«Здравствуй, моя любимая кроватка!» Как мы оживляем все неживое и почему не стоит с этим бороться
Наш огромный мир довольно трудно понять, поэтому человек постоянно пытается привести все к общему знаменателю — к себе любимому. Действительно, из огромного множества живых существ и неживых предметов с наибольшим рвением мы изучаем самих себя (посмотрите, сколько сейчас социологов, а сколько — энтомологов?). Приписывая неодушевленным вещам человеческие свойства и характеристики, мы пытаемся усмирить, обуздать все то, что нам кажется страшным и непонятным.
Термин «антропоморфизм» официально появляется в XVIII столетии, в связи с критикой ереси, которая заключалась в излишнем «очеловечивании» христианского Бога, хотя само явление, называемое этим заумным словцом, конечно, встречается намного раньше. Например, в VI веке до н. э. греческий философ Ксенофан высмеивает Гомера за то, что он, описывая богов, просто наделяет тех характерными чертами общества, ему поклоняющегося. Но это просчет не только автора «Илиады» — с самого возникновения религии люди придумывают себе такие высшие силы, какие их достойны. Тотемы, идолы, египетские, греческие и римские небожители — все они лишь отражение тех, кто в них верил. Антропоморфизм — это приписывание нечеловеческим существам и предметам не только физических свойств, но и характеров, эмоций и намерений людей. Такой способ мышления настолько для нас привычен, что мы даже не замечаем, как часто он проявляет себя.
Мы не можем избежать антропоморфного взгляда на мир, когда говорим о погоде (дождь «идет», «злой» ветер, «разъяренное» небо), когда стараемся подчеркнуть широко распространенные свойства предметов (бумага «мягкая, как мамино прикосновение») или хотим более эмоционально рассказать об обыденном («в моем животе настоящее восстание», «посмотри, какое хитрое выражение лица у той тачки»). Часто «человеческие» суждения звучат в разговорах о животных или с животными, о роботах и машинах, чем-то похожих на людей.
Даже растениям мы можем приписывать наши эмоции, и тогда «цветы радуются дождю и встречают нас яркими лепестками».
Почему так происходит?
Наш мозг, при всей его многофункциональности, имеет и ограничения. Так уж вышло, что и о живых существах (чаще всего — о себе и других людях), и о неодушевленных предметах (о природе, постройках, мебели) мы думаем одной и той же зоной мозга. За эти когнитивные процессы отвечает существующая только у приматов, в том числе и у людей, система зеркальных нейронов. Они позволяют нам формировать собственное отношение к происходящим событиям и подражать им. Зеваете, если кто-то зевнул около вас? Скажите спасибо зеркальным нейронам. Так вот, при наблюдении за людьми, к примеру поднимающими руку, а также за экскаватором, поднимающим ковш, у нас активизируются одни и те же нервные клетки. Поэтому нам так тяжело относиться к неживым объектам иначе, чем к живым. У нас очень скудный словарь для обозначения действий неодушевленных объектов и их качеств.
Мы просим «приходить быстрее» и сантехника, и лифт, хвалим словами «какой ты у меня умненький» ребенка и смартфон.
Отдельного языка для предметов нет, да и особой надобности в нем тоже: мы ведь и так всё понимаем.
Кстати, у людей с расстройствами аутистического спектра способность к очеловечиванию развита намного хуже, чем у остальных. Несмотря на то, что зеркальные нейроны у них такие же, мозг заметно менее активно откликается на наблюдение нечеловеческих объектов. В ходе эксперимента испытуемым одновременно показывали изображения, которые были так или иначе связаны между собой, и с помощью позитронно-эмиссионной томографии изучали поведение разных областей мозга. У подопытных с РАС фронтальная кора, отвечающая за «оживление» предметов, реже возбуждалась, хотя в тех же случаях в контрольной группе наблюдался яркий всплеск «узнавания».
Не только нервная система виновата в том, что мы оживляем предметы, — гормоны тоже помогают нам обманываться. Известно, что уровень окситоцина, гормона любви и радости, повышается, когда мы совершаем социальные действия, например прикасаемся к людям. Исследователи пошли от обратного: они ввели дополнительную дозу окситоцина испытуемым и показали им фотографии людей, дотрагивающихся друг до друга, и соприкасающихся неодушевленных объектов. А затем попросили выбрать те из них, где происходит общение. Добровольцы, которым вводили окситоцин, в полтора раза чаще указывали картинки с неодушевленными «общающимися» предметами, чем испытуемые с плацебо.
Но это еще не самое странное. В другом эксперименте накачанные гормоном добровольцы наблюдали за геометрическими фигурами и приписывали квадратам и треугольникам не только социальные связи, но и характеры, возраст и даже пол.
Кроме биологических причин, склонность человека к антропоморфизму сильно зависит также от психологических и социальных факторов. Мы нуждаемся в обществе, нам необходимо постоянно создавать и укреплять связи. Да, даже интровертам. Если так случилось, что вокруг вас нет других людей, то подсознание поможет удовлетворить потребность в общении путем очеловечивания любимых и дорогих предметов. Так мы начинаем разговаривать с телевизором и картинками в нем и громко жаловаться на мерзкий будильник, который как назло прерывает наш сон.
Уровень антропоморфизации тем выше, чем более одинок человек и чем сильнее нуждается в привязанности.
И разумеется, склонность к антропоморфному постижению мира зависит от первичных знаний. С этим все просто: лучше всего человеку известен он сам и его реакции. При открытии и изучении чего-то нового нам просто необходимо опираться на уже существующий опыт, а поскольку большая его часть связана с нами самими… Результат очевиден и закономерен. А вот в ходе развития и обучения мы постепенно корректируем отношение к миру с учетом более сложных знаний и логических ходов.
