Древние греки не слышали о сексуальной ориентации: почему Античность не была сексуальной утопией
Античность не знала представлений о грехе, подсознательных желаниях и сексуальной ориентации. Древние греки и римляне не поняли бы наших споров о правах ЛГБТ: для людей той эпохи разделения на гомо- и гетеросексуалов вообще не существовало. В то же время Античность не была ни временем тотальной раскрепощенности, ни гомосексуальной утопией. «Нож» разбирается, как обстояло дело с любовью, желанием и сексом в Древней Греции и Древнем Риме.
Миф о сексуальной свободе древних
6 апреля 1895 года в Англии арестовали поэта и известного знатока античности Оскара Уайлда. Его обвинили в «непристойных действиях» и нарушении норм морали. Уайльд неоднократно пользовался услугами мужчин-проституток, но предметом обвинения были его отношения с юным Альфредом Дугласом, сыном маркиза Куинсберри.
Один из свидетелей со стороны обвинения рассказывал, что Уайльд однажды ужинал с ним в ресторане и обсуждал «поэзию, искусство и времена Рима», а потом привел домой и «содомизировал».
В самом известном эпизоде суда прокурор попросил Уайлда объяснить значение фразы из стихотворения Альфреда Дугласа — «любовь, что таит свое имя». В ответ Уайльд дал развернутое определение гомоэротических отношений:
Для исследователей, воспитанных в христианской культуре, античное отношение к сексу всегда было проблематичным — и одновременно очень соблазнительным.
Представьте ученого Викторианской эпохи, который читает стихи Катулла («Ох и вставлю я вам и в рот и в анус…»), описания оргий в «Метаморфозах» Апулея или прославление педерастии в диалогах Платона.
Когда сексуальность вне брака порицалась, а «нетрадиционные» отношения нельзя было даже обсуждать, Античность многим европейцам казалась веком сексуальной свободы и раскрепощенности.
Оскар Уайльд почти цитировал Платона на заседаниях суда. Лесбийские пары приезжали с паломничествами на остров Лесбос, где когда-то жила Сапфо. Томас Манн поместил в Венецию действие повести о любви престарелого писателя к белокурому подростку. Фотограф Вильгельм фон Глёден снимал своих любовников на фоне средиземноморских пейзажей, создавая ностальгические образы мужской красоты.
Только во второй половине XX века, после исследований Мишеля Фуко и Кеннета Довера, стало понятно, что Античность вовсе не была эпохой сексуального раскрепощения.
Нормы поведения в Древнем Риме и Древней Греции были не менее жесткими, чем в викторианской Англии. И некоторые из этих норм нам понять очень трудно.
Кто в Риме считался распутником
В первом томе «Истории частной жизни» Поль Вен рассказывает, что нужно было сделать римскому гражданину, чтобы его считали распутным человеком:
Римляне не осуждали однополые сексуальные отношения, если один из партнеров был выше другого по социальному статусу. Связь между взрослым мужчиной и юношей-простолюдином или рабом считалась естественной и вполне допустимой.
Иногда такие отношения даже называли более благородными, чем отношения с женщинами: говорили, что женщина может поработить душу, а мальчики приносят тихое и спокойное удовлетворение.
Самоконтроль был гораздо дороже любви. Над тем, кто терял голову от эротических переживаний, снисходительно посмеивались.
Доминирование и пенетрация — мужское дело
Но верхом непристойности для мужчины были кунилингус и пассивная позиция во время анального или орального секса. Человека, который опустился до такой низости, называли сinaedus (аналог современного «пидор»), он становился объектом презрения и насмешек. Мужская пассивность была нарушением гендерных, моральных и политических норм. Она уравнивала гражданина с женщинами и рабами, а это было недопустимо.
В Греции и Риме не было геев и гетеросексуалов — только те, кто пенетрирует, и те, кого пенетрируют. Историки назвали это «пенетрационной моделью» греческой и римской сексуальности.
Ориентация — дело вкуса и случая, главное — положение сторон во время полового акта. Активным мог быть только мужчина, свободный гражданин политического союза. Пассивной должна была быть женщина, раб или юноша, еще не достигший зрелости. Мужчины, которые предавались эротическим забавам с мальчиками, вполне могли быть добропорядочными мужьями и отцами.
Эротическая связь между юношей и взрослым мужчиной почиталась в Древней Греции, откуда ее вместе с философией и математикой и позаимствовали римляне. Но там связь была не столько сексуальной, сколько педагогической.
«В Греции, — писал Мишель Фуко, — истина и секс соединялись в форме педагогики через передачу драгоценного знания от одного тела к другому; секс служил опорой для посвящения в познание».
Любовь к мальчикам как основа национальной политики
Историк Геродот посвятил много страниц тому, чтобы выделить отличия между варварами и греками. По его мнению, главными чертами греческой культуры были религиозные обычаи, язык, еда и отношение к наготе. Но нам гораздо сложнее понять другую ключевую особенность Греции классического периода — институт педерастии.
