядеть это будет неприятнее, чем в типовом хорроре.
Во вступлении режиссер стратегически тычет камерой в полки с видеокассетами и книгами, где у него расставлены референсы. Вот Фрейд, вот Батай, вот Ромеро, вот Бунюэль с Пазолини. Цвет сангрии (ключевого напитка фильма и танцпола, на котором проходят дионисийские пляски) экспортирован, натурально, из «Суспирии». Кроме киноведов, всё это, разумеется, никому не интересно, только они могут навскидку определить, что артистов выгибает, как Изабель Аджани в «Одержимой». Но Гаспару Ноэ плевать на то, сможем ли мы разгадать его ассоциативные образы: его немножко прет от своего долгого бэд-трипа. Он вошел в «Пустоту», а вышел в «Экстазе», разбрызгивая кровь и неон.
«Пробуждение жизни» (2001)
Waking Life
Ричард Линклейтер снял игровой фильм с актерами, среди которых — огонь его чресел Итан Хоук в паре с Жюли Дельпи, а потом перерисовал его с помощью компьютерной анимации. В результате кажется, что вы спите и видите чужой сон без главных героев, где все просто ходят, говорят и приятно пролетают сквозь вашу мозговую оболочку, не оставляя ни малейшего следа. Запомнить их диалоги невозможно: Линклейтер что-то там записывал из откровений людей, употреблявших вещества, копал в направлении осознанных сновидений и пытался понять смысл жизни, но по дороге, видимо, плюнул на эти дурацкие занятия и просто начал получать удовольствие от технического эксперимента, по итогам которого позже создал фильм «Помутнение» о том, как Киану Ривз спит и видит. Если название картин поменять местами, ничего не изменится.
«Темный город» (1998)
Dark City
Заходит как-то Кафка в кабинет доктора Калигари, где на хирургическом столе под мертвенно-зелеными лампами отдыхает Лавкрафт. Низко надвинув фетровые шляпы, они вместе выходят в Метрополис, в котором не бывает солнца. Город спит — просыпается инопланетная мафия, а заодно голый мужчина в гостиничном номере (Руфус Сьюэлл), который не помнит своего имени и держит в одной руке окровавленный нож, а в другой — открытку с пляжными видами. Бежать некуда, но необходимо, и вот он бежит, а по пятам за ним следуют люди в черном, чья психокинетика пока сильнее, чем у него. В ночном клубе поет брюнетка (Дженнифер Коннелли), блондинка (Мелисса Джордж из «Малхолланд-драйв») завлекательно улыбается. Детектив (Уильям Хёрт) берет трубку в участке. Звонил Рэймонд Чандлер и просил всех вернуть, но мы никого не вернем, у нас идет вторжение похитителей тел, которое организует безумный ученый (Кифер Сазерленд, который тут сразу и Франкенштейн, и горбун Игорь).
Что сказать, режиссер «Ворона» Алекс Пройас был в ударе. Мог бы просто создать то, что принято называть визионерской фантазией — когда громоздят культурные шаблоны и здания друг на друга, как Кристофер Нолан в «Начале». Но он смешивает физику с метафизикой и космологический хоррор с космическим (Великих Древних зовут мистер Книга, мистер Стена, мистер Рука и прочее издевательское). Его детективная разгадка — это онтологическая модель бытия. Трудно не восхититься, но критики 1990-х почему-то не восхитились, попрекая автора тем, что у него всё такое стилизованное: вот тут торчат ноги Бэтмена, а вон там — Фрица Ланга. Торчат, да. По финалу тоже заметно, что всё должно было кончиться, как в нуаре, а кончилось, как в «Плезантвиле». Зато такого больше никогда не было, чтобы коллективный космический разум взошел на холм и решил: «Здесь будет город. Город без солнца». С цирком и могильными склепами, как положено.
«Цвет граната» (1968)
В книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади рассказывала о своей свадьбе с Владимиром Высоцким. Беспечная пара прямо в джинсах и футболках убежала из ЗАГСа на теплоход, на котором они отправлялись в свадебное путешествие, не взяв с собой ни багаж, ни еду. Когда молодожены распахнули двери в свою каюту, они увидели такую картину: каждый сантиметр поверхности был покрыт цветами, яркими фруктами и восточными сладостями. Это был подарок для них от Сергея Параджанова, который, кажется, видел мир как красочный узор на старинном персидском ковре, где по волшебству одни рисунки перетекают в другие — и какие бы страдания ни ждали человека, эти узоры красивы.
