«Тот стих всеми числами совершен, который состоит токмо из хореев». Как сформировалась русская система стихосложения и какие у нее были альтернативы

Вирши (от лат. versus, польск. wiersz) — это один из видов стихосложения, сначала духовного, а потом и светского содержания, развивавшийся в Польше, где стал нормой со времен Яна Кохановского (ум. в 1584 г.), а с конца XVI в., благодаря влиянию польской схоластической системы образования, в западной Украине и Белоруссии, а через них — и в Московии. Вирши составлялись по силлабической системе, органической для языка с фиксированным ударением (такого, как польский): поэтическая гармония достигалась путем регулярного размера слогов (как правило, 11 или 13) в стихотворной строчке. Украинская и белорусская книжная культура применяла два вида силлабической версификации: изосиллабизм, или равносложный силлабизм, (во всех строчках одинаковое количество слогов) и относительный, или неравносложный, силлабизм (чередование 11 и 13 слоговых строчек), в обоих случаях с парной и исключительно женской рифмой.

На рубеже XV–XVI вв. в русской книжной культуре существовало такое явление, как рифмованная проза: прозаический текст, где время от времени возникает рифма. Через него силлабика и проникла в русскую поэтическую практику. Московские поэты предпочитали относительный силлабизм, который как бы был освящен авторитетом Острожской библии, изданной в 1581 г. Иваном Федоровым, в которой помещались неравносложные вирши Герасима Смотрицкого (ум. около 1594 г.), первого редактора острожской школы и знаменитого в свое время православного богослова, одного из первопроходцев силлабической поэзии в русской традиции.

Уже в первой трети XVII в. силлабическая поэзия становится заметна в русской литературе, но еще не в форме самостоятельных произведений: прозаический текст завершался простой для запоминания прибауткой.

Так, в 1622 г. князь С.И. Шаховской публикует «Послание к некоему другу зело полезно о божественных писаниих», завершающееся 36 неравносложными рифмованными строчками; поп Иван Наседка заканчивает полемический антилютиранский трактат «Изложение на люторы» силлабическими стихами; князь И.А. Хворостин написал трактат против еретиков «Предисловие изложено двоестрочным согласием, краестиховие по буквам» в щедрые 1000 стихотворных строк! При этом в ранних образцах виршевой поэзии основной принцип силлабического стихосложения — строгая регулярность слогов — не соблюдался: объединение в стихотворное тело происходило только парной рифмовкой. В качестве примера приведем окончание «Повести о смуте» писателя первой половины XVII в. князя И.М. Катырева-Ростовского (число в скобках показывает количество слогов):

Елико чего изыскал, (8)
Толико сего и написал. (9)
Всяк бо чтый да разумевает (9)
И дела толикие вещи не забывает. (14)
Сие писание в конец прейти едва возмогох (16)
И в труде своем никоея же ползы обретох. (15)

Начиная с Симеона Полоцкого (1629–1680) поэзия становится более урегулированной и самостоятельной. Начала она складываться во времена Алексея Михайловича и, в общем и целом, была таким же суровым, неповоротливым и каким-то сонливо-пузатеньким явлением, как и само царствование Тишайшего монарха. Симеон приветствовал царя панегирическими стихами в 1656 г. при вступлении в Полоцк во время войны с Польшей. Чудеса литературы монаршей персоне, видно, понравились, Симеон был приближен к царской персоне и уже в 1660 г. торжественно славил царя стихотворной декламацией непосредственно в Москве, став воспитателем царевича Федора и царевны Софьи. О состоянии русского стихосложения на момент начала своей поэтической карьеры Симеон писал царю уже отрегулированным силлабическим размером:

Мало словенских стих доселе бяше, (11)
поне да явит тыя время ваше (11)

Симеон Полоцкий первым в русской истории занимает пост придворного поэта, который в убористых силлабических строфах с глагольными рифмами в духе «писати — спати» откликается панегириками на события в жизни царской семьи и календарные праздники, позже стихотворения такого рода войдут в рукописный сборник «Рифмологион». Для неподготовленного читателя в стихах этих мало разнообразия, мало нарратива, цвета, текстуры. Однако Симеон создал устойчивую форму поэтической речи, сформированную по определенным правилам версификации. Он написал очень много стихотворений, второй его сборник «Вертоград многоцветный» насчитывает более тысячи произведений.

Как пишет его ученик Сильвестр Медведев, Симеон имел привычку «на всякий же день име залог писати в пол-десть по полутетради, а писание его бе зело мелко и уписисто».

Линию силлабической поэзии Полоцкого — Медведева, которая мало напоминает современную поэзию, за исключением чисто графического впечатления записи стихотворения в столбик, продолжил Феофан Прокопович (1681–1736). Подвижник Петра I, будучи попом, выступал за светскую литературу и сам производил ее в том числе. В отличие от предшественников, он писал стихотворения вполне отвлеченные от духовных или государственных задач. Вот, например, такая его перу принадлежит зарисовка:

Плачет пастушок в долгом ненастьи

Коли дождусь я весела ведра
и дней красных,
Коли явится милость прещедра
небес ясных?
Ни с каких сторон света не видно —
всё ненастье.
Нет и надежды. О многобедно
мое счастье!
Хотя ж малую явит отраду
и поманит,
И будто нечто полготить стаду,
да обманет.
Дрожу под дубом; а крайним гладом
овцы тают
И уже весьма мокротным хладом
исчезают.
Прошел день пятый, а вод дождевных
нет отмены.
Нет же и конца воплей плачевных
и кручины.
Потщися, боже, нас свободити
от печали,
Наши нас деды к тебе вопити
научали.

1730

Вообще 1729–1730 гг. — важное для культуры время, когда формируется новый пласт светской литературы. Антиох Кантемир (1709–1744) начинает освоение русской поэзией французского классицизма, знаменуя собой расцвет и одновременно закат русской силлабики. Его творчество составляют преимущественно сатиры, написанные тринадцатисложником. Они носят просветительский характер, поэт в них дает критику обскурантизма и невежества. Сатиры ходят в самиздате по рукам, становятся популярны в обществе, их горячо одобряет Феофан Прокопович. Кантемир первым в русской литературе создал выпуклые характеры, в сатирических портретах современники угадывали действующих лиц российской политики и культуры того времени:

Расколы и ереси науки суть дети;
Больше врёт, кому далось больше разумети;
Приходит к безбожию, кто над книгой тает, —
Критон с четками в руках ворчит и вздыхает,
И просит, свята душа, с горькими слезами
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами.

То, что силлабический тринадцатисложник оканчивается женской рифмой, оказывает ритмизирующее воздействие на весь стих, склоняющийся к хореизации ритмического рисунка. Согласно подсчетам младоформалиста Гуковского, в поздней русской силлабике до 40% стихов имеют спонтанно возникающий хореический размер. Если рассмотреть приведенный выше фрагмент сатиры Кантемира, то видно, что в первом стихе ударения вполне беспорядочны и падают на 2, 5, 9, 11 и 12-е слоги, однако во втором наблюдается четкая тенденция падения ударений на нечетные слоги: 1, 3, 5, 7, 8, 12-й. Нарушения хореического размера между 8 и 12 слогом происходит из-за цезуры (интонационной паузы), которая по длительности равна безударному слогу, тем самым восполняя его отсутствие.

В это время в Россию из-за границы, где он проходил обучение, возвращается Тредиаковский с вольным переводом романа Поля Телемана «Езда в остров Любви». Познакомившись с образцами иностранной поэзии, Тредиаковский к переводу романа прибавляет сочиненные им «Стихи на разные случаи», которые, хотя еще и написаны силлабическим методом, уже мало напоминают традицию, представленную его старшим современником Прокоповичем, как тематикой, так и средствами воплощения.

Письменная культура России основывалась на церковно-славянском языке, Тредиаковский же активно вводил разговорную общеупотребимую лексику.

Стихи в сборнике, действительно, были на разные случаи:

Весна катит,
Зиму валит,
И уж листик с древом шумит.
Поют птички
Со синички,
Хвостом машут и лисички.

Взрыты брозды,
Цветут грозды,
Кличет щеглик, свищут дрозды,
Льются воды,
И погоды;
Да ведь знатны нам походы.

Канат рвется,
Якорь бьется,
Знать, кораблик понесется.
Ну ж плынь спешно,
Не помешно,
Плыви смело, то успешно.

Ах! широки
И глубоки
Воды морски, разбьют боки.
Вось заставят,
Не оставят
Добры ветры и приставят.

Плюнь на суку
Морску скуку,
Держись черней, а знай штуку:
Стать отишно
И не пышно;
Так не будет волн и слышно.

