Голос лошади у мощеных дорог. Как гуманность помогла персам создать крупнейшую империю Древнего Востока — и почему она пала

Имя господа Ахуры есть Мазда, а Мазда значит «мудрость», а мудрость дана, чтобы быть справедливым. Ибо только справедливость одна и может превращать зло в добро. И раз Ахура-Мазда решил, что народами будут править персы, то решение это было справедливым: мудрый бог знал, кому доверить воцарение и сбережение справедливости. И все, кто сомневается в праве персов править миром, выступают вовсе не против персов — нет, они выступают против справедливости, против того, чтобы зло превращать в добро, они хотят, чтобы добро превращалось в зло, а значит, существование таких форм жизни ничем не оправдано и в интересах справедливости высшая мудрость требует их уничтожения.

Правда, остается загадкой, как высшее существо умудрилось выделить персов среди всех других народов, ибо небольших кочевых племен арийского происхождения, подобных персам, на землях Ирана (само слово «Иран» производное от «арии») хватало.

Все они воевали друг с другом за пастбища и скот, нападали на соседей-земледельцев, чье богатство, следствие предприимчивости и трудолюбия, помноженное на освоение самых плодородных земель того времени, не давало кочевникам покоя, и персы много столетий ничем не выделялись среди прочих.

Первое упоминание о них находится в 836 году до н. э., когда ассирийский царь говорит о племени парсуаз, проживающем в районе Армянского нагорья, возле озера Урмия.

Веком позже это кочевое племя находят уже в предгорьях Загроса, а еще столетие спустя, в середине 650-х годов до н. э., персы вдруг обнаруживаются в Аншане, городе и регионе к востоку от Персидского залива, на землях Элама, и мы узнаем о них потому, что некий Теисп, сын Ахемена, легендарного правителя персов, имя которого станет именем персидской династии Ахемениды, — так вот, Теисп называет себя «царем города Аншан».

В те времена в мире не было державы мощнее Мидийского царства. Придя еще в IX веке до н. э. откуда-то из-за Каспия (доподлинно неизвестно, из Средней Азии или с Кавказа), они поселились на южном берегу Каспийского моря и постепенно расширяли свои территории и влияние. При Увахшатре, носившем титул «царя царей» (что не означало желания повелевать миром — просто царей было много, вот и Теисп был царем Аншана: титул «царь царей» скорее говорит о том, что он был сеньором остальных царей, а те его вассалами, — и схожую картину, напоминающую нам «феодальную лестницу», мы будем наблюдать в этих землях еще тысячелетиями), Мидийское царство — самое огромное и могущественное на планете. Вся территория современного Ирана, Северная Месопотамия, Урарту и половина Малой Азии принадлежат мидянам. Причем Увахшатра действует не одной только силой: вместе с вавилонянами он громит страшное Ассирийское царство и делит его земли, вместе с Лидией громит и делит земли маленьких государств Малой Азии (лишь Киликия сохраняет независимость как необходимый буфер между сверхдержавами и место торгового обмена). Словом, мидийцы — главная сила того времени, их армия огромна и сильна, их амбары ломятся от зерна, их стада нагуливают тучность на лучших и безграничных пастбищах, цари поклоняются царю царей, приносят ему дань и дают своих людей в его войско — как-то так и должна выглядеть вершина власти и предел могущества. Правда, есть нюанс — совершенно ясно, что все прочие цари служат своему царю неохотно и норовят его кинуть при всяком удобном случае, и сын Увахшатры, Астиаг, имея хорошее, желал лучшего («Сказка о рыбаке и рыбке» еще не была написана, хотя, как мы знаем, ее смысл не всегда доступен даже тем, кто знает ее с детства).

Не доверяя мидянам, которые, собственно, и составляют основную массу подчиненных ему царей, Астиаг сделал ставку на мелкие племена в качестве своих союзников, полагая, что эти его вассалы, будучи малочисленными и слабыми, не будут иметь каких-то слишком уж больших амбиций.

Укрепляя союз с племенами и желая привязать их к себе, он выдал свою дочь Мандалу за перса, внука Теиспа, Камбиза I. Астиаг старался быть предусмотрительным — перс никак не мог стать царем Мидии, значит, его внук не мог в будущем быть соперником в борьбе за трон самому Астиагу. Вскоре у этой пары родился сын, названный в честь своего персидского деда Киром.

О Кире и его приходе во власть существует множество легенд, пересказанных известным собирателем баек Геродотом.

В самой популярной из них (повторяемой наиболее часто) говорится о том, как Астиаг доверился магам, сообщившим, что его внук станет царем — иными словами, родившийся займет место самого Астиага. Поэтому он поручил своему вельможе отнести младенца Кира в лес и оставить там на растерзание диким зверям. Вельможа, в свою очередь, перепоручил это неприятное дело рабу. У раба как раз умер его собственный новорожденный сын, и раб подменил младенца — показал вельможе труп своего умершего ребенка, а Кира оставил у себя в доме.

Прошло лет десять, и дети в игре избрали Кира царем. Один из детей отказался ему повиноваться, и Кир побил его. Побитый оказался сыном одного из вельмож, и этот вельможа пожаловался Астиагу на то, что сын раба обижает его ребенка (представьте уровень проблем, с которыми сталкивался царь царей и глава крупнейшего и самого страшного государства на планете!). Астиаг вызвал наглого мальчишку к себе и тотчас узнал его, сразу разглядев в нем фамильные черты. Допрошенные вельможа и раб подтвердили, что этот ребенок — родной внук Астиага. Дальше дело было за магами: Астиаг спросил у них, действует ли еще то проклятие, о котором ему говорили раньше? Маги на это отвечали, что, поскольку дети в игре уже избрали Кира царем, то пророчество сбылось и больше беспокоиться не о чем. На этом Астиаг и успокоился, и Кир рос при его дворе, до поры не доставляя хлопот своему деду, увлеченному собственным возвеличиванием.

Неизвестно, что в этой байке правда, во всяком случае, сюжет о пропавшем и найденном царевиче, которому предстоят великие подвиги, популярен у многих народов, и в истории, рассказанной Геродотом, который сам не особо в нее верил, мы находим большое сходство с другими сказочными сюжетами, местами сильно напоминающими, например, древнегреческие мифы.

Но вот что точно было правдой, так это то, что аристократия всячески противилась яростному наступлению Астиага на ее права, вольности и богатства. Заговора было не избежать, и, разумеется, он случился. Причем именно подросший Кир оказался его участником.

