Великое изгнание мытарей. Как первые мусульмане снизили налоги вшестеро — и почти без боя захватили половину Византии и Иран

В 602 году император Византии Маврикий был убит солдатами нового претендента на престол — Фоки, и глава дома Сасанидов, рыдая и называя Маврикия своим отцом (Маврикий и в самом деле когда-то помог Хосрову II получить престол), пообещал отомстить узурпатору.

В тот же год армии персов вторглись в Сирию и Палестину — так началась Ирано-византийская война, которую иногда еще называют «мировой войной VII века».

Война и в самом деле стала мировой, захватив буквально все государства и племена тогдашнего мира: от Пиренеев до Гималаев все так или иначе сражались на стороне одной из держав или как минимум пользовались тем, что армии двух колоссов отвлечены боями на другом конце света.

Персы сумели договориться с аварами и славянами, которые вторглись на Балканы и даже осадили Константинополь, а еще с эфиопами, которые угрожали Египту. Византийцы же организовали нападения отживающего свой век Тюркского каганата и каганата Хазарского, чья звезда только восходила, на земли Сасанидов. В Сирийской пустыне и на севере Аравии вели непрерывную войну два исповедовавших христианство арабских государства — Гассаниды и Лахмиды, вассалы воюющих гигантов.

В землