Гнев, фрустрация, потеря интереса к жизни. Чем может помочь гештальт-терапия

— К вам на прием приходят молодые люди. Какие психологические проблемы у них чаще всего встречаются?

— Много историй связано с жизнью в нарциссической среде: у каждого творческая профессия, тысячи проектов, каждый должен показывать результат. Эта среда у многих порождает тревогу и стыд — таким, какой ты есть, тебя в этом обществе не принимают, нужно обязательно иметь классный фасад. Это практически условие выживания в профессии.

Другая распространенная история — молодые специалисты, которые работают в крутых крупных компаниях, обеспечивают своих родителей, несут груз ответственности. Им приходится множество вещей контролировать — больше, чем стоило бы. У таких людей повышенный уровень тревожности и часто бывают панические атаки.

Также у молодых людей много проблем, связанных со стыдом. Отовсюду неявный призыв: ты должен быть классным, а ты не классный, ты должен достигать, а ты не достигаешь, ты должен зарабатывать, а ты не зарабатываешь. И зачастую люди стыдятся собственной внешности. Возможно, соцсети в этом играют свою роль: хочется выглядеть как в инстаграме, но не получается, или хочется найти такого партнера, как в инстаграме, и тоже не получается.

— Давайте смоделируем ситуацию: к вам приходит молодой человек с нежеланием жить, потерей интереса ко всему. Что вы делаете?

— Задача — понять, что в его жизненной ситуации приводит к такому состоянию. Причины могут быть разными, но, исходя из моего опыта, чаще проблема связана с тем, что человек изолирован, не включен в комфортные отношения, не чувствует себя частью сообщества. Связь далеко не очевидная. И часто человек сам отрицает ее, говорит: «Я сам все могу, я независимый». Моя задача — помочь осознать природу его переживаний, увидеть эти самые связи. Может быть так, что он потерял ко всему интерес, потому что в его жизни люди показали себя не с лучшей стороны, особенно близкие. Он изолировал себя от них, это помогло, но в таких ситуациях случаются и побочные эффекты.

Когда человек обнаружит эти связи, то может попробовать больше общаться с людьми, конечно, если решит, что это нужно. Хотя на этом этапе могут возникнуть новые трудности, например выяснится, что дело было не в изоляции. Тогда мы исследуем дальше.

— Как проходит работа с конкретным пациентом?

— Ну, сначала мы знакомимся. Я спрашиваю, что ко мне привело, чего человек хочет от нашей работы и чего ждет. И знакомство, и прояснение желаний-ожиданий — уже часть работы. Каждая сессия — это как капля воды, в которой отражается вся жизнь человека. В том, как он ведет себя на сессии, проявляются его способы жить вообще и проблема, которую он пришел решить. Мне как терапевту нужно быть к этому внимательным.

Многим сложно сформулировать свою проблему. Люди чувствуют себя неловко — считают, что к психологу нужно приходить с четко сформулированным запросом, а иначе стыд и позор.

И в том, что им сложно сформулировать проблему, и в ощущении неловкости может отражаться как раз та жизненная трудность, которая их привела в мой кабинет.

— А тех, кто легко формулирует проблему, обычно что беспокоит?

— Чаще всего их приводит ко мне острая душевная боль. Редко бывает вот это «наступила осень, загрустил и вдруг подумал: не пойти ли к психологу?» Обычно все-таки у человека в жизни происходит нечто, что сложно переносить. Сильная постоянная тревога, например.

— В одной из научных работ я вычитала, что гештальт-терапия поддерживает баланс между фрустрацией и поддержкой пациента. Что это значит?

— Идея такая: допустим, человек рос в условиях, в которых он не научился удовлетворять свои потребности сам, но научился манипулировать людьми (скорее всего, неосознанно), чтобы эти потребности удовлетворяли они. Например, человек изображает голодного и несчастного, чтобы ему дали поесть. В какой-то момент он вырастает, жизнь меняется, и его окружение уже не может или не хочет удовлетворять его потребности таким образом.