О том, что произошло дальше, мнения расходятся. Античные историки пишут о мятеже, восстании персов против мидян. Которому якобы предшествует следующая сказочная история, не оставленная без внимания всё тем же Геродотом: Кир, царь Аншана, обратился к персам с призывом к объединению, на что персидские племена ответили отказом. Тогда он попросил, чтобы они подчинились ему всего на два дня, — и персы с неохотой согласились. В первый день он заставил своих соплеменников валить лес и корчевать пни, и персы вымотались до изнеможения. А на второй день Кир закатил большой пир. И обратился к персам со словами:

«Хотите прожить свою жизнь так же, как в первый день, — оставайтесь под властью мидян. Хотите жить так же, как во второй день, — давайте объединимся и завоюем их».

Существует легенда, что в решающем сражении, состоявшемся у стен персидской столицы Пасаргады, персы, теснимые мидийцами, бросились бежать, но были жестоко осмеяны персидскими женщинами. Пристыженные, они вернулись в бой и одержали победу. Греческий историк Ксенофонт пишет, что, по его сведениям, победу персам принесла измена вельмож Астиагу, а еще упоминает о том, что Кир взял Экбатану, столицу Мидии, штурмом. Война с Мидией продолжалась три года, и в конце концов персы одержали победу.

Другая версия, которая кажется более правдоподобной, но менее героизированной, говорит, что всё решил дворцовый переворот, причем совершенно не факт, что именно Кир стоял во главе заговорщиков, но, считают сторонники этой версии, именно Кир ярко проявил себя в сражениях с бежавшим Астиагом и именно он привел войско, в котором были и мидяне (наверное, они и составляли в нем большинство), и персы, к победе.

С точки зрения мидян, это не меняло совершенно ничего — дворцовый переворот был делом обыкновенным, вечный кризис власти в условиях монархии — почти норма, внук унаследовал престол деда. Правда, несколько позже вдруг оказалось, что почти все ключевые позиции в царстве Кира принадлежат персам, а не мидянам, но когда они это осознали, было уже поздно сопротивляться: под началом Кира была огромная и закаленная в сражениях армия, которая без устали завоевывала всё новые и новые земли, принося завоевателям — и персам, и мидянам — новые богатства. И не время было спорить о власти, надо было, что называется, ловить момент, а то окажешься обделенным…

Кир Великий, довольно долго именовавший себя скромный наследственным титулом — царем Аншана, провозглашает себя царем Персии и Мидии, но не останавливается на этом. Военная удача в его руках — к своим землям он быстро присоединяет Армению и Парфию, к нему добровольно присоединяется Гиркания — область на юге Каспия, он последовательно завоевывает Лидию и Вавилон — обе эти страны славятся невероятным богатством.

Лидией, страной, где были изобретены монеты и где добывалось много золота, правит Крёз, чье сказочное богатство вошло в пословицу; а Вавилонское царство, центр ремесла и торговли, известно лучшими землями и самыми высокими урожаями — в те времена именно зерно является самым важным из товаров и его количество определяет уровень жизни населения.

С падением Вавилона заканчивается, кстати, очередное пленение евреев — на этот раз вавилонское, и Кир не только возвращает их на родину, но и отдает им их святыни, захваченные когда-то Навуходоносором, а еще отстраивает для них храм.

Среди археологических находок в Вавилоне одна из самых ценных и удивительных — глиняный цилиндр, на котором клинописью нанесено обращение от лица Кира к вавилонянам. Оно известно как «Манифест Кира» и хранится в Британском музее.

После довольно длинного предисловия, в котором Кир излагает все те гадости, которые творил последний царь Вавилона, Набонид, и рассказа о том, как бог Мардук повелел Киру исправить несправедливости и беззакония в Вавилоне, следует описание того, как справедлив Кир, и рассказ о том, какие свободы он, Кир Великий, дарует отныне. Он возвращает в старинные города свезенных некогда в Вавилон богов и святыни, он дарует безопасность и гарантирует личные свободы, невмешательство в частную жизнь и справедливый суд любому — словом, наступают новые времена, отныне воцаряются свобода и справедливость. Заметим, эти идеи позже выполняли (или стремились выполнять) все правители из династии Ахеменидов. Последний шах Ирана, кстати, демонстрировал этот цилиндр с трибуны ООН, называя его «первой декларацией прав человека в истории».

Логика в решениях Кира была очевидна: держава персов огромна и населена множеством народов, среди которых сами персы не составляли, судя по всему, и 5%, и удержать власть на покоренных землях только силой было бы безумным решением. Киру нужен был мир в тылу, поскольку захват новых территорий и их присоединение к своему царству кружили ему голову.

Судя по всему, ему мирно подчинились Палестина и Финикия, которые Кир рассматривал как плацдарм для наступления на Египет. С большими сложностями им была покорена Иония — греки пробовали вытребовать себе условия не хуже, чем были у малоазиатских городов во времена лидийского царя Крёза, но вынуждены были подчиниться силе (говорят, Кир спрашивал греческих послов: «Ну, и где сейчас Крёз?»), при этом сохранив самоуправление и свободу торговли.

Меньше известно о расширении персидской державы на восток, но, судя по всему, стоит верить мнению античных авторов, которые считают, что Бактрия, Согдиана, значительная часть современных Средней Азии, Афганистана и Пакистана были подчинены персами именно в правление Кира.

Кир готовил поход в Египет, но решил сначала обезопасить свои границы с севера, где ему сильно досаждали племена саков.

Кир выступил в поход против племени массагетов (до сих пор нет ясности, один ли народ саки и массагеты, или кто-то из них является частью другого, или одно племя называется разными именами, — ученые осторожно называют их «носителями сако-массагетской культуры»). Несмотря на несколько побед над противником, сам поход закончился для персов неудачно: погибло почти все их войско, и экспансия персов в Северный Прикаспий и за Арал была остановлена.

По одной из легенд, именно в сражении с массагетами погиб сам Кир, и царица массагетов, отрубив ему голову, бросила ее в винный мех, наполненный кровью: «Ты хотел крови — так напейся же ее». Это не слишком вяжется с тем, что в Пасаргадах находится весьма скромный мавзолей Кира, место, почитаемое его современниками и потомками.

Но история Персии, которую мы знаем в основном в пересказе поздних греческих историков, полна небылиц, а происходившие в старину события люди, как известно, склонны толковать с некоторым пафосом.

Киру Великому наследовал его старший сын Камбиз II, которого Кир привлекал к делам с малых лет: Камбиз был совсем юн, когда Кир назначил его править Вавилоном, а отправляясь в свой последний поход, Кир сделал Камбиза соправителем. Это был один из немногих случаев в истории Персии, когда передача власти прошла мирно. Так, в 530 году до н. э. на трон взошел второй царь Персии. Правда, огромная империя Ахеменидов была довольно молодым государством, которое включало в себя множество народов, персидские порядки еще не устоялись, а память о временах совсем недавней независимости была сильна, и, конечно, смена власти сопровождалась восстаниями, которые охватили огромные территории. О Камбизе известно слишком мало, а то, что известно, мы узнаем почти исключительно из Геродота, который добросовестно записал все сказания, предания и легенды, оставшиеся после его правления. Впечатление тут двойственное: с одной стороны, Камбиз предстает человеком совершенно сумасшедшим — он эпилептик, в приступах безумия творящий страшные вещи, он безудержный алкоголик, он клятвоотступник, попирающий святыни, в общем, человек крайне неприятный. Среди описываемых Геродотом зверств, совершенных Камбизом, есть рассказ о том, как Камбиз убивает свою беременную жену Роксану (он был женат на родной сестре).

С другой стороны, Геродот описывает, как тщательно готовил Камбиз поход на Египет (воплощая так и нереализованные планы отца) — устраивал склады, готовил флот, договаривался с кочевниками, населявшими Синайский полуостров, о доставке воды в его армию; как готовил саму армию и как проводил разведку сил противника и агитировал вражеских наемников перейти на его сторону, — всё это никак не походило на поступки эксцентричного безумца.

Правда, Геродот сообщает, что при войске находился престарелый Крёз, бывший царь Лидии, славившийся своей мудростью, который, как советник, оказался совершенно незаменим, но играл ли он какую-то роль в принятии ключевых решений, мы не знаем.

Не исключено, что Крёз был при войске в качестве живого доказательства того, насколько милостиво относятся к побежденным персы — они старались не умерщвлять своих врагов, а находить им место в персидской системе власти.

По некоторым сведениям, даже Астиаг, самый непримиримый из врагов Кира, не был умерщвлен, а был назначен сатрапом одной персидской провинции, которой и правил до конца своих дней.

Кир посчитал его опыт управления ценным и сумел договориться с бывшим противником, а Астиаг сдержал слово не бунтовать против персов.

Геродот много пишет о наемниках-греках, которые воевали как на стороне Египта, так и на стороне Персии. Греческий командир наемников, воюющих за египтян, человек, по словам Геродота, пользовавшийся большим уважением и авторитетом среди своих воинов, перешел на сторону персов. Перед битвой его бывшие воины вывели перед строем двух его сыновей, убили их на глазах у двух армий, напились их крови и яростно бросились в бой. Битва была ожесточенной, но и в этом сражении, и в следующем персы одержали верх, после чего Египет был покорен.

За Египтом настала очередь Нубии — Геродот пишет, что Камбиз потерпел там поражение и потерял почти всё войско, хотя современные историки не склонны доверять его словам и полагают, что именно после этого похода возникла персидская сатрапия Нубия. В Египте Камбиз делает примерно то же, что делал в покоренных землях Кир: оставляет на троне египетского фараона (правда, позже, после неудачной попытки восстания египтян, решает поменять его на перса в качестве сатрапа), сохраняет все должности и полномочия командующего египетской армией и прочее — то есть проявляет максимальную лояльность к местной элите и населению.

Аккуратный Геродот записывает огромное количество баек, нелепиц и слухов, рассказанных ему египтянами (он посетил Египет примерно через 70 лет после описываемых событий), привести их все невозможно, однако в целом Геродот упорно ведет в своем повествовании линию, представляющую Камбиза безумцем.

В то же время младший брат Камбиза, Бардия, правящий отдаленной Бактрией, возможно, замыслил мятеж против брата. Как мы уже говорили, обстановка в империи, созданной Киром Великим, и без того была неспокойной, восстания и мятежи полыхали по всей стране. Был ли Бардия виновен в этом или Камбиз просто «подстраховался», но был запущен слух, что брат царя похищен, а его место занял маг, притворявшийся Бардией, причем делал он это с помощью колдовских чар так искусно, что даже близкие люди не смогли распознать подмену. В итоге подосланные Камбизом убийцы лишают Бардию жизни. Источники сообщают, что убийство было тайным — никто не знал, что Бардия убит, где он и что с ним.

Камбиз собирается вернуться из Египта в Персию, но неожиданно умирает, нанеся себе рану своим же мечом. Геродот пишет, что незадолго до этой истории Камбиз в приступе ярости пытался убить священного для египтян быка Аписа в храме его имени, но ранил того в бедро: священный бык, к ужасу жрецов, умер, истекши кровью. Сам же Камбиз, по Геродоту, ранил себя, садясь на коня: наконечник его ножен отвалился, и острие меча вошло Камбизу в бедро, в то место, куда сам Камбиз ранил священного быка. В этом склонный морализировать Геродот находит определенный смысл, что, заметим, не делает описанную историю реалистичнее.

Пока происходят все эти события, Персидское царство уже имеет правителя — им становится маг Гаумата, выдающий себя за покойного Бардию.

История, придуманная Камбизом для убийц брата, о том, что нашелся маг, притворившийся Бардией, становится явью, причем, судя по всему, происходит это уже после смерти настоящего Бардии.

Впрочем, снова (дела давние, описывающие это событие люди имеют свои политические и литературные пристрастия) скажем о том, что мы не знаем достоверно, был ли новый правитель магом Лже-Бардией или это был реальный Бардия. Так или иначе, но еще до смерти Камбиза его признали царем и Персия, и Мидия, а сам новоявленный государь освободил свои народы от налогов на три года.

Правил Гаумата всего семь месяцев, пока не был свержен заговорщиками, среди которых был человек по имени Дарий, называвший себя Ахеменидом, но, кажется, в реальности либо вовсе не состоявший с Ахеменидами в родстве, либо приходившийся им очень дальним родственником. Все, кажется, это знают или понимают, и Дарий изо всех сил пытается изменить несколько сомнительное отношение к себе, в первую очередь со стороны персов: воцарившись, он женится на дочке Кира Великого и освобождает персов от каких бы то ни было налогов.

Как и чем именно выделился среди прочих заговорщиков Дарий, доподлинно неизвестно. Геродот, куда же от него денешься, отделывается сказкой о том, что заговорщики решили сделать царем того, чья лошадь заржет первой на рассвете; наверное, для людей античного времени это было логичное объяснение, но что-то подсказывает, что в действительности принятие решений доверялось не лошади.

