Описание земли Камчатки, дневники Миклухо-Маклая, письменность индейцев майя: 10 лучших русских книг по антропологии

Слово «антропология» встречается в интернете всё чаще, но не все знают, чем именно занимается эта наука. Прочитав название статьи, многие из вас, наверное, подумали «это про черепа!» и вспомнили зажигательные видео Станислава Дробышевского. Действительно, долгое время в России и в СССР антропологами называли ученых, исследующих скелетные останки, расы и эволюцию предков человека. Однако во всём мире термин «антропология» понимается более широко; и если происхождение и морфологию (физические различия) человека относят к ведению физической антропологии, то культурная, или социальная, антропология занимается анализом культуры и социальной организации, помещая исследователя «внутрь» изучаемой группы (этот метод называется включенным наблюдением). В СССР такой наукой была этнография, правда, в конце перестройки ее попытались переименовать в этнологию, но последние 15 лет происходит медленный переход на общемировое название — «антропология».

Одной из причин такого терминологического разнообразия является политическая ангажированность науки: этнографию и этнологию ассоциируют с «нашей» наукой, а антропологию — с зарубежными теориями, которые нам не нужны (или, наоборот, нужны только они).

Поэтому в более близких к науке кругах существуют противоречивые мнения, что в России антропологии нет, или, напротив, что наша этнография (этнология) самая правильная в мире, и, следовательно, незачем нам читать западных антропологов.

Во всём этом нелегко разобраться, но мне хочется сделать шаг к преодолению путаницы и показать, что, во-первых, антропология в России была и раньше, только по-другому называлась, а во-вторых, она всегда (ну почти) оставалась частью мировой науки и даже делала передовые открытия. Показать это я хочу через 10 книг русскоязычных антропологов (тогда их называли этнографами), каждая из которых была важным достижением науки своего времени. Это и сейчас интересное чтение, при условии, что читатель будет снисходителен к таким особенностям, как архаичный стиль повествования или обилие научной терминологии. Зато, не имея представления о том, что такое антропология в России, прочитав эти десять книг, можно это представление получить; можно получить его и более быстрыми способами, но вряд ли более интересными. Начнем с самого начала.

1. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки

В 2-х томах. Т. 2. СПб.: Императорская Академия наук, 1755

Всем известна история о немецких ученых в Петербургской академии наук, которых в XVIII веке пригласили в Россию для создания русской научной школы, а «на самом деле» они пытались навязать норманнскую теорию происхождения русской государственности и притесняли Ломоносова.

Однако научную школу немцы действительно создали, открыли миру Россию в естественнонаучных описаниях, а Герхард Фридрих Миллер придумал выделить этнографию как отдельную дисциплину в классификации наук. То есть, на минуточку, Россия — это родина этнографии!

А ученик немецких академиков Степан Крашенинников смог составить эталонное монографическое описание населения Камчатки, тематическая структура которого воспроизводится в этнографических работах уже три столетия.

2. Миклухо-Маклай Н. Н. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 1. Путешествия 1870–1874 гг. Дневники, путевые заметки, отчеты

М.: Наука, 1990; Т. 2. Путешествия 1874–1887 гг. Дневники, путевые заметки, отчеты. М.: Наука, 1993

Имя Миклухо-Маклая известно каждому жителю России, его включили в пантеон национальных героев еще во времена позднего сталинизма в рамках проекта «Россия — родина слонов». Тогда всячески доказывали, что крупнейшие мировые изобретения были сделаны в России: паровоз, воздушный шар, лампочка… На научные достижения Миллера не посягали, всё-таки немец, а Миклухо-Маклай стал в этом пантеоне первым борцом с расизмом.

В действительности настоящим вкладом Николая Николаевича в антропологию была идея о том, что исследователь может понять изучаемое сообщество, только когда живет в нем и документирует свои наблюдения в полевых дневниках.

Свою идею Миклухо-Маклай реализовал почти за полвека до Бронислава Малиновского, считающегося отцом полевой антропологии, но, к сожалению, он не оставил после себя методологических работ. Малиновскому пришлось «изобретать» такой способ исследования заново, а дневники Миклухо-Маклая были опубликованы только в советское время.