Аллегорическая кинофреска о жизни средневекового армянского трубадура Саят-Новы (грузинская актриса Софико Чиаурели и еще несколько человек) — череда сменяющихся кадров, почти переполненных поэтической образностью, обрекшей всех визионеров будущего на соревнование с Параджановым, как Тарсема Сингха, снявшего для Леди Гаги клип «911», вдохновленный «Цветом граната». У наследников творчества мэтра советской «новой волны» тоже хорошо получается, но от них почему-то никогда так не кроет. То ли армянской средневековой музыки не хватает за кадром, то ли значение белой курицы не было ими постигнуто, но вот не ткется настолько волшебный узор, о котором хочется сказать словами Александра Борисовича Градского: «Кочумай, мать, ништяк — это психоделик».
«По ту сторону черной радуги» (2010)
Beyond the Black Rainbow
1983 год, ретрофутуризм, дарквейв за кадром. В 1960-е ученый Меркурио Арбория, которому нашлось бы место в ренессансном гностическом шедевре «Гипнэротомахия Полифила» о реальности за пределами видимой, ищет секрет счастья, капая что-то людям в рот. Двадцать лет спустя его дело продолжает его ученик Барри Найл в ужасном парике (жуткий до судорог Майкл Роджерс), который держит за стеклом девушку Елену (Эва Борн), общаясь с ней с помощью телепатии. К моменту, когда он снимет парик, превратившись в копию инопланетянина из «Тёмного города» (скорее всего, намеренная отсылка режиссера Паноса Косматоса), будет очень страшно.
По наивности можно предположить, что в дебютном фильме Косматос только разминался перед своим выдающимся флуоресцентным запредельем «Мэнди», где Николас Кейдж рубит топором реминисценции «Восставших из ада». Но абстракционистский кошмар «Радуги» — не менее сильная кислотно-щелочная реакция, навеянная 1980-ми. Возможно, дело в ярких переживаниях прошлого: в детстве родители запрещали маленькому Косматосу смотреть хорроры, и он подглядывал в дверные щелочки и ловил блики (глюки?) в стеклянных отражениях, где расплывались, становясь еще страшнее, бодрые ксеноморфы рейганомики. Финальный кадр фильма, в котором героиня видит горящий в ночи экран, воспроизводит именно это воспоминание режиссера. Наверное, не стоит запрещать детям кинематограф ради их же психики. Вот и Полу Шредеру религиозные родители не разрешали смотреть фильмы, а он вырос и написал сценарий «Таксиста», а также снял «Жесткач» про порноиндустрию: в обоих фильмах тоже что-то медленно пульсирует в неоне, какое-то Нечто из глубин, определяющее путь режиссера.
«Легенда о Зеленом рыцаре» (2020)
The Green Knight
Номинально рыцарь Гавейн (Дев Патель) не совершает никаких подвигов, а шатается по кабакам, крутит шашни с простолюдинкой (Алисия Викандер) и просыпается в борделе накануне рождественского пира у своего дяди, короля Артура (Шон Харрис). Вечер перестает быть томным, когда в замке появляется Зеленый рыцарь, похожий на злого Фангорна. Он заявляет, что отдаст свой волшебный топор тому, кто сможет отрубить ему голову. Гавейн решает рискнуть и делает глупость, потому что чудище непринужденно поднимает свою голову с пола и говорит, что следующий удар за ним и Гавейн получит его через год. На следующее Рождество молодой человек отправляется в путь, на котором он встретит говорящего лиса, святую, великанов, собственный труп, благородную даму, которая захочет ему помастурбировать (тоже Викандер), и нечто более важное.
Ни одному легендариуму так не везло с экранизациями, как Артуриане. От великого эпика «Экскалибур» Джона Бурмена, который, если честно, снял его, потому что не смог снять «Властелина колец», до великого театра абсурда «Монти Пайтон и Священный Грааль» миф о Камелоте будто хранили какие-то добрые боги. Причем лучшие из экранизаций неизменно кренит в сторону от классического фэнтези, к сновидчеству, проникновению в призрачный мир, в пляски волшебного фонаря, как сюрреалистическую фантазию перестроечной эпохи «Новые приключения янки при дворе короля Артура» украинского гения Виктора Греся. Дэвид Лоури блестяще продолжил традицию. «Легенда» выходит за рамки дизайнерского кинематографа с идеально симметричными кубриковскими кадрами, красивыми локациями и всеми оттенками зеленого. Вероятно, это единственная за последние годы попытка снять путешествие души в поисках своего святого Грааля. Как пронзителен голос Пателя, когда он отвечает на вопрос, что же он пытается отыскать:
