Голод в погоне за красотой. История анорексии от неврологов XIX века до групп в тамблере
Анорексию открыли 150 лет назад, но, поскольку патриархальные стандарты красоты за полтора века никуда не делись, это расстройство пищевого поведения сегодня распространено куда больше, чем в прошлом. Впрочем, часть девушек (а 90% людей с анорексией — женщины) искренне хотят добиться худобы даже самыми вредными способами. Они сопротивляются давлению общества и врачей и создают проанорексийные группы в социальных сетях. Александра Шигина — об истории и современности желания и обязательства быть худой.
В сентябре 2021 года специалисты Facebook опубликовали данные трехлетнего исследования инстаграма, в ходе которого пришли к выводу: частое использование социальной сети — фактор возникновения депрессии и повышения уровня тревоги у девушек подросткового возраста. 32% девушек заявили о неудовлетворенности своим телом и отметили, что усилению этого чувства способствует инстаграм; в интервью они отмечали, что посты в социальной сети стали причиной их расстройства пищевого поведения. В то же время возраст более чем 40% пользователей не превышает 22 лет. «Мы усугубляем проблемы с восприятием тела у одной из трех девушек-подростков», — отмечают исследователи.
Однако обсуждение типов телесности — не новая проблема, а стремление к худобе — не уникальная черта инстаграм-блогеров и их подписчиков. Высокая оценка стройных тел — не только про здоровье и объективные медицинские рекомендации, но и про философские и культурные системы и противоречивое положение женщины в них.
Начиная с древнегреческой философии до становления медицинской науки в западноевропейской культуре укрепилось представление о том, что тело — животная, грязная составляющая человека, в то время как разум — его чистая сущность. Вместе с этим ближе к телесному началу считалась женщина, а к рациональному — мужчина; именно поэтому девушка становилась носительницей различных заболеваний, например анорексии и истерии. Эмансипация лишь усложнила положение женщины — она стала претендовать и на сферу деятельности мужчины, сохраняя за собой прежние социальные позиции. Совмещать в себе и то и другое оказалось крайне сложно, однако это нашло воплощение в фигуре анорексички, чей образ стал массовым во второй половине XX века и не утратил популярность в XXI столетии. Социальные сети позволили девушкам, стремящимся к экстремальной худобе, объединиться и разработать свою систему ценностей. Но возникновение таких групп и аккаунтов — реакция на запросы культуры быть одновременно худой и здоровой, строить карьеру и заботиться о семье. Одержимость худобой, доводящие до истощения методы снижения веса — не индивидуальные отклонения, но характеристика культуры, которая предъявила женщинам так много требований, что их выполнение стоило слишком дорого.
Краткая история тела
Так американская философка Сьюзан Бордо анализирует стихотворение американского поэта XX века Делмора Шварца «Тяжелый медведь, который едет со мной». Метафора тела как тяжелого животного пронизывает всю западную философию в разных вариациях. Например, в диалогах Платона тело и душа — два полюса человеческого существования, где тело — охваченная примитивными потребностями, мимолетными желаниями клетка, в которой заточена душа, стремящаяся к чистоте, красоте и истинному знанию.
Эту же мысль переняла христианская традиция: тело — страстная часть нашей природы, полная сексуальных желаний и неизбежно склонная к греху. Его должна контролировать духовная сила, способная сдерживать грязные, животные телесные желания и вновь приблизиться к Богу.
В философских системах XVI–XVII века — Мишеля де Монтеня, Фрэнсиса Бэкона, Рене Декарта — к трактовке тела как охваченного низменными желаниями добавилось то, что оно, как и любая материя, расположено во времени и пространстве, значит, препятствует объективному восприятию и познанию: единственный способ постичь вещи, какими они являются сами по себе, — перестать доверять собственным ощущениям и положиться только на возможности своего разума, которые не искажают истину, как это делает тело.
Значительный сдвиг в восприятии тела произошел в эпоху Просвещения с возникновением механистической науки: тело — всё еще не то же самое, что и душа; оно инстинктивно, а значит, работает словно механизм, обусловленный биологическими закономерностями.
Ученые и мыслители верили, что эти законы можно понять, изучить и в результате контролировать. Теперь властью над телом обладает квалифицированный врач, владеющий необходимыми знаниями, методами и инструментами, чтобы трактовать телесность, и особенно — ее патологические проявления. Естественные науки XVII века заложили основу современной медицины, которая наделяет врача авторитетом, чтобы интерпретировать тело больного.
Европейское общество XVIII–XIX веков представляло дуализм души и тела через образы гендерного различия, характерного для высших классов той эпохи. Мужчина строит карьеру, занимается политикой, финансами — в общем, решает проблемы, требующие определенного интеллектуального уровня и знаний. Умственные задачи, которые брал на себя мужчина, в рамках дуалистической картины мира позволяли отнести его к области души, разума, чистой по своей природе. За женщиной же закрепилась ассоциация со страстным телом — ведь она теснее всего взаимодействует с ним в повседневной жизни: кормит ребенка грудью, готовит пищу, в ее социальные функции входит забота о телах членов сообщества, семьи. Модель «разум должен контролировать иррациональное тело» переносится на отношения между людьми: «рациональный мужчина должен контролировать подверженную аффектам женщину».
Медицина и философия регулируют повседневность
XVIII–XIX века ознаменованы появлением режима диет, который позволял соблюсти моральную чистоту за счет худобы. Однако худоба стала приобретать ценность не только в нравственном, но и в статусном плане. Аристократическому классу было необходимо дистанцироваться от пролетариата и буржуазии, что стало возможным благодаря установке особенных идеалов питания. Нуждающиеся в физической энергии рабочие не могли позволить себе специальных диет (а если и голодали, то вынужденно). Для буржуа в еде выражались достаток и богатство.
Элита же могла себе позволить отказаться от излишества в пище, что дало ей возможность подчеркнуть свой особый, привилегированный статус, дистанцироваться от других классов и показать собственную исключительность за счет утонченности и худобы.
В это же время в медицинской науке появилась новая категория — нервная анорексия.
В 1873 году английский врач-терапевт сэр Уильям Уити Галл и французский невролог Эрнест Шарль Ласег оформили анорексию как клиническое заболевание. Хотя медики описывали разные симптомы, их объединял один ключевой элемент: анорексия — следствие женской иррациональности.
Правом быть врачом в те времена обладал преимущественно мужчина, ведь он следует своему разуму и способен отвечать за сферу объективного научного знания.
Доступ женщин к образованию и медицинской практике был ограничен: традиционно они могли быть только акушерками или медсестрами; случаи женщин-студенток или женщин-врачей были редкими и шокирующими общественность.
Считалось, что женщина не способна заниматься врачеванием, так как этому мешает ее иррациональная телесность. По той же причине им приписывали такие заболевания, как анорексия и истерия, лечить которые мог исключительно мужчина. Таким образом, женская неразумная болезненность должна находиться под властью рационального мужчины-медика.
Существующее распределение гендерных ролей зафиксировалось в викторианскую эпоху, когда идеалом женщины считалась болезненная домохозяйка, а публичная сфера общественных взаимоотношений была закреплена за мужчиной.
В то же время развивался психоанализ, который тоже усиливал подчинение женщины мужчине. Согласно его теории, анорексия — это сопротивление женщины иметь тело, наделенное феминными чертами. Протест против женственности — результат психосексуальных фантазий и тревог: например, страх беременности, внимания со стороны мужчин.
Ситуация значительно меняется в конце XIX — начале XX веков. Суфражизм и эмансипация позволили женщинам стать более автономными и получить доступ в публичную сферу. Однако эти процессы не означали полную женскую свободу. Женщина по-прежнему ассоциируется с грязным телом и голодом — порочным животным желанием, а ее статус как хранительницы домашнего очага всё еще сохраняется. Но теперь одновременно с этим она должна воплощать в себе и мужские качества как представитель публичной сферы. Одновременно заботиться о семье, выполнять домашние обязанности и активно участвовать в общественной жизни — либо крайне тяжело, либо невозможно.
Этот процесс оставался незавершенным во многих странах Европы: участие женщин в политике было ограниченным в Испании, Португалии, Франции, Швейцарии, Австрии, Италии. В Нидерландах, Исландии, Англии, Германии, США, Швеции, Польше, а также в СССР приобретение полных политических прав произошло только в течение или по завершении Первой мировой войны. Этот процесс полностью был оформлен только в некоторых бывших британских колониях (например, в Новой Зеландии и Южной Австралии) и Норвегии.
Занятость женщин на рынке труда можно назвать полной только в СССР, где они были обязаны трудиться наравне с мужчинами. В странах Европы девушки работали и в XVII веке, однако круг их профессий был ограничен: девушки из низших классов преимущественно трудились в текстильном производстве, были служанками и торговками либо помогали вести фермерское хозяйство; в более высших слоях девушки помогали вести семейный бизнес. Однако их занятость во многих случаях была направлена на то, чтобы накопить денег на приданое и выйти замуж. Доступ к профессиям, открывшийся перед американками и европейками в XX веке, требовал профессионального образования, которое могли получить лишь немногие женщины.
Новые сферы занятости (например, работа учительницы или медсестры) были открыты преимущественно для девушек из среднего класса. В целом женская работа оставалась маргинализованной и низкооплачиваемой, некоторые области занятости всё еще были для девушек закрыты — например, угольная, машиностроительная и кораблестроительная промышленность.
Во второй половине XX века происходит значительное увеличение случаев нервной анорексии. В период с конца Второй мировой войны до начала 1980-х этот феномен всё еще является редким в психиатрической практике, однако уже с 1984 года статистика отмечает резкий рост заболеваемости: 1 из 200–250 женщин в возрасте от 13 до 22 лет страдает от анорексии, 12–33% девушек контролируют свой вес через вызов рвоты, прием слабительных и мочегонных.
Вместе с тем в 1960-е начали возникать новые образцы приемлемого, худого тела (например, британская модель Твигги), которые укрепляли свои позиции в 1970-х годах (в основном в сфере рекламы); а в 1980-е и 1990-е худоба стала всё больше ассоциироваться с красотой и достижением успеха.
В тот же период получают распространение различные диетические продукты и процедуры, которые борются с «врагами» в виде жира и мягких, выпуклых частей тела. Например, набирает популярность липосакция — этот вид хирургического вмешательства не рекомендован для людей с ожирением (для них она может быть опасной процедурой, а в случае с небольшим «избыточным» или «нормальным» весом не имеет таких потенциальных неблагоприятных последствий), что показывает возросшую ценность максимально худого тела в современной культуре. Распространились и физические тренировки, позволяющие увеличить процент мышц в теле. В современной культуре мускулистое, физически сильное тело является вариантом приемлемого внешнего облика и становится культурной иконой.
Тренировки становятся сексуализированной и восхваляемой активностью, которая позволяет выработать силу воли, стать энергичнее, контролировать примитивные импульсы — и шире — свою жизнь.
При этом питание должно быть ограничено, ведь еда, особенно жирная и высококалорийная, — источник животного, грязного удовольствия. Отказ от приема пищи — проявление силы духа, заслуживающее поощрения.
Таким образом, тело, в большей степени — женское, в современной культуре должно постоянно находиться под контролем, совершенствоваться, становясь либо мускулистым, либо истощенным. Воплощением всех этих культурных сдвигов является фигура анорексички, которая отчуждается от своего женского, грязного тела и аппетита, при этом проявляя силу воли, характерную для мужчины. Она — идеал худого андрогинного тела («женщины, в котором она еще не является женщиной»): она одновременно сочетает в себе признаки мужественности и женственности и не содержит их. Подтверждение этому находит и статистика: расстройства пищевого поведения наиболее часто встречаются среди женщин, девушек и девочек — они составляют 90% диагностированных с заболеванием.
Психопатология становится способом выражения противоречивых требований к женщине, сосредоточенных в западной культуре.
Про-ана: бунт анорексии
Этим же объясняется появление сообществ и аккаунтов в социальных сетях, посвященных анорексии (еще их называют про-ана), например в Instagram, Reddit, Tumblr, Pinterest.
Мишель Фуко писал: «Где власть, там и сопротивление». Группы про-ана как раз становятся пространством сопротивления высказываниям врачей, обладающих авторитетом.
Сайты, посвященные анорексии, распространились в конце 1990-х в связи с появлением широкого доступа в интернет. Благодаря этому болезнь, которая раньше понималась как индивидуальная, изолирующая от других людей, приобрела новую форму — форму сообщества.
В последние годы группы про-ана перешли с веб-сайтов, которые легко модерируются и имеют систему защиты, в социальные сети: более визуальные, менее иерархичные и сложно контролируемые за счет огромного количества публикаций.
Анонимность, которую обеспечивают соцсети, позволяет конструировать новый образ себя. Обычно поведение анорексичек воспринимается как ненормальное: с точки зрения врачей, они неправильно худеют, принимают медикаменты при отсутствии медицинских показаний и в опасных дозах, достигают слишком низкого порога веса. Однако в онлайн-группах они могут выстраивать свою авторитетную систему ценностей, игнорируя мнение врачей, без страха говорить о своем поведении, мыслях и чувствах, связанных с едой.
Эти сообщества существуют благодаря тому, что могут противопоставить себя позиции врачей и создать безопасное место для формирования альтернативных ценностей. Здесь участницы могут делиться опытом, не боясь осуждения со стороны врачей, родственников, друзей, которые не разделяют их мнения. Поэтому в таких группах девушки пытаются нормализовать поведение, отсылающее к симптомам расстройства пищевого поведения: крайне ограниченное питание, голодание, чрезмерные тренировки, вызов рвоты, принятие слабительных и мочегонных препаратов. Так они ограждают себя от популярной культуры и медицинской позиции, которые приоритизируют здоровый внешний вид и поведение, а не саморазрушительные привычки: худое тело поощряется только в том случае, если оно находится в пределах конвенциональных рамок, а практики по его достижению вписываются в условную норму образа жизни. Если обнаруживается, что худоба обретается путем разрушения организма, то такую девушку непременно будут пытаться «откормить».
Однако грань между снижением веса с минимальными рисками и похудением, угрожающим здоровью, крайне размыта: результат, вызывающий восхищение, может не вызвать вопросов о путях его достижения.
В случае появления подобного интереса информацию о неконвенциональных практиках всегда можно скрыть, если запрос исходит от человека, потенциально не разделяющего ценности про-ана.
И несмотря на то, что анорексия признана болезнью, изображение худого тела связывается с личностными качествами: образ стройной девушки дополняется коннотациями «успешности» в отношениях с другими людьми, в области личной и профессиональной самореализации. Несмотря на возросшее внимание к стигматизации людей с пропорциями, которые не расцениваются как конвенционально худые, их тела не являются носителями подобных безусловных коннотаций, не требующих дополнительного пояснения.
Так как эти группы транслируют нормы, противоречащие общепринятым, администрация социальных сетей расценивает эти сообщества как опасные и пытается ограничить их активность.
Например, на Tumblr и Pinterest при поиске контента, связанного с анорексией, сайты оставляют предупреждения о том, что анорексия — не стиль жизни, но ментальное расстройство, а также предлагают контакты различных горячих линий и инстанций (например, Национальный центр расстройств пищевого поведения). Instagram ранее блокировал такие хештеги, как #anorexia и #proana, — по поиску невозможно было найти ни одной публикации. Сейчас Instagram восстановил доступ к этим хештегам, однако перед просмотром предлагает пользователю обратиться к психологическим ресурсам для людей, испытывающих трудности в отношении образа своего тела.
Ограничения со стороны руководства соцсетей сказываются на содержании постов в сообществах про-ана и способах общения. Чтобы создать пространство единомышленников и не допустить аутсайдеров, участницы придумали множество хештегов, по которым можно маркировать контент как посвященный анорексии: например, #thinspiration («вдохновение от худобы»), #bonespo («вдохновение от костей»), #thigh_gap («просвет» между бедрами — является своеобразным символом худобы и низкого веса) и другие.
Идеология ЗОЖ
Однако худые тела являются ценностью не только в группах, где участницы очевидно поддерживают анорексию. Цензура сообществ про-ана привела к возникновению страниц, которые аргументируют контент, направленный на похудение и поддержание низкого веса, здоровым образом жизни. Аккаунты, посвященные правильному питанию, тренировкам, подчиняются тому же механизму конструирования групповой идентичности, но встречают меньшее сопротивление со стороны общественности: похудеть означает улучшить свое самочувствие, избавиться от сопутствующих лишнему весу сердечно-сосудистых заболеваний и диабета. Фотографии экстремально худых девушек чередуются с более конвенциональными изображениями длинноволосых, загорелых девушек на пляже или во время тренировки в спортзале.
Отрицание своей принадлежности к сообществам, транслирующим саморазрушительное поведение, обеспечивается за счет постоянного повторения слова «здоровый», будто говорящего «не больной», «без патологии».
Поэтому и хештеги под постами имеют более общепринятые формы, например #squats («приседания»), #workout («тренировка»), #motivation («мотивация»).
Болезнь и «нормальный» контроль внешнего вида мало чем отличаются друг от друга, тем не менее разграничение между «здоровым» и «больным» имеет место.
Такая ситуация указывает на противоречивое положение женщины в современном западном обществе: она должна быть одновременно и худой, и здоровой; достичь этого в реальности часто оказывается очень сложно.
Почему девушки стремятся изменить свой внешний вид, чтобы стать более привлекательными, и почему красота — ценность для современной женщины? Ответ на этот вопрос может дать теория постфеминизма, переосмысляющая отношения между популярной культурой и пониманием женственности в последние несколько десятилетий.
Девушка в поле противоречий
Теория постфеминизма направлена на освобождение феминизма от понимания женщины как подчиняющейся мужчине. Согласно определению этой теории, данному британской социологиней Анжелой Макробби в книге «Последствия феминизма: гендерные, культурные и социальные изменения» (The Aftermath of Feminism: Gender, Culture and Social Change), постфеминизм отрекается от связи с политическими и социальными движениями и утверждает, что женщины достигли тех целей, которые поставило движение феминизма второй волны. Женственность — не черта жертвы, а то, что можно использовать для провозглашения собственной свободы и независимого выбора; а каждая девушка заслуживает внимания к себе и удовлетворения себя. Поэтому стремиться к тому, чтобы быть красивой, не значит быть уязвимой — это один из возможных способов реализации собственного потенциала. Однако в то же время постфеминизм наделяет привилегиями белую гетеросексуальную женщину среднего класса. С одной стороны, провозглашается женская сила и солидарность, с другой — происходит соревнование за статус привлекательной девушки, что может стать причиной как низкой самооценки отдельного человека, так и групповой разобщенности.
Стремление быть красивее, чем окружающие женщины, затрудняет формирование общих ценностей, индивидуальную и групповую самореализацию в профессиональных областях и сферах интересов. Внешность становится маркером личности и ее качеств, что может совсем не соответствовать реальности.
Свобода выбора и агрессивные идеалы женственности, способствующие достижению успеха в современном обществе, конкурируют друг с другом и создают поле противоречий, в котором девушка должна определиться со своей жизненной стратегией.
Двойственность требований, предъявляемых к женщине современной культурой, скрывая свою сущность, получает привлекательную эстетичную и сексуальную форму. Такое становится возможным за счет узнаваемых художественных образов, ракурсов и поз, обработки, вида интернет-мема. Представление истощенных тел через приемы, которые использует популярная культура, нормализует такой тип внешности. Изображение расстройства в социальных сетях предстает противоречивым: с одной стороны, больные анорексией отрицают женскую сексуальность за счет стремления к экстремальной худобе, андрогинности, с другой — истощенное тело может быть красивым, согласованным с патриархальным пониманием женственности.
Стремление к красоте, понимаемое изначально как свободный выбор самой женщины, оборачивается соревнованием: привлекательность становится критерием успеха, подтверждение которому находится во внимании со стороны мужчин и в гетеросексуальных отношениях (другие возможные формы женской сексуальности в группах об анорексии в принципе не представлены).
Эта двойственность показывает, как группы про-ана преследуют требования нормативной женственности и одновременно критикуют их, так как стандарты являются недостижимыми.
Действительно ли огромному количеству женщин необходимо рисковать своим физическим и психологическим здоровьем ради образа, который не имеет ничего общего с реальностью? Может, анорексия и про-ана — не отклонения в поведении отдельного человека, но сигнал к тому, чтобы переосмыслить понимание стройности, женственности и красоты?