Над ними сейчас смеются, но по сравнению с постной схоластикой прокоповической силлабики эти стихи отличает свежесть. Проблема силлабической версификации состояла в том, что в русском языке, в отличие от польского, ударение не носит фиксированный характер. Поэтому при чтении таких стихов нужно либо ломать естественное ударение слова, либо в звучании стихотворений не будет гармонической ритмичности. В приведенном выше стихотворении Тредиаковского это практически незаметно из-за коротких строчек. Вероятно, это было сознательное движение к большей ритмической урегулированности стиха, так как уже в 1735 году Тредиаковской выпускает трактат «Новый и краткий способ к сложению российских стихов с определениями до сего надлежащих званий», в котором осуществляет силлабо-тоническую реформу русского стихосложения.

Трактат подробно разбирает версификационный терминологический аппарат и специфику различных поэтических жанров, вводит несколько силлабо-тонических размеров, среди которых, впрочем, отсутствуют трехсложные. Тредиаковский обосновывает проводимую им реформу необходимостью соответствия принципа стихосложения акцентологии языка:

«В поэзии вообще две вещи надлежит примечать. Первое: материю или дело, каковое пиита предприемлет писать. Второе: версификацию, то есть способ сложения стихов. Материя всем языкам в свете общая есть вещь »…«. Но способ сложения стихов весьма есть различен по различию языков».

Хотя сейчас выбор силлабо-тонической системы версификации для русского языка кажется самоочевидным, Василий Кириллович осуществил глубокую филологическую штудию.

Начав со сравнения русского и обладающего тоническим типом стихосложения древнего языка («долгота и краткость слогов в новом сем российском стихосложении не такая разумеется, какова у греков и латин »…«, но токмо тоническая, то есть в едином ударении голоса состоящая»), он проводит аналогию с кратким и долгим звуком тонического стиха, выделяя в русском два качества звуков: гласность и согласность. Слог представляет собой сочетание гласного и согласного звуков, причем слогообразующим служит гласный звук. Внутри слова слоги тоже отличаются звуковым качеством: они делятся на ударные и безударные, при этом словобразующий характер носит ударный слог, сочетающийся с любым количеством безударных, подобно тому, как гласный звук может сочетаться с несколькими согласными.

Соединяя принципы тонического и силлабического стихосложения, Тредиаковский научно обосновывает стопу как ритмическую единицу стиха силлабо-тонической системы, которой он дает следующее определение: «Мера, или часть стиха, состоящая из двух у нас слогов». Он выделяет следующие виды стоп: спондей, пиррихий, хорей (который у Василия Кирилловича называется трохей) и ямб. Ритмичность поэтической речи создается путем регулярного повторения хореических или ямбических стоп. При этом, основываясь на строе русского фольклора, Тредиаковский настаивал, что «тот стих всеми числами совершен и лучше, который состоит токмо из хореев».

Однако метрическое мышление Тредиаковского все еще находится под сильным влиянием доминирующей в то время в русской поэзии силлабики:

• во-первых, он считает необходимым регулярный ритмический размер только для длинного 11 или 13-ти сложного стиха, короткие же стихи, по его мнению, могли писаться классической силлабикой;
• во-вторых, не учитывает возможность существования трехсложных стоп;
• в-третьих, Тредиаковский наследовал традиции силлабической попарной женской рифмовки, не признавая ни перекрестный и охватный тип, ни мужского и дактилического окончания рифмы.

Следующим этапом реформы системы стихосложения стала присланная из Германии работа М.В. Ломоносова (1711–1765 гг.) «Письмо о правилах российского стихотворства» (1739).

По трактату Михаила Васильевича видно, что он внимательно изучил работу Тредиаковского и выявил присутствующие в ней недостатки.

Ломоносов соглашается с Василием Кирилловичем в необходимости введения силлабо-тоники для «правильного порядка» поэтической речи, указывая на свободное ударение и разнообразие кратких и многосложных слов как органически подходящие черты русского языка для установления в нем ритмического разнообразия. Михаил Васильевич настаивает на необходимости писать в силлабо-тонической системе не только длинные стихи, как хотел Тредиаковский, но любые вообще. Он вводит трехсложные стопы, увеличивающие ритмическую гибкость версификации, так как «в сокровище нашего языка имеем мы долгих и кратких речений неисчерпаемое богатство; так что в наши стихи без всякия нужды двоесложные и троесложные стопы внести». Всего Ломоносов предлагает шесть типов стоп: ямб, анапест, ямбоанапест, образованный из стопы ямба в сочетании со стопой анапеста, хорей, дактиль и дактилохорей, составленный из стоп хорея и дактиля.