А человек ведь не злодей, не хитрый коварный манипулятор, он просто по-другому не умеет, не может, не понимает. Ему плохо, и он не осознает почему. Он не понимает, что проблема в неработающем механизме манипуляции, к которому он привык.

Он приходит к терапевту и начинает так же манипулировать.

Тогда задача терапевта — фрустрировать эти попытки манипуляции. Грубо говоря, не вестись, но обращать внимание человека на эти моменты: что ты сейчас делаешь? чего ты хочешь в ответ?

С другой стороны, важно, чтобы эти фрустрации человек не воспринимал как наказание, не думал, что он неправильный и плохой. Важно, чтобы он чувствовал, что терапевт его понимает — это поддержка. Психотерапевт постоянно балансирует между «я не ведусь» и «я сочувствую тебе, я понимаю», между фрустрацией и поддержкой.

Правда, эта концепция немного напоминает дрессировку, что мне не очень нравится — выглядит так, будто умный терапевт знает, что в клиенте правильно, что неправильно, и с помощью кнута и пряника воспитывает его. Терапевт должен допускать, что он может не понимать клиента, не знать, что происходит в его жизни. Но все же его задача — так понять клиента, чтобы тот сам себя понял. А роль воспитателя-дрессировщика может этому мешать. И только с этой оговоркой я с идеей фрустрации-поддержки согласен.

— Гештальт-терапевт Наранхо  сказал: «Для гештальт-терапевта нет другой реальности, кроме сиюминутной, здесь и сейчас. Принятие того, какие мы здесь и сейчас, придает ответственность за наше истинное бытие. Противное — это уход в иллюзорность». Ваши коллеги, как я поняла, работают с настоящим моментом, но тогда непонятно, как закрывать гештальт. Например, вы говорили про детские воспоминания, которые влияют на личность — но это же не здесь и не сейчас…

— Эта установка про здесь и сейчас чаще всего трактуется ложно. Во-первых, момент «здесь и сейчас» не существует как нечто отдельное. Жизнь — это процесс, а здесь и сейчас — это момент в этом процессе, точка перехода от одного состояния к другому. Поэтому невозможно толком понимать, что происходит здесь и сейчас, если игнорировать прошлое и будущее.

Любое знание человека о себе, о других — временное, устаревающее. Человек говорит «я злюсь», но на самом деле он злился минуту назад, а сейчас уже нет. Или он говорит «я не злюсь», но это не его состояние сейчас, а намерение, установка на будущее, нужное для достижения какой-то цели. И вот, чтобы обнаруживать расхождения знания с актуальной действительностью, которая постоянно меняется, гештальт-терапевт фокусируется на здесь и сейчас.

Замечать эти расхождения помогает такое, пусть и немного мутное, но полезное понятие, как энергия.

Терапевту надо понять: есть в том, что человек делает и о чем говорит сейчас, энергия или нет. Например, он говорит «для меня это неважно», но говорит очень оживленно, с горящими глазами, много и складно — в этом есть энергия. И потом оказывается, что это таки важно, вопреки его уверениям.

Или, наоборот, говорит, что ему нечто интересно, хочется получить то-то и то-то — но энергии в его словах нет. Тут возможны варианты: либо на самом деле ему неинтересно, либо тут есть какой-то внутренний конфликт, блокирующий энергию.

— А с блоком тяжелее работать? Ведь за ним скрывается страх, что ты будешь осмеян или обижен. Например, родители в детстве подходили и, странно так улыбаясь, спрашивали: «Что, нравится тебе эта девочка, а?» И ребенку неуютно, а во взрослой жизни, когда его снова спрашивают об отношениях, он пытается схлопнуть беседу, при этом страшно зажимается.

— Да, он может зажиматься и закрываться. Моя задача заметить этот перепад энергии, чтобы не учинить насилие над человеком. И обратить на этот момент внимание клиента. Спросить, может быть, я что-то напрягающее сказал или сделал? Если человек готов об этом беседовать, мы обсуждаем, пытаемся понять, что за этим стоит, дать развернуться тому, что скрыто, без осуждения, давления. Если не готов — не говорим.