Причины вроде ясны, а следствия? Разговоры с любимым фикусом — это чудесно, но что вы скажете о судах над неживыми предметами?
15 мая 1591 года в городе Угличе зазвонил набатный колокол, возвестивший о кончине сына Ивана Грозного царевича Дмитрия, наследника престола. Угличане так возмутились, узнав об ужасном происшествии, что недолго думая поубивали всех предполагаемых душегубов, поднявших руку на венценосное дитя. Конечно, власть не могла закрыть глаза на содеянное. Прибывший с расследованием Василий Шуйский казнит бунтовщиков, а заодно «наказывает» и подстрекателя мятежа. Ему вырывают язык, отрубают ухо, отстегивают двенадцать ударов плетью и отправляют бедолагу в ссылку в Тобольск. Суровый приговор для колокола, не правда ли?
Многие люди перед сном пристально всматриваются в узоры на обоях или трещинки на потолке. В них можно разглядеть очертания, фигуры людей и даже человеческие портреты. А животные из облаков? А лицо на луне? Представляли хоть раз? Если да, то поздравляю, вы человек. Способность находить определенные рисунки в неопределенностях, судя по всему, присуща только людям. Мы хотим, опять же бессознательно, выявить хоть какую-то упорядоченность в неприятном нам хаосе, которым может быть все что угодно, даже поджаренный тост.
В 1994 году американка Диана Дьюсер увидела на своем завтраке лик Девы Марии. И не она одна!
Тост стал буквально символом эпохи, побывал на нескольких ТВ-шоу и через десять лет был продан за довольно большие деньги для засохшего куска хлеба.
А также он сыграл большую роль в изучении парейдолии — формирования желаемой картинки (или даже звука) на основе реальных деталей. Казалось бы, при чем тут антропоморфизм? А это прямое его следствие: наш мозг хочет увидеть лицо, даже если его нет. Лица повсюду — дома с окнами-глазами, дверные ручки, макароны, кричащие из кастрюли.
Даже на Марсе! В 1976 году НАСА опубликовало фотографии поверхности Красной планеты, на одной из которых явно выделялась вполне себе человеческая физиономия. Представляете, как обрадовались те, кто верит в существование антропоморфных внеземных цивилизаций! Понадобилось почти 25 лет, чтобы получить снимки обычного камня в высоком разрешении и всем успокоиться. В общем, парейдолия — штука интересная и занятная, но, увы, в особых случаях это может привести к психозу и мании преследования.
Антропоморфизм также дает нам возможность наделять своими эмоциями не только неодушевленные предметы, но и других живых существ. Например, домашних животных. Каждый хозяин пса или кота уверен, что его питомец имеет свой характер, широчайший эмоциональный спектр и вообще богатый внутренний мир. Это не так.
Животные могут испытывать лишь шесть первичных эмоций: страх, отвращение, ярость, счастье, удивление и грусть.
Любые другие — это лишь наше воображение… простите, склонность к антропоморфизму. Мы «пересаживаем» животному собственные переживания и свой темперамент. Подтверждают это специалисты по поведению, которые попросили владельцев собак описать уровень эмоциональности их питомцев, а затем оценили и самих хозяев по тем же критериям. Характеры людей и животных, как и предполагалось, оказались очень схожими. И вовсе не потому, что бобики действительно были веселыми, открытыми экстравертами, а потому, что так их оценили владельцы. Не нарочно — просто они привыкли представлять своих питомцев именно такими.
О нашем желании видеть вокруг себя лишь людей и «людей» прекрасно знают маркетологи — и, естественно, используют это обстоятельство в своих целях. Сближая покупателя и товар, можно получать огромные барыши! Самый частый прием продажников — разговор от лица предмета.
Спортивная обувь пишет смс: «Встретимся сегодня в зале», — бытовая техника просит отпустить ее на пенсию (и купить новую, в рекламируемом магазине), а пальцы ног надевают купальники и расхаживают по пляжу, нахваливая мазь от грибка.
Не всегда такая реклама нам нравится, но она запоминается, потому что мозг реагирует на знакомые действия и ситуации. Хорошо заходят и животные, ведущие себя как люди: леопард, наслаждающийся газировкой, и его аллигатор-телохранитель Феликс, рыжий сеттер, рекомендующий свой любимый собачий корм. Невольно реагируя на такие родные сценарии поведения, мы обращаем внимание и на саму рекламу, точнее на ее предмет. А вот еду лучше не оживлять: каннибализм не нравится никому.
Что уж говорить о нашем детстве, когда с антропоморфными персонажами мы сталкиваемся на каждом шагу. У того же Чуковского мы читаем о разумных животных, посуде или одежде намного чаще, чем о людях. И в своих статьях, уже для взрослых, он объясняет, почему не стоит удивляться разговорчивой мухе: детям нужны якоря, чтобы судить не об абстрактном «человеке», которого нужно еще представить, а о том, что они уже видели или слышали. И маленькие читатели легко воспринимают такие «фокусы», знакомясь с новыми характерами и пополняя набор суждений и чувств.
Людям свойственно стремление к антропоморфизму, но это не означает, что мы не готовы рационально мыслить или слишком глупы для мира, в котором живем. Нет, отчасти это лишь способ экономить наши ресурсы, эффективно расходуя их на более важные задачи. При желании мы способны контролировать себя и говорить о неодушевленных предметах, используя «подобающую» абстрактную лексику. Но нужно ли это? Скорее, необходимо помнить, что, даже если любой объект и можно описать как живого и разумного человека, на самом деле всё не так. А значит, не стоит рассчитывать на логичные действия от окружающих нас предметов или даже погоды. Мир продолжает жить по своим законам, как бы нам ни хотелось это изменить.