Греческая педерастия — это эротическая связь между взрослыми (иногда престарелыми) мужчинами и мальчиками 12-17 лет.
В «Птицах» Аристофана один мужчина говорит другому:
В «Пире» Платона Аристофан называет любовь к существам одного пола наиболее благородной формой любовных отношений: «Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности». Через институт педерастии от старшего к младшему передавались нормы вкуса, морали и поведения. Мужчина (эраст) должен был преследовать юношу с комплиментами и подарками, а юноша (эратомен) должен был вести себя примерно так, как до недавнего времени полагалось вести себя девушкам — вежливо уклоняться от ухаживаний и идти навстречу другому, только убедившись в чистоте его намерений.
Педерастия не только прославлялась, но и вызывала насмешки. В своих комедиях Аристофан пишет о политиках «с растянутыми анусами»: продвижение по политической иерархии он связывает с готовностью пассивно удовлетворять других, а взяточничество — с привычкой принимать подарки от любовников.
Но комедии для того и ставились, чтобы издеваться над самым дорогим и священным.
Как и римляне, греки отлично поняли бы феминистский лозунг «личное — это политическое». Секс для них был способом утверждения гражданских добродетелей и гендерных стереотипов, а не местом взаимного удовлетворения партнеров. Сексуальные связи между взрослыми мужчинами хоть и существовали, но считались порочными и недостойными. Взрослый мужчина, который занимал пассивное положение во время секса, мог потерять свою мужественность и гражданское достоинство в глазах общества.
Мизогиния как основа устройства общества
Связь между двумя мужчинами пересекала тщательно выстроенные социальные барьеры: мужчина занимал место женщины или раба.
Женщин греки считали несовершенными существами, которые постоянно хотят секса, неспособны к разумному рассуждению и самоконтролю.
Жены должны были управлять домохозяйством и растить детей — на публике они появлялись только во время религиозных церемоний. Среди мужчин нельзя даже было упоминать их имена.
Низкий статус женщины обосновывался медицинскими теориями школы Гиппократа. Согласно Гиппократу, устройство человеческого организма определяется составом и течением телесных соков. Женщина по природе влажная и холодная — тепло она берет от мужчины во время сексуального акта. Женская матка считалась отдельным органом, который может перемещаться по телу и при недостатке удовлетворения может привести к безумию или удушью.
Женщинам физиологически необходим секс, поэтому им нужно как можно скорее выходить замуж и рожать детей.
По словам Демосфена, положение женщины в греческом обществе было следующим:
В реальности женщины, возможно, пользовались куда большей свободой, чем это признавалось моралистической риторикой. Но мы об этом почти ничего не знаем: источники, которые до нас дошли, за единичными исключениями написаны мужчинами.
Почему «будем как греки» — плохая политическая платформа
Если бы вы спросили грека, какой он ориентации, он бы вас не понял. Затем, после долгих объяснений, он ответил бы, что это не имеет никакого значения — как предпочтение брюнетов или блондинов вашими современницами. Понятия гомо- и гетеросексуальности были для них незнакомыми и странными — примерно также, как для нас странно классифицировать людей по их пищевым предпочтениям.
Апеллировать к античной культуре в современных спорах о сексуальности еще более странно, чем во времена Оскара Уайльда. Но люди все-таки продолжают это делать.
В 1992 году в штате Колорадо приняли закон, запрещающий защиту геев, лесбиянок и бисексуалов от дискриминации. Одним из аргументов в пользу его принятия были слова Платона, который в «Законах» писал, что «соединение мужчины с мужчиной и женщины с женщиной — противоестественно и возникло как дерзкая попытка людей, разнузданных в удовольствиях». Марте Нуссбаум, привлеченной к суду в качестве свидетеля и знатока Античности, удалось доказать, что Платон в это тексте осуждает не гомосексуальность, а чрезмерные страсти как таковые.
Гомосексуальность до сих пор часто порицается как что-то противоестественное (несмотря на обилие примеров в живой природе). Но греки и римляне ставили свою цивилизацию выше природы, и для них этот аргумент не годился.
Для Платона «противоестественным» было не то, что противоречит неким вечным законам природы, а всё эгоистичное, чрезмерное и расточительное.
Эпикур писал, что «приятную жизнь рождают не попойки и кутежи, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, но трезвое рассуждение». Мальчики, женщины и сочная форель могут вызывать одинаково порочное вожделение. К счастью или сожалению, запретить чрезмерные страсти гораздо сложнее, чем принимать законы против геев.
В 2015 году во время слушаний Верховного суда США о легализации однополых браков один из судей заявил: прав на однополый брак не было даже у граждан Греции и Рима, где в целом положительно относились к гомосексуальным отношениям. Если даже древние считали, что это принесет обществу вред, то и мы должны быть осторожными.