3. Богораз В. Г. Чукчи

Ч. 1. Л.: Издательство Института народов Севера ЦИК СССР, 1934; Ч. 2. Религия. Л.: Издательство Главсевморпути, 1939. (Bogoras V. Chuckchee. New York: AMS Press, 1975)

Одной из вершин развития дореволюционной этнографии можно назвать исследования «этнографической тройки» Владимира Богораза, Льва Штернберга и Владимира Иохельсона. Оказавшись в Сибири как политические ссыльные, они вновь открыли миру эти дальние окраины России уже на новом уровне этнографического описания. Богораз и Иохельсон также работали с Францем Боасом, отцом американской антропологии, в знаменитой Джезуповской экспедиции. Книга Богораза «Чукчи» — самая известная из работ «тройки» — впервые была издана на английском языке при содействии Боаса и стала довольно популярной.

Архаичная культура чукчей анализировались Владимиром Германовичем в свете современных (для того времени) теорий происхождения семьи и эволюции религии.

Из этой книги весь мир узнал об удивительном обычае «товарищества по жене» (обмене женами) и чукотском шаманизме.

Судьба «этнотройки» во многом олицетворяет судьбу всей российской этнографии послереволюционного периода: Иохельсон эмигрировал в США, чтобы издать там материалы своих экспедиций, Штернберг остался на родине и умер в 1927 году в зените славы (ведь на его труды ссылался сам Энгельс!), а Богораз в 1930-х подвергся критике, был вынужден публично каяться в теоретических заблуждениях и несколько лет пытался безуспешно переосмыслить свои прежние работы в духе марксизма. Скорее всего, лишь смерть от болезни в 1936-м помешала ему попасть под каток репрессий 1937-1938 годов, унесших жизни многих этнографов.

4. Чаянов А. В. Организация крестьянского хозяйства

М., 1925 (Chayanov A. V. Peasant Farm Organization // The Theory of Peasant Economy. 1966)

Александр Чаянов не был антропологом, хотя и проводил полевые исследования. Но, изучая русское крестьянское хозяйство, он вышел на вопрос о роли морали в экономике, что оказало огромное влияние на экономическую антропологию, правда, только западную, потому что советской не существовало.

Это тот случай, когда отечественный ученый был репрессирован и забыт на родине, а на Западе стал основоположником целого направления исследований.

В 1960-х его работы открыли заново, начали переводить, и внимание к ним не ослабевает до сих пор.

5. Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография

М.: Наука, 1991 (Zelenin D. Russische (ostslavische) Volkskunde. Berlin; Leipzig, 1927)

Эта книга была опубликована на немецком и стала энциклопедией восточнославянской этнографии для всей мировой науки, итогом векового периода «романтизма» в русской «науке о народе», volkskunde, как она называлась в Германии. В СССР в то время шла борьба с великорусским шовинизмом, и интерес к народной культуре был неуместен. На русском книга вышла только в эпоху перестройки.

Работы «тройки» и Дмитрия Зеленина — наследие еще дореволюционной науки, но в 1930-х старая школа была разгромлена за идеологическое несоответствие, многие этнографы были репрессированы. Этнография очень изменилась, какие-то темы ушли из нее, но пришли и новые, соответствующие марксистскому пониманию науки.

Оценивать вклад послевоенных исследователей в мировую антропологию сложно: за железным занавесом советские работы, завернутые в обязательную «марксистскую упаковку», воспринимались плохо, а работы буржуазных ученых в СССР — еще хуже.

Но всё-таки я попытался выделить ряд публикаций, которые (пока) не стали достаточно известны в мире, но, как кажется, имеют такой потенциал.

6. Кушнер П. И. Этнические территории и этнические границы

М., 1951

Из этого списка работы Кушнера, наверное, самые недооцененные. Исследования этнических границ относятся к области прикладной этнографии (которой в СССР занимались единицы). Кушнер смог обратиться к реальному полевому материалу, минуя устоявшиеся схемы и идеологические ограничения. Именно на их основе могла бы родиться действительно интересная теория этничности, но, к сожалению, этого не произошло. Когда прикладные задачи по установлению границ в Восточной Европе были решены, Павла Ивановича направили заниматься изучением колхозов.

7. Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области

Советская этнография. 1955. № 4

Это не книга, а всего лишь статья, однако она заложила основы масштабного учения, согласно которому территории и культуры всего мира можно поместить в единую иерархическую классификацию, основанную на данных этнографии. Учение играло важную роль в советской позитивистской этнографии, но говорить о его большом влиянии на мировую науку не приходится. Тем не менее оно продолжало традицию, идущую от популярного в первой половине XX века диффузионизма и отечественных последователей этого течения 1920-х—1930-х годов. Теория Левина и Чебоксарова вышла стройной, логичной и могла бы стать основой для изучения мирового культурного разнообразия, но в итоге даже в СССР не получила заметного развития из-за смещения теоретического фокуса в сторону этноса и этнических процессов.

8. Кнорозов Ю. В. Письменность индейцев майя

М.; Л., 1963; Иероглифические рукописи майя. Л., 1975

Юрий Кнорозов был этнографом и работал в ленинградском отделении Института этнографии (Кунсткамере), однако стал известен благодаря работам, которые сейчас с антропологией связать сложно.

Расшифровка письменности майя, безусловно, огромное и очевидное достижение, но его не сразу признали иностранные коллеги из-за наличия в текстах Юрия Валентиновича обязательных «реверансов» в сторону марксистской теории.

Понадобилось много лет, чтобы мировое научное сообщество по достоинству оценило заслуги советского ученого, но это всё-таки произошло — в Мексике поставили два памятника Кнорозову: один — в Мериде, другой — в Канкуне.

Вообще, главной темой позднесоветской теоретической этнографии был этнос, примордиалистская теория этничности, разработанная в 1970-х академиком Юлианом Бромлеем и его коллегами. Согласно этой теории этничность определяли примордиальные, то есть «изначальные» факторы, не зависящие от идентичности человека: происхождение, культура, язык и т. д. Параллельно Лев Гумилев развивал оппозиционную концепцию этноса — пассионарную теорию этногенеза, — в которой этничность и вовсе представала биологическим явлением. Оба этих направления были совершенно оторваны от мировой повестки, ведь в это же время на Западе происходил инициированный норвежским антропологом Фредериком Бартом разворот в сторону изучения этнической идентичности. Кто знает, возможно, советские теории этноса ждет новое открытие и актуальное прочтение…

А две следующие книги не относились к советскому этнографическому мейнстриму, но оказались гораздо ближе к темам, интересующим мировую антропологию.

9. Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Л., 1983; Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993

Альберт Байбурин вышел из известной в мире Тартуской семиотической школы и учился у ее основателя Юрия Лотмана. Одним из первых он весьма успешно применил принципы семиотического анализа к народной культуре. Работы Байбурина хорошо оценили на Западе, но они не вызвали значительной дискуссии только по одной причине: изучение народной культуры там давно находится на периферии антропологии. Чего не скажешь об антропологии российской, где Альберт Кашфуллович до сих пор один из самых цитируемых авторов.

10. Крупник И. И. Арктическая этноэкология. Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Евразии

М.: Наука, 1989

Эта книга когда-то приятно поразила меня на фоне прочитанной параллельно схоластической монографии «Культура жизнеобеспечения и этнос». «Арктическая этноэкология» — довольно прогрессивная работа о приспособлении культуры жителей Крайнего Севера к экстремальным климатическим условиям. Книга вызвала интерес в мире, и через два года после ее выхода Игорь Ильич уехал в США, где и по сей день продолжает антропологические исследования Арктики.

Если кто-то задумается, какую бы одну книжку прочитать из этого списка, я бы посоветовал обратиться именно к работе Крупника. Это увлекательная научная книга, написанная простым и понятным языком.

Этот весьма субъективный список оканчивается на 1990-х, поскольку вместе с произошедшей тогда сменой названия российскую антропологию ждали большие перемены; чтобы оценить их масштаб, нужен список еще из 10 книг, а, может быть, и более длинный. Последние 30 лет российская антропология трудно, но неуклонно интегрируется в мировую науку, российские исследователи учатся и преподают на Западе, стали доступны работы на иностранных языках. Меняется мир — старые темы и методы проходят проверку на актуальность. Но где бы мы были сейчас, если бы не было классиков отечественной антропологии, о книгах которых я здесь рассказал?