Так на престоле Персии воцарился Дарий I, которого (как и его предшественника Кира) часто и по праву именуют Великим, а персидская держава вступила в свой золотой век.

Правда, до того, как золотой век настал, Дарию надо было совершить свой первый подвиг — собрать империю воедино, потому что она полыхала вся сразу, со всех сторон, даже в Персии нашелся повод не повиноваться новому царю, хотя первое, что сделал Дарий, — восстановил привилегии персов, уничтоженные Гауматой (по-видимому, мидянином).

Не было ни одной сатрапии, которая не была бы охвачена восстанием, все 80 больших и сотни малых народов восстали против персов, и часто с уходом войск Дария после подавления одного восстания мятеж в тех же землях вспыхивал вновь.

Дарий действовал последовательно и планомерно — он направлял войско в одну из сатрапий, разбивал восставших, являл милость к поверженным, подкупал местные элиты и декларировал послабления народу, присоединял, силой, хитростью или деньгами побежденных к своей армии и шел в следующую сатрапию, где всё повторялось. Его полководческие и особенно политические и организаторские способности были несомненны, а его армия — самая боеспособная. Во всяком случае, разрозненные силы восставших не могли ей противостоять, хотя силы самого Дария были малочисленны — это персидская гвардия в 10 тысяч человек, которую греки назовут «бессмертными» (не потому, что они были неубиваемы, а потому, что потери тотчас восполняли персы, ждущие возможности стать гвардейцем), и небольшие отряды, которые рисковали, опасаясь восстаний в своих сатрапиях, выделять Дарию верные ему сатрапы, да гарнизоны, которые, по заведенному еще Киром обычаю, составляли исключительно воины неместного происхождения. Но этими скромными силами Дарий оперировал весьма умело.

Можно смело сказать, что до того, как Дарий стал править, он, вслед за Киром и Камбизом, завоевал (или перезавоевал) свое царство снова и даже расширил его границы, захватив долину Инда и Пенджаб и образовав там сатрапию Индия. Военному походу предшествовала большая разведывательная кампания: специально посланные в долину Инда по суше и по морю купцы составили для Дария подробный отчет о дорогах, состоянии войск, крепостях, запасах продовольствия и воды и обо всем том, о чем стоило знать военным. Индия стала самым крупным донором персидской казны. А Дарий, перейдя Босфор, основал сатрапию Фракия, правда, исследователи сходятся во мнении, что персидская власть там была чисто номинальной и полного контроля над этими землями персы так никогда и не получили.

Большая часть жизнеописания Дария, впрочем, как и жизнеописания любого персидского правителя, посвящена войнам — это подавление бесконечных восстаний, вторжения в чужие земли и завоевания, но золотой век Персии не стал бы золотым, если бы власть занималась бы только войнами. Скорее наоборот — войны не способствуют процветанию держав. Дарий, человек своего времени, конечно, всегда пробовал отхватить у соседей то, что плохо лежит или дурно оберегается, но всё-таки большую часть жизни он воевал, чтобы восстановить мир.

Кстати, один из походов, направленный якобы на замирение воинственных скифов, — когда армия Дария, перевалив Босфор, обогнула Черное море в поисках врага, дойдя чуть ли не до Кубани, и повернула обратно, вернувшись ни с чем, так как скифы вовсе не собирались меряться силами с персами в генеральном сражении, а использовали партизанскую тактику постоянных набегов на вторгшуюся в их земли армию, — окончательно отбил у Дария охоту заниматься войнами: после бесславного возвращения из Скифии он больше никогда не будет лично участвовать в походах.

Да и известен он станет не войнами (в общем и целом весьма успешными, так как все его действия были продуманы, взвешены, логистически обеспечены и хорошо подготовлены), а прославится как человек, приведший Персию к вершине ее величия.

Начал Дарий с административной реформы. Разделение страны на сатрапии придумал еще Кир, теперь же Дарий несколько изменил границы административных делений, которые в общем и целом совпадали с ареалом расселения господствующего в сатрапии населения. Если раньше наместником назначался кто-то из местной знати, то теперь наместниками — сатрапами — назначаются исключительно персы. До Дария сатрап занимался и гражданскими делами, и военными, теперь же эти функции были разделены: сатрап занимался сбором налогов, судом и хозяйственными делами, а командующий войсками сосредотачивался на военных задачах. Оба они подчинялись непосредственно самому Дарию и выполняли, отдельно друг от друга, его приказы. И те и другие составляли своего рода номенклатуру, тесно связанную с двором царя. Также появилась тайная полиция, задачами которой было наблюдение за чиновниками и настроениями в народе. Кстати, «плохие» настроения и недовольство людей могли стать основанием для недовольства царя сатрапом и его замены. Всё это резко снизило опасность мятежей и роль местной знати, и в землях империи наступил долгожданный покой.

Империя Дария была огромна, она простиралась от Балкан и Ливии до Инда и от Кавказа и Амударьи до Эфиопии, и Дарий был занят строительством дорог. Прекрасные мощеные дороги пересекали всю империю, что позволяло быстро перемещать войска, которые могли за несколько недель перейти из одного конца государства в другой. Дороги были не просто выложены ровным камнем, они были обустроены: вдоль них были места для ночлега и постоянно пополняемые склады с провиантом и фуражом для пополнения запасов путешественников.

Кстати, именно дороги и склады поражали воображение забравшихся вглубь державы Ахеменидов греков — дороги изумляли удобством, а склады восхищали предусмотрительностью.

Поздний историк, обозревая новации Дария, скажет:

«Создается впечатление, что он был послан из будущего».

Даже беспокойные кочевые племена Дарий пристроил к делу, поручив им охрану дорог и путешественников, и те, кто раньше грабил, предпочли охранять — работа была выгодная, а риски небольшие. Полагают, что первые постоялые дворы вдоль дорог тоже были обустроены этими охранниками.

Говоря о дорогах, нельзя не сказать и о построенном по приказу Дария канале, соединяющем Средиземное море с Красным. Это была вторая в истории успешная попытка (первую предпринял фараон Нехо около 600 года до н. э.) соединения двух морей, что создало не только дополнительные удобства для быстрой и дешевой перевозки войск и переброски продовольствия и фуража, но и дало новый импульс торговле, чем, как известно, воспользовались лучшие из торговцев того времени, финикийцы. Правда, последователи Дария не уделяли должного внимания ни самому каналу, ни организации торговли — спустя какое-то время он заилился и был занесен песками.

