Мой сосед — американец

Американские соседи — гораздо более мирное явление природы, нежели знакомые нам по драматическим историям русские человек-дрель, человек-раммштайн и человек-скандал. Тут разве что человек-ебля разбавляет унылую рутину квартиросъемщика: минимум драмы, много улыбок и ни к чему не обязывающих приветственных возгласов.

Равенством вымощена свобода к братству

Мы жили в четвертом номере. В номере два проживал Бен, маляр по контракту. Бен катился по наклонной: был перманентно пьян или угашен чем-то, — и к нему постоянно наведывались характерные визитеры с лицами цвета оберточной бумаги. Он жаждал общения. В редкие моменты просветления любил прижать меня у забора, заблокировав доступ на улицу, и рассказать историю своего брака, который превратил его биографию в пылающий костер лет и неутоленных амбиций. Ну, вы все эти истории слышали не по разу: жена вывезла из дома все, включая ковролин, опустошила банковские счета, разбила любимый «корвет»… За какие-то полгода Бен превратился в настоящую руину: лицо у него стало свекольного цвета, потом появился гипс, когда он пьяным свалился с лестницы за работой, а в конце концов его выселили за неуплату, и он сообщил мне, что уходит жить в леса, по-нашему — бомжевать. Прощай, Бен.

Над нами, на втором этаже, располагались: серфер Уоррен, «технический писатель» Грэм и строитель с экзотическим именем Джюри.

Уоррен не работал, потому что для этого у него была удобная девушка, а разучивал длинные пассажи на банджо и все время торчал в воде.

Его гидрокостюм капал сверху на мой велосипед, и мне приходилось постоянно просить его принять меры. Тишайший Грэм затворничал, у него была Toyota Tundra с торпедой, заваленной ракушками и камнями с пляжа. Еще у Грэма имелся на вечном приколе, как крейсер «Аврора», мотоцикл «бьюэлл», который ни разу за два года не был расчехлен.

Аккумулятор мотоцикла был на постоянной подзарядке, как под капельницей. Я так и не выяснил, о чем таком техническом писал Грэм, но однажды он пришел устраиваться на работу в нашу контору, из чего я понял, что в дверь к нему постучался писательский карачун.

Строитель Джюри оказался румыном — нет, я не спрашивал его об укладке кафеля, он бы все равно не понял юмора. С Джюри мы пару раз пили пиво, он оказался чрезвычайно депрессивным представителем Трансильвании: после развода с американкой лишился дома, выплачивал алименты и смотрел на мир через сосуд, полный черного разочарования.

Женщины — вампиры, молодые женщины — шлюхи с прицелом на твой карман, а особенно следует избегать украинок, потому что у них нет сердца.

Украинки, ваше слово. Когда он узнал, что я встречаюсь с двадцатипятилетней девушкой, он даже не стал скрывать своей зависти. Больше я к нему в гости не ходил, а потом и вовсе съехал. Встретил я Джюри через пару лет, с новой филиппинской женой. Надеюсь, он выбирал ее по результатам кардиограммы (или чем там измеряют размер сердечной мышцы).

Еще была Лорен, из номера пять, с эмфиземой. Лорен регулярно подвозили зеленые кислородные баллончики размером с пол-литровую пивную бутылку. Ее дверь всегда была нараспашку, потому что Лорен задыхалась и ей нужен был сквозняк. Как-то раз она зазвала меня в гости через эту самую открытую дверь, и я около часа болтал с ней в ее сумрачной квартире, заставленной мебелью до уровня глаз.

Прощаясь, я из дурацкой вежливости пожелал ей выздоравливать, на что она рассмеялась: «Боюсь, не в этот раз, милый!» — громко свистя тем, что у нее осталось от легких.

Однажды я вернулся домой с работы и увидел, как Лорен увозит неотложка. Через пару дней приехали грузчики и освободили ее квартиру, оставив около дверей, как на Эвересте, целую батарею кислородных баллонов.

Через забор от нас жило студенчество — человек пять, в складчину снимающих дом. У этих ребят было два агрегатных состояния: попойка и похмелье. По утрам я выглядывал в окно и наблюдал пожеванных соседей, валяющихся в шезлонгах в тех характерных помоечных очках от солнца, которые носят только в Калифорнии. Мой друг Мэтью однажды выловил такую пару со дна ручья в Арройо-Секо, и с той поры я понял, откуда берутся такие очки. У студентов росли дармовые апельсиновое дерево и яблоня, до которых никому не было дела.