Кроме того, Ломоносов реформирует рифму, помимо женской легализуя также мужскую и дактилическую, мотивируя необходимость расширения типов рифм свободой ударения в русском языке:

«Российские стихи красно и свойственно на мужеские, женские и три литеры гласные в себе имеющие [дактилические] рифмы <…> могут кончиться; <…> понеже мы мужеские, женские и тригласные рифмы иметь можем, то услаждающая всегда человеческие чувства перемена оные меж собою перемешивать пристойно велит».

Ломоносов пишет о возможности сочетать в стихотворении разные типы рифмовки и демонстрирует расширенные возможности предлагаемой им версификации в приложенной к трактату «Оде на взятие Хотина», написанной ставшим теперь классическим в русской поэзии четырехстопным ямбом с чередующейся мужской и женской рифмой. Приведем первую строфу оды, обратив внимание на гладкость и гармоничность ее звучания даже для современного читателя:

Восторг внезапный ум пленил,
Ведет на верх горы высокой,
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключ молчит,
Которой завсегда журчит
И с шумом вниз с холмов стремится.
Лавровы вьются там венцы,
Там слух спешит во все концы;
Далече дым в полях курится.

Расширение силлабо-тоники привело Ломоносова к необходимости введения такого ритмического определения стиха, как «размер». Тредиаковский, который версифицировал в силлабо-тонике только длинные стихи, не нуждался в определении стиха не только по ритму, но и по длине. Ломоносов не использует термин «размер», однако перечисляет обозначенные греческими терминами размеры от двустопного к шестистопному. Если Тредиаковский предлагал систему стихосложения, построенную исключительно на семистопном хорее, то Ломоносов расширил ее до «тридцати родов»: шесть стоп на пять возможных размеров.

Ломоносов не последовал за Тредиаковским в решительном отказе от церковно-славянского языка: по мнению Михаила Васильевича, благодаря сродству церковнославянского языка с русским и его особому статусу в русской культуре церковнославянизмы имеют большой стилистический потенциал, позволяющий ранжировать регистры поэтической речи. В работе «Предисловие о пользе книг церьковных в российском языке» (1757) Ломоносов осуществил подробный разбор литературного языка, выделив три группы слов:

1) слова общие для церковнославянского и русского (Бог, слава, рука, ныне и т.п.);

2) церковнославянизмы, понятные «всем грамотным людям» (отверзаю, господень, насажденный, взываю и т.д.);

3) лексика русского языка (говорю, ручей, который, пока, лишь и прочее).

Из этих трех лексических групп формировались три регистра или «штиля» речи. Высокий штиль характеризуется возвышенной интонацией, свойственной для од и героических поэм, конструируется преимущественно из слов первых двух групп. В среднем штиле, состоящем из слов первой и третьей группы, пишутся сатиры, эклоги, элегии, дружеские послания. А низкий штиль состоит в основном из слов третьей группы, использование в нем церковнославянизмов противопоказано, он свойственен наиболее демократическим жанрам: комедии, эпиграмме и песни.

На этом будто бы и все, уже читатель узнает усвоенный по школьной парте носатый силуэт русской поэзии, да вместо постскриптума расскажем об одном забавном и грустном случае.

В 1744 году Антиох Кантемир, который к тому моменту много лет служит российским дипломатом за границей, издает «Письмо Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских» — запоздалую реакцию на «Новый и краткий способ…» Тредиаковского. Кантемир вместо перехода на силлабо-тонику предлагает реформировать силлабику, внося в нее регулярность, деля устойчивой цезурой строку на две неравные части (7 + 6 слогов), а ударным делая не только последний слог, но и предшествующий цезуре. Если Ломоносов и Тредиаковский считали, что строка должна быть синтаксически и по смыслу законченной, то Кантемир сплошь и рядом пользовался переносом:

«А весьма он [перенос] нужен в сатирах, в комедиях, в трагедиях и в баснях, чтоб речь могла приближаться к простому разговору».

В соответствии с этими правилами он писал все сатиры, начиная с VI, а также отредактировал свои ранние сатиры. Приведем пример из сатиры VIII, где Кантемир говорит о литературном труде (вертикальной чертой обозначаем смысловое членение фразы):

Кончав дело, | надолго — тетрадь в ящик спрячу; |
Пилю и чищу потом, | — и хотя истрачу
Большу часть прежних трудов, | — новых не жалею; |
Со всем тем стихи свои — я казать не смею. |

Забавен случай, как забавна всякая дорога, идущая никуда, и грустен, как большой нереализованный потенциал поэта, отсеченного от стихии родного языка.