Дарий ввел единую денежную систему в стране, монополизировав право на чеканку монет. Он ввел золотую монету, так называемый «дарик», весом 8,4 грамма с большим содержанием золота. Монета была дорогой, и ей обслуживали крупные сделки, причем она не только быстро прижилась внутри Персии, но и стала популярна за ее пределами. Чаще использовалась серебряная монета — сикль (отсюда современное слово «шекель»), весом 5,6 грамма. Такой вес мелкой монеты был выбран как оптимальный при сборе налогов, который оценивался в сиклях, хотя на практике нередко допускался сбор натурой.

Дарий первым из царей ввел четкую налоговую систему — его чиновники определили, какое количество серебра должна была вносить в царскую казну каждая из сатрапий в зависимости от количества людей, плодородия почв и размера пашен.

19 из 20 сатрапий выплачивали налог серебром (значительно больше других — 1000 талантов, не менее 26 тонн — Вавилон, другие по несколько сотен талантов, от 170 до 700), и только 20 сатрапия, Индия, выплачивала свой налог золотым песком — если перевести на таланты серебра, то эта ежегодная выплата в 7,5 раза превышала плату Вавилона.

По сути, до Дария сбор налогов был организован характерным для набеговой экономики образом — «наверху» произвольно определяли, кто, когда и сколько должен платить, и выколачивали плату из податного населения самым жестоким образом: сбор налогов скорее напоминал военные действия, впрочем, набег — он и есть набег, со всеми вытекающими последствиями. Понятно, что даже реформы Дария, проведенные в столь раннем и древнем обществе, не могли быть совершенными, а попытка учитывать сложившиеся раньше традиции в столь разных и непохожих друг на друга областях и у столь разных народов, населявших державу Ахеменидов, только усилила разнобой. Например, многие народы, особенно живущие на границах страны, издавна не платили налоги, но подносили царю подарки — это было учтено при налогообложении, правда, подарки больше не носили добровольного характера, их размер был зафиксирован.

Дарий перенес все проблемы, связанные со сбором налогов, на своих сатрапов, возможности которых были совсем не беспредельны. Сатрапы же, в свою очередь, быстро догадались нанять для неприятной и грязной работы по сбору налогов откупщиков, которые уплачивали нужную сумму денег вперед, а сами зарабатывали на том, что собирали денег больше, чем предназначалось казне, покрывая свою предоплату и получая иногда выгоду, в несколько раз превышающую их затраты. Не станем даже гадать, какими методами они действовали, думаю, читатели прекрасно это себе представляют. В дошедших до нас документах есть сведения о том, как агенты одного из откупщиков, торгового дома Мурашу из Нишапура, собирая налоги, буквально разоряют и уничтожают поселения.

Есть основания думать, что компаний, подобных Мурашу, в стране Ахеменидов были сотни, и если восстания против царя в конце концов почти прекратились, то война сборщиков налогов против подданных не прекращалась никогда.

О том, что налоги, собираемые таким образом, были тяжким ярмом для любого жителя Персии, упоминает практически каждый из современников. Всего персидский царь собирал ежегодно больше 400 тонн серебра. Александр Македонский только в одной из персидских столиц, Персеполе, захватил 4800 тонн серебра.

По свидетельству Геродота, это серебро переплавлялось и расплавленный металл заливали в кувшины, которые потом разбивали, получая слитки необычной формы. Если властям требовались деньги для какой-то надобности, то от слитка просто отрубали нужное количество серебра. Иными словами, в основном поступления в казну использовались как накопления и расходовались на нужды двора и армии, тогда как в обращении вечно не хватало монеты, что сильно тормозило торговый обмен и дало основание поздним историкам даже слегка упрекать Ахеменидов в том, что они не вкладывали богатства «в дело», в инновации и в развитие.

Правда, сама эпоха не давала тогда толковых предложений по приумножению капитала — всё-таки не стоит забывать, о сколь древних временах идет речь.

При всех недостатках налоговых реформ они были мощным шагом вперед по сравнению с существовавшими ранее системами «подарков», нестабильными и нерегулярными сборами налогов, сумма которых назначалась произвольно и постоянно менялась. Кроме того, переложение задач по сборам налогов на сатрапов сильно разгружало бюрократический аппарат центра.

Введенная Дарием система сбора налогов просуществует почти тысячелетие, пока Сасанид Хосров I не введет подушную подать (рассчитав ее размеры в зависимости от выращенных культур, площади земли и ее урожайности), которую переложит с чиновника непосредственно на плательщика, что приведет, с одной стороны, к резкому уменьшению налогового бремени для каждого, с другой — к резкому повышению поступлений в казну. Дороги и деньги дали толчок развитию торговли, хотя активный торговый обмен шел в основном между развитыми ремесленными центрами — Вавилоном, Ионией, Сирией, Палестиной, Финикией и Египтом. На окраинах империи меновая торговля преобладала над монетной, самая популярная из торговых операций — обмен скота на зерно и другие продукты земледелия. И земледельцы, и скотоводы нуждались в ремесленных изделиях, которые тоже продавались довольно активно. Высоко ценились изделия из железа, хотя в то время среди сельскохозяйственного инвентаря часто встречаются деревянные и костяные инструменты или инструменты из меди, которые уступали железным по качеству и ценились ниже.

Понятно, что главными товарами во времена, когда благополучие определялось наличием еды, были зерно, скот, сушеные финики и сушеная рыба, кроме них, хорошим товаром для продажи были металлические изделия, керамика и ткани. Но не они приносили наибольшую прибыль, всё-таки в то время было выгодно торговать со знатью, перевозить товар компактный, уникальный и резко возрастающий в цене по мере его перемещения. Таким товаром были драгоценные металлы, драгоценные или полудрагоценные камни и изделия из них, редкие ткани, пряности и благовония, на которые во все времена среди богатых людей существовал устойчивый спрос.

Главной торговой дорогой была тем не менее вовсе не дорога из Индии, ставшая мостиком в торговле пряностями и благовониями между далекой Азией и Персией и далее Европой, а путь между Сузами и Вавилоном, получивший название «царская дорога». Она была самой оживленной, по ее сторонам вырастали целые поселения, существование которых целиком зависело от проезжающих.