— Все это, как мне кажется, довольно сильно связано с душевным напряжением. У Гюнтера Грасса в романе «Под местным наркозом» есть замечательная сцена: герой, разбитый от усталости, приходит домой, где невеста смотрит телевизор, верещит ребенок, а его будущая теща строчит на швейной машинке. Он кричит: «Дайте мне поспать!», но никто не обращает на него внимания, шума с каждой минутой становится все больше. И он достает револьвер из-под подушки и сначала стреляет в сына, потом в невесту и в тещу. И с криками «Дайте поспать! Понятно? Дайте поспать!» садится в такси. Разумеется, это гипертрофированная ситуация, но как вести себя в жизни, чтобы напряжение не накапливалось? И если накопилось, что делать с гневом и агрессией?

— Гнев — это энергия, которая помогает преодолевать препятствия, стоящие на пути ваших интересов.

Если гнева много, значит, есть много препятствий, которые вы не преодолели. Стратегически, чтобы не было вспышек, нужно постараться организовать свою жизнь так, чтобы она тебе более или менее нравилась, соответствовала твоим интересам. Но это стратегически. Если же вспышка гнева уже подступает, вместо сдерживания или нападения можно прямо, но корректно объяснить свои чувства злящему вас человеку и попросить перестать делать то, что вас злит.

В этом случае эмоция и не сдерживается совсем, но и не выплескивается в разрушительной форме. Это, конечно, возможно не всегда, но гораздо чаще, чем принято думать.

Ну а если не получается так, попробуйте самый простой, народный вариант — найдите возможность временно выйти из ситуации, например уйти в другую комнату и там пнуть мебель, что-то сказать в пространство, для разрядки. И в чуть более вменяемом состоянии вернуться в ситуацию, где снова попробовать корректный, но честный диалог.

— Давайте смоделируем ситуацию. Начальник — идиот, критикует меня и не берет на вооружение мои инновационные проекты. Коллеги — неряхи и подхалимы. Дома жена не обращает внимания на мои просьбы, а ребенок вырос и обзавелся собственным дурацким мнением. И тут еще голуби обложили только что помытую машину. Надо просто выйти в другую комнату, посчитать до десяти и сказать всем, что они портят мне жизнь?

— Универсальная штука — это идти на психотерапию. Это смешно, конечно, но я практически во всех ситуациях всем это рекомендую. Ведь все может быть очень запутанно. Допустим, окажется, что начальника вы не воспринимаете как хорошего управленца не потому, что он некомпетентен, а потому что напоминает вам отца, с которым вы никогда не ладили. Отец постоянно навязывал свою волю и подавлял, в вас копилось раздражение, и теперь во взрослой жизни любые просьбы и мнения извне вы воспринимаете болезненно, как навязывание из детства, и реагируете на него взрывом. «Выходите на следующей?» — «Не лезьте в мою жизнь!»

— И как с этим можно справиться?

— Здесь нет единого алгоритма. В каждой ситуации, зная общие принципы, нужно действовать по-разному.

Аффект, который копится, — это некое застывшее действие. Его нужно привести в движение. Для этого нужно понять, что это за аффект, на что он направлен, что за ним стоит, в какое действие он должен перетечь.

Если взять ситуацию с отцом, который что-то навязывает, то вначале человек может вообще не понимать, что его злит конкретно навязывание чужой воли. Он считает, что его злит отец в целом. Потом, в ходе разговоров-разбирательств, понимаем, что бесит именно навязывание. Далее двигаемся к желанию — а чего бы хотелось? Тут важно выразить желание в словесной форме. Например: «Я понял, что таким корявым способом отец хотел обо мне позаботиться, но все равно мне это не нравится. Я хочу, чтобы он проявлял ко мне уважение и считался с моим мнением». Если отец жив, хорошо бы, чтобы разговор на эту тему состоялся с ним, чтобы вы начали выстраивать новые отношения, которые привели бы к новому стилю общения.