Апельсин так надрывался, что мне больно было смотреть на его страдания: вся земля была усыпана плодами. Однажды я не выдержал и постучался к ним с предложением собрать урожай.

С той поры и до конца сезона ни яблок, ни апельсинов я не покупал. А с пьянками дело окончилось по типичнейшему сценарию: кто-то вызвал полицию, соседям влепили штраф, и до конца семестра все утихло.

Потом я переехал в трейлер-парк, где снимал комнату, и познакомился с Сарой. Сара была, как тут говорят, hands down, что означает «вне конкуренции», — ярчайшей из моих соседей. Она совершила несколько прорывов в моих представлениях об американцах. Для начала на ее примере я узнал, что курить траву можно не просто ежедневно, но по нескольку раз в день.

Оказалось, что можно накуриваться в рабочее время, чтобы успокоиться, чтобы развеселиться, перед поездкой за рулем, после поездки, работая в полевой экспедиции, путешествуя на каяке — и так до бесконечности.

Еще она продемонстрировала мне крепкую калифорнийскую семейственность: это когда мама, папа, двоюродный брат, отчим и двое друзей сперва обедают, а потом дружно пускают бонг по кругу, обсуждая разницу между сортами ганджа.

В трейлер-парке обитало два типа жителей: туристы на громадных RV, путешествующие через континент, и постоянные, которые снимали свои жилища с колес и оседали там на годы, постепенно врастая в землю. Первых никто не знал, вторые, как правило, имели небритые шеи и прокуренные голоса, но были чрезвычайно дружелюбны. Тайлер занимался ремонтом крыш и постоянно торчал на дороге с мобильным телефоном, пытаясь поймать хоть какой-то сигнал. У Пита-заики был трехногий пес Норман, Пит постоянно околачивался с ветродуем, гоняя листву и мусор.

На первом этаже жил старенький лендлорд по имени Билл, страдающий Паркинсоном, — у Билла дрожало все, включая голос. У него собирался религиозный клуб: еженедельно человек пятнадцать жгли благовония и ходили вокруг бассейна крестным ходом, хором распевая мантры.

Однажды Билл рассказал мне, что в молодости соседствовал с русским матросом, и в доказательство надтреснутым голосом спел «Широка страна моя родная». Я подтягивал, понимая, что Билл знает слова лучше моего.

Теперь я поселился под одной крышей с тремя черными и вьетнамцем. Стиви — настоящий персонаж. Он панический ипохондрик, поэтому непрерывно что-то драит, а также носится с историями о том, что в округе поселились гремучие змеи или пумы, которые спят и видят, как бы уморить всех местных. Стиви работает на почте ночь через три и прячется от коллектора из кредитного союза, который иногда приезжает с целью забрать его BMW, за который тот задолжал. Еще Стив планирует ездить на велосипеде, для поправки здоровья, и даже купил два подержанных велика, но уже четыре месяца не соберется найти для них запчастей. Он очень обеспокоен своим артериальным давлением и уровнем холестерина и, чтобы снять беспокойство, завтракает, обедает и ужинает жаренной на гриле говядиной.

Кэлвин хорошо разбирается в Гогене и Сезанне, в истории передачи Хрущевым Крыма и джазовых интерпретациях. Для него, однако, было сюрпризом узнать, что в банке содовой содержится сорок граммов сахара и это даже на ней написано.

Вьтнамец Джон, с треугольной раздутой спиной, постоянно пьет протеиновые шейки и раз в день нарезает сладкий перец своей морской свинке. Та визжит требовательно, как певец Витас, никогда не теряя голоса.

Долговязый Крис ездил на хипповом велосипеде фикси, пока не обзавелся подружкой-мулаткой. Подруга регулярно посылала Криса по известному адресу так, что я слышал это в своей комнате этажом ниже. Теперь Крис приобрел белую «короллу» — видно, одной ебли оказалось недостаточно для взаимопонимания.

Удачи, Крис, ты выбрал длинный путь, как и многие из нас.

Раз в неделю в доме появляются родители домовладельца — китайская супружеская пара: суровая мама, словно вырезанная из камня, и папа, который не говорит по-английски ни слова, но при этом рвется к общению. Он заставляет нас держать открытой дверь в ванную, чтобы не образовывалась плесень, а вчера жестами рассказывал мне что-то про падение малайзийского самолета, вот только я так и не понял, что именно: даже если очень громко кричать по-китайски, смысл по-прежнему остается туманным.

Через забор свисает соседская слива, которую я со своей стороны почти всю ощипал. С этими соседями я пока незнаком, но шансы есть.