Как мы уже говорили, в те годы богатство определялось производством еды — способностью производить большое количество зерна — или поголовьем скота, и земли, вошедшие в состав державы Ахеменидов, были одними из самых лучших на планете: Плодородный Полумесяц, протянувшийся от Месопотамии до Сирии, Египет и долина Инда позволяли собирать несколько урожаев в год, обработка земли не требовала плуга с отвалами или тягловой силы, мотыжное земледелие (причем в этих краях еще долго будут использовать не только дорогие мотыги из металла, но и деревянные и костяные — даже столь непрочного инструмента хватало для обработки почв) пусть и было трудозатратным, но приносило богатые урожаи, которыми окупались вложенные в землю силы. Правда, успехи земледелия зависели от ирригации и мелиорации, и здесь культурные традиции и инженерные навыки, разрабатываемые, кажется, еще до появления шумеров, играли очень значимую роль.

Загрос, Южный Кавказ и Анатолия славились не только плодородной почвой, но и прекрасными пастбищами, на которых стада быстро тучнели и множились, Средиземное море было богато рыбой, которую умели сушить и доставлять далеко вглубь империи. В Персии того времени рабский труд не получил распространения, хотя античные авторы, считавшие персов людьми несвободными, настаивали на обратном. Возможно, их сбивало с толку то, что словом «бандака» — «раб» — Дарий называл не только собственно рабов, но и своих приближенных и сатрапов.

На деле же рабство было относительно распространено там, где раньше имело исторические корни, — например, в Египте или Ионии, хотя и там под влиянием персидских законов его распространение и влияние стало гораздо слабее, чем, скажем, в Греции.

Производительность труда фермеров и арендаторов в Персии была так высока вследствие легкости земли и ее урожайности, что рабский труд просто не мог конкурировать со свободным трудом. В ремесленном деле свободный труд тоже играл главную роль — чужаков в мастерские не допускали, а секреты ремесла передавались из поколения в поколение. В скотоводческих районах труд рабов во все времена был большой редкостью. В основном рабы, преимущественно из числа военнопленных, обслуживали вельмож или работали в их поместьях, но и там они составляли меньшинство, так как главную прибыль крупным землевладельцам давали арендаторы.

Законы запрещали передачу в рабство себя самого или членов своей семьи — практика, тогда распространенная повсеместно. Не было и рабства за долги — кредитор мог посадить должника в долговую яму и заставить его трудом возмещать нанесенный ущерб, при этом должник оставался лично свободным, его нельзя было продать или обменять.

Иными словами, когда греческие авторы говорят о рабстве у персов, то это чаще знак презрения, чем констатация фактического положения дел. У самих греков была совсем иная практика рабовладения.

Необходимость управления большой страной сказалась на росте бюрократического аппарата. У персов четыре города — Пасаргады, Сузы, Экбатана и Вавилон — имели статус столиц. Дарий построил и необыкновенно украсил пятую столицу — Персеполь, ставший его главной резиденцией. Возможно, кочевой образ жизни предков, а возможно — отличное состояние дорог (скорее всего, всё вместе) позволяло всему бюрократическому аппарату с легкостью перемещаться из одного конца страны в другой.

Важным человеком стал начальник канцелярии царя, в его распоряжении были сотни чиновников — казначеи, счетоводы, писцы, глашатаи, судьи и следователи.

В сатрапиях тоже были свои канцелярии, в уменьшенных масштабах копирующие бюрократический аппарат царя. Часто царские чиновники вмешивались в кадровые вопросы сатрапий, настаивая на каких-то назначениях или отставках, зачастую мотивируя свои решения докладами, поступающими от тайной полиции — «глаз и ушей царя».

Как это бывает даже в самых огромных империях, в Персидской земель было с избытком, а людей для их окультуривания не хватало. Дарий придумал создавать что-то вроде военных поселений, наделяя воинов, охранявших периметр империи, землей и надолго освобождая их от податей. Таким образом он экономил на жаловании и одновременно прибирал к рукам пограничные территории, имевшие обыкновение считаться спорными, а заодно «разбавлял» однородное население захваченных земель «чужаками», которые медленно, но верно интегрировались в местную среду, одновременно изменяя ее своими традициями и своей культурой, — ибо, как мы говорили, никаких «местных ополчений» у персов не было, в каждой сатрапии служили только воины, набранные в других землях.

Именно во времена Дария происходят большие идеологические перемены — господствующей религией Персии становится зороастризм. Персы во все времена были демонстративно толерантны к чужим религиям, всячески подчеркивая, что они являются последователями полной свободы вероисповедания, что приносило им свои плоды — множество народов были благодарны персам не просто за их сдержанность, но даже за их помощь в отправлении традиционных культов (в иудейской традиции, например, царь Кир, о благоволении которого к евреям мы писали выше, — одна из самых почитаемых исторических фигур).

Так вот, Дарий — первый из царей, который вовсе не упоминает никаких других богов, кроме Ахура-Мазды (разве что в Египте, обществе насквозь традиционалистском, позволил наречь себя фараоном Сетут-Ра, то есть «потомком Ра»). Мардук, поминаемый его предшественниками, исчезает из речи сначала самого царя, а потом и его приближенных.

А Ахура-Мазда — это Мудрость во имя Справедливости, и если какие-то народы не понимают указаний Ахура-Мазды о том, что они должны подчиняться персам, то это и есть проявление несправедливости. Собственно, именно как восстановление справедливости и возникает небольшой военный конфликт с греками, известный нам по греческим источникам как Первая греко-персидская война. Решено было наказать афинян, которые в глазах персов вели себя непристойно — разграбили храм в Ионии, нарушили клятву о мире, данную им персам, и оказали военную помощь мятежникам — словом, повели себя как крайне нехорошие люди, за что должны были быть наказаны. О Марафонской битве написано столько, что нет смысла писать о ней еще, — словом, приказ Дария о наказании клятвоотступников не был выполнен, и Дарий пообещал вернуться в Грецию, но выполнить своего обещания не успел — дел хватало и без маленькой, злой и бедной Греции, а через четыре года после Марафонской битвы Дарий Великий умирает. С его смертью начинает клониться к закату не только золотой век Персии, но и вся недолгая история державы Ахеменидов.

Его сменяет Ксеркс, о котором сообщают, что он был недалек, слабохарактерен, высокомерен и чуть ли не слабоумен. Римский историк Юстин, исследовавший более ранние документы, пишет, что «Ксеркс был первым в бегстве и последним в сражении». Кажется, больше всего он известен тем, что потерпел поражение, попытавшись захватить Грецию. Поражение не просто ослабило Персию и расслабило сатрапов, среди которых (ранее невиданное дело!) появились мятежники, но и создало довольно сильного соперника Персии на Западе и сильно ослабило потенциал Персии в Средиземноморье. Даже союзника в лице Македонии, царь которой, Александр I, был верным сторонником Дария, Персия потеряла.