— А если отец не способен перестраивать модель отношений?

— Да, так, к сожалению, бывает часто. Но если человек уже осознал, с чем именно связан его гнев, если он много раз пытался с отцом поговорить, то психологическая картина ситуации для него все равно изменится. Его аффект уже вышел из застывшего состояния, пришел в адекватное движение и изменился. Даже если отец остался прежним, сыну или дочери уже проще это принять. Раздражение не уйдет полностью, но оно уже не будет проблемой.

— Продолжая историю с родителями: можете простыми словами объяснить, что такое интроекция и как с этим работать?

— Интроекция — это некритично усвоенная установка на то, как надо действовать. Обычно это из детства. Ребенку какие-то вещи объяснить сложно, какие-то невозможно. Ему просто говорят «делай так» или «так нельзя». Не выбегай на дорогу, мой руки.

Некоторое количество интроектов есть у любого человека, и часто они полезны. Но так как интроект воспринимается не критично, а как нечто самоценное (так надо делать, потому что так надо делать), с ним бывают и проблемы. Например, правило может не подходить для конкретной ситуации, но человек все равно ему следует.

Такое правило человек усваивает не просто потому, что ему его вдалбливали вербально. О нем могли вообще не говорить. Важно, что оно было реальным правилом, регулирующим жизнь в семье. Например: когда мама обижалась, она переставала разговаривать с ребенком. И тот должен был сам догадаться, на что она обиделась, должен был долго винить себя, страдать — и только потом получал от матери прощение. И вот человек усвоил это как норму и перенес в свою взрослую жизнь.

Другой пример: родители очень активно влезают в жизнь ребенка, границ не остается ни в его шкафу, ни в его жизни. Тогда он выстраивает вокруг себя железобетонную стену — ни к кому не идет на контакт, никого не подпускает к себе. Так же, как и в примере с потерявшим интерес к жизни взрослым, который отгородился от людей. Механизм отчуждения приносил пользу в конкретных условиях (в детстве в семье), но уже во взрослой жизни он стал вредить.

— Эти проблемы могут выражаться через тело, через болезни? И может ли болезнь нам подсказать, где надо поработать над собой?

—  Если человек не удовлетворяет некую потребность, в какой-то момент она может начать сообщать о себе в форме болезни.

Допустим, у вас есть принцип «никогда не плакать», вы все время сдерживаете себя, даже во время серьезных потрясений. Чтобы сдерживать плач, вам приходится напрягать определенные группы мышц. В итоге из-за хронических напряжений возникают головные боли, или проблемы со зрением, или еще что-нибудь подобное.

И это, с одной стороны, как любая болезнь, — неприятность. Но с другой, если человек отнесется к ней внимательно, осознает, какая потребность за этим болезненным симптомом стоит, он может пересмотреть свои взгляды, что-то в образе жизни изменить, например позволить себе иногда и поплакать, и погрустить. В результате не только голова перестанет болеть, но и человек в целом придет к чуть большему согласию с собой.

— А есть какие-то телесные практики, с помощью которых можно улучшить свое самочувствие?

— Я думаю, что любые телесные практики, если их практиковать, сохраняя здравый смысл, — это хорошо. Начиная от зарядки и заканчивая какой-нибудь сложной йогой. Если говорить про гештальт-терапию, которой занимаюсь я, то это подход не столько телесно-, сколько человеко-ориентированный, то есть работающий с человеком как с целым. Поэтому все практики направлены не на тело, а на человека, на то, чтобы все процессы и части своего тела он ощущал как части себя и своей жизни в целом.

Есть, например, такая практика: снова и снова произносить фразу «сейчас я замечаю…» и каждый раз заканчивать ее тем, какое телесное ощущение ты сейчас замечаешь. Сейчас замечаю напряжение вот здесь, сейчас замечаю покалывание тут и т. д. В процессе человек сначала замечает свое телесное состояние — усталость, напряженность, удобство/неудобство позы, затем начинает замечать какие-то эмоции, включающие в себя эти ощущения, затем желания, то есть от тела — к человеку в целом.

— Есть ли какие-то вопросы, которыми человек может раскручивать себя самостоятельно? Или вы не сторонник подобного подхода?

— Есть книга, описывающая то, как человек сам может применять нечто похожее на то, что мы делаем в гештальт-терапии, — «Фокусирование» Юджина Джендлина, там есть список из шести вопросов, которые можно использовать. Но, правда, самостоятельная работа — это штука трудная.

Я множество раз предлагал людям программы самостоятельной работы, техники, книги, но в результате это оказывалось бесполезным. Тот способ жить и действовать, который порождает проблему, создает проблему и во время самолечения. Это как вирус, вшитый в антивирус.

Допустим, человек считает себя неправильным, он себя стыдит, гнобит, обвиняет и при этом хочет стать лучшей версией себя. И вот он применяет к себе вопросы с тем же зарядом — чтобы себя улучшить. Хотя сама эта установка и есть проблема. Он расщеплен, и часть себя считает проблемной, а не просто иной стороной с другими потребностями. Вместо того чтобы признать, что у него есть две противоположные потребности, он одну потребность называет недостатком и пытается ее изжить. Например, он считает, что должен работать по 16 часов ежедневно, а свою естественную усталость называет ленью и пытается как-то излечиться от нее вместо того, чтобы организовать нормальный рабочий режим.

— Допустим, я прихожу к вам с установкой: я неудачник, все мои знакомые давно на островах, а я в съемной квартире за МКАДом, не понимаю, куда двигаться, что делать, куда идти. Получается, вы будете возвращаться к тому, почему я стала себя так чувствовать, а не помогать развиваться и что-то с этим делать, найти себя?

— Я буду пытаться понять, чего вы хотите этим самоулучшением. Картина вашей внутренней жизни будет разворачиваться в процессе диалога.

— А если я просто хочу быть круче своих друзей?

— Ситуация парадоксальная, но нередкая: человек всю жизнь сталкивался с тем, что его не принимают таким, какой он есть, считают его хреновым, пытаются переделать. Он пытается решить эту проблему тем, чтобы стать лучше всех. Каков он в данный момент? Он человек-пытающийся-стать-лучше-всех. И вот он приходит ко мне, и могу ему сказать: «Нет, тебе не надо становиться лучше всех, тебе надо принимать себя таким, какой ты есть». И хотя текст этот будет правильным, на деле я снова ему сообщу, что он неправильный,  не приму его таким, какой он сейчас есть.

Так что я попытаюсь пойти за его стремлением и помочь ему в нем действовать осознанно. Часто бывало, что мы на сессии с клиентом поговорили, придумали техники и стратегии, двигаясь за его текущим интересом. А на следующей сессии (в идеале) он ощущал, что это стремление ведет его не туда.

— Сколько времени у вас уходит на то, чтобы раскрутить человека, помочь ему увидеть себя?

— По-разному. Бывают ситуации, когда нужен только толчок, и уже через три сессии он приходит к решению своего вопроса. Но это редкость, это предполагает, что человек уже во многом был готов, созрел. Это скорее про локальные проблемы. Как правило, работа занимает от 15 встреч, ну и до бесконечности, в зависимости от запроса, ситуации, особенностей личности.

— У вас есть постоянные клиенты?

— Есть те, кто ходит больше двух лет. Решив какую-то свою острую ситуацию, человек решает, что ему еще есть, что обсудить, что получить от нашей работы. Если есть возможность нанять специалиста для совместной рефлексии, для поддержки — почему нет? Необязательно остро нуждаться в терапии, чтобы ею пользоваться.

— Как понять, что мне нужно к психотерапевту?

— Если возникли сомнения — сходить или не сходить, то лучше сходить, чтобы их развеять. Пригодится — хорошо, не пригодится — будете знать, что вам это не нужно. А если сомнений нет, то нет, наверное, и вопроса. Я не сторонник навязывания психотерапии, хоть и считаю, что она пошла бы на пользу всем.