Ксеркс правил, однако, целых 20 лет, пока не пал жертвой заговорщиков. Глава заговорщиков, судя по всему, сам замыслил стать царем (он даже упоминается в качестве человека, который семь месяцев правил Персией), но младший сын Ксеркса, Артаксеркс I, разоблачил заговорщиков, казнил их и взошел на престол.

При правлении этого умного, смелого и деятельного человека держава Ахеменидов переживает свой ренессанс. Плутарх приписывает ему выражение: «Царское дело не в том, чтобы брать, а в том, чтобы давать». Понятно, что такой подход, сопровождавший всю деятельность Артаксеркса, горячо одобрялся подданными, особенно приближенными.

Взойдя на престол совсем юным (судя по всему, в 18 лет), Артаксеркс проявил себя отличным дипломатом. Ему удалось вбить клин между греческими союзниками и рассорить Афины и Спарту, усилить свое влияние в Македонии и Эпире, наконец, он стал тем самым персом, который выполнил наказ Ахура-Мазды и наказал бесчестных афинян, доставляющих столько неприятностей его предкам.

Об этом, в отличие от Греко-персидских войн, мы мало что знаем, поэтому очень коротко, в нескольких словах: дело было во время восстания в Египте. Армия персов, посланная сатрапом на усмирение бунта, была полностью разбита, а командовавший ей дядя Артаксеркса убит. Артаксеркс договорился о союзе с афинянами, и Афины послали к берегам Египта большой флот, который вошел в Нил. Но греки при этом не просто не помогли в усмирении бунта, напротив, первым делом они уничтожили никак не ожидавший этого нападения персидский флот, а после, объединившись с восставшими, стали уничтожать остатки персидских гарнизонов и грабить их склады.

Артаксеркс, которому в делах военных всегда сопутствовала удача, быстро собрал армию и скорым маршем (вот они, персидские дороги!) вышел к Мемфису. Одновременно союзный ему финикийский флот запер выход из Нила для кораблей афинян. Осада Мемфиса продолжалась несколько месяцев, но в итоге город был взят, мятежники и уцелевшие греки бежали на остров в дельте Нила, где поначалу природа позволяла им отбиваться от натиска персов, но персы намерены были довести дело до конца и наказать виновных. Они долго, но упорно строили дамбу к острову и добились своего: взяв остров штурмом, они перебили почти всех, кто там находился. Несколько десятков уцелевших греков сдались победителям, обещавшим сохранить им жизнь (предводителя через несколько лет всё-таки казнили, кажется, по причинам, не связанным с этим преступлением).

Но это было еще не всё: не ведая ничего о судьбе своего войска, афиняне посылают им в Египет подкрепление — 50 триер с воинами. Войдя в Нил, афинский флот становится на стоянку. И на него одновременно нападает с берега армия персов, а с воды — флот финикийцев. Успех персов был полный, для небольших Афин (даже с учетом того, что их армия состояла не только из афинян, но и из их союзников) потери были запредельно большими.

Ко времени Артаксеркса относится и новая политика Персии в отношении греков — персы совершенно незаметно обволакивают Грецию тем, что позже назовут «мягкой силой». Персидские обычаи и нравы всё больше проникают в Грецию, всё персидское входит в моду (вроде рубах с длинными рукавами, над которыми так смеялись греки во времена Марафона, или зонтиков, под которыми персы укрывались от солнца, — и то и другое теперь в Греции норма). Персидские пиры, совсем недавно казавшиеся грекам смешными (Геродот описывает их со смесью недоумения, восхищения и насмешки: мол, ну нельзя же, в самом деле, столько есть, да и привычка выходить из-за стола, чтобы оправиться или отрыгнуть, кажется ему странной), становятся славной традицией, которую, правда, не каждый грек может себе позволить.

Греческие ораторы, выступающие на Агоре, могут немного (или неплохо — каждому по способностям) подзаработать, вставив в свою речь несколько фраз о том, что персы, возможно, в каких-то делах неплохи, а то и вовсе молодцы.

Беспощадная афинская демократия отсекает лучших людей города — так, подвергнут остракизму и изгнан из города Фемистокл, победитель персов и гордость Афин. И он находит себе приют у Артаксеркса, некогда пообещавшего за голову Фемистокла награду в 200 талантов серебра.

Изгнанный Фемистокл по совету друзей сам является к Артаксерксу (учитесь, как надо готовить и проводить пиар-акции!), и персидский царь прощает его. Но не просто прощает: он говорит, что обещал 200 талантов тому, кто приведет к нему Фемистокла, а Фемистокл пришел сам, он же, царь, держит обещание — поэтому эти 200 талантов теперь принадлежат Фемистоклу. Но и это еще не всё: Артаксеркс говорит, как он восхищен способностями Фемистокла и просит (не приказывает, нет!) сослужить ему, Артаксерксу, службу за хорошее вознаграждение — стать управляющим несколькими городами в Ионии. Можно себе представить, как эти новости были восприняты в Греции, — а уж о том, чтобы греки узнали все подробности о судьбе Фемистокла, персы сумели позаботиться.

Геродот, современник Артаксеркса, отдельно описывает нравы и привычки персов, находя в них много удивительного. Например, он пишет, что персы имеют обыкновение, чтобы договориться о чем-то, делать это за два дня: в первый день они пируют и пьют много вина, в процессе обговаривая всё, что считают нужным. Во второй же день встречаются трезвыми и тогда уже, вспоминая вчерашние договоренности за вином, которое располагает к откровенности, заключают сделку.

Еще Геродот упоминает, что перса с детства учат трем вещам: скакать на лошади, стрелять из лука и говорить только правду, так как ложь у персов считается главным из пороков. Второй порок — иметь долги — как бы вытекает из первого, так как считается, что должник обречен постоянно врать.

Базары у персов не в обычаи и площадей в их городах нет, с чем Геродот связывает байку о реакции Кира на обычаи греков. Мол, Кир назвал это глупым и решил, что обычая сходиться на площади, божиться, обманывать друг друга (Геродот не пишет, кто расписал Киру греческие агоры именно так) никогда не будет.

Геродота удивило — и он описывает этот обычай как похвальный, — что персы никогда не наказывают своих подчиненных или рабов за единожды совершенный проступок, наказание следует только тогда, когда выясняется, что проступок не следствие случайной ошибки, а, так сказать, рецидив. Геродот замечает, что обычаи и привычки чужеземцев персы воспринимают охотнее, чем любой другой народ, «даже платье они носят мидийское, а в сражении панцири надевают египетские», что для грека было делом удивительным.

В 424 году до н. э. умирает совсем еще не старый Артаксеркс I, по странному стечению обстоятельств — в один день со своей женой (слухи об отравлении, что кажется в данном случае логичным, живут по сей день), а смерть правителя для любой монархии — жесточайший кризис власти. Всего за год сменяются два царя, наконец, появляется третий, сын Артаксеркса — Дарий II. Все персидские цари правили очень долго, Дарий II будет у власти 19 лет, и именно в его правление Спарта постепенно попадает в зависимость от Персии, что производит странное впечатление в Греции (хотя персы уже давно полноправные участники внутригреческих разборок), — сначала финансовую, а потом фактически и политическую. Правда, спартанцам не до этой ерунды: чего не сделаешь ради торжества над их общим с персами врагом — Афинами? Афины повержены, Персия более чем довольна, потому что этим наверняка доволен Ахура-Мазда, давно уже требовавший справедливости в отношении обманщиков и отступников.

За этим масштабным событием Дарий II как-то совершенно упускает то, что и раньше случалось (но каралось жестоко), но именно в его правление приобрело характер дела обыкновенного — войны сатрапов между собой. Централизованная власть выпускает удила, провинции претендуют на самостоятельность и пробуют принимать решения сами, сатрапы мнят себя вседержителями — словом, процессы раскола державы, как-то сдерживаемые предшественниками Дария II, набирают силу и, начиная с его правления, уже никогда не закончатся, до самого распада империи, а своевольные сатрапы станут одной из главных бед, которые погубят страну.

Смерть и этого правителя приводит к борьбе за власть, причем на этот раз борьба не ограничивается дворцовыми разборками, а становится настоящей гражданской войной. За власть борются два брата — Артаксеркс и Кир.

Использование греческих наемников давно становится делом обычным (сама Греция бедна — при всём еще недавно выставляемом напоказ богатстве Афин), и зарабатывать наемничеством — доля многих греческих мужчин.

Кир нанимает довольно большой, в 13 тысяч — 11 тысяч гоплитов и 2 тысячи легких воинов, — отряд наемников, который возглавил спартанец Клеарх. Этот греческий отряд в составе огромного войска Кира отправляется вглубь Персии, на встречу с врагом.

Кир одерживает несколько побед, но в итоге терпит поражение и погибает. Греки не прочь, как это часто случалось раньше, перейти на сторону победителя, но такого предложения не следует. Более того, Тиссаферн, один из сатрапов, опасаясь греков, приглашает Клеарха и всех его командиров — и стратегов, и логархов — якобы на переговоры о новом контракте. На безоружных командиров на пиру набрасываются люди Тиссаферна, младших командиров, логархов, убивают, стратегов берут в плен (позже им отрубят головы по приказу ставшего царем Артаксеркса II), только один логарх, смертельно раненный, умудряется добраться до лагеря греков и рассказывает им о случившемся. Греки принимают решение об отступлении. Они выбирают себе командиров и маршируют через всю Персию за запад.

Позже этот поход назовут «маршем 10 тысяч», а известным он станет благодаря тому, что будущий писатель и историк Ксенофонт, ставший не только участником этого похода, но и одним из избранных командиров, опишет все эти события в книге «Анабасис».

Ксенофонт расскажет там и об изумлении, которое вызывают у них размеры страны — они идут и идут, а страна всё не кончается и не кончается; именно он восхищается продуманностью персидской логистики — не только самими мощеными дорогами, но и устройством складов, колодцев, мест для бивуаков. Все греки просто потрясены богатством местных жителей, тем, сколько у них хлеба, скота и плодов, — ничего похожего в бедной Греции никто из них никогда не видел. Из «Анабасиса», мгновенно ставшего невероятно популярным в Греции, о Персии греки узнали больше, чем узнали раньше, за века своего сосуществования и соперничества с персами.

«Марширующая республика» в итоге, к изумлению персов, преодолев пустыни, переправившись через реки и заснеженные горы, сопротивление туземных банд и армий царя и сатрапов, без провианта, принимая в пути важные решения, причем чаще всего голосованием, оказалась в Трапезунде, где греки вынуждены были сражаться за царя Фракии, а позже вступили в армию спартанского царя.

Что касается Артаксеркса II, то его правление продолжалось более 40 лет и почти сплошь состояло из заговоров, восстаний (среди которых так называемое Великое восстание сатрапов, едва не положившее конец персидскому царству) и вмешательства в дела соседей, прежде всего греков, которые представляли постоянную опасность. Кажется, Артаксеркс II был одним из тех немногих людей, который увидел на примере «марширующей республики», как опасна может быть избранная власть, и разгадал, что эта избранность оказывает мобилизующее воздействие на всех участников любого процесса, в который вовлекаются избиратели; именно этим многие и объясняют пристальное внимание царя к делам греков.

Артаксеркса II сменяет его сын, тоже Артаксеркс, только III, которому приходится, как это обыкновенно и случалось со всеми его предшественниками, усмирять многочисленные восстания. С эпохи великих Кира и Дария, когда царская милость была ожидаемой и встречалась с радостью, прошло много времени, пряник, как кажется Артаксерксу III, уже не работает, и он подавляет восстания с предельной жестокостью, путь его войска устлан трупами, показательные казни становятся обычным делом в неугодных сатрапиях. Иными словами, времена, когда цари искали популярности и демонстрировали благожелательную справедливость, закончились, наступили времена, когда справедливостью стало считаться проявление жестокости.

Империя еле удерживается от краха, но всё-таки удерживается, хотя следующий Артаксеркс, IV, уже не в силах противостоять относительно небольшой, в 10 тысяч человек, армии македонцев, вторгшейся в Ионию и Лидию, более того, местные сатрапы не оказывают царю ни военной, ни организационной поддержки.

В 336 году до н. э. к власти в Персии приходит новый царь, Дарий III. В том же году при странных обстоятельствах умирает царь Македонии Филипп, и ему наследует его сын Александр.

Всё, что случилось позже, описано так подробно и в научной, и в художественной, и даже в фантастической и фэнтезийной литературе, что эти события мы, щадя читателя, пересказывать не станем — всякий знает, что Персидская держава вскоре прекратила свое существование.

А бесстрастный Ахура-Мазда наблюдал, как справедливость превращала зло в добро добром и как всё закончилось, когда справедливости стали добиваться, выжигая зло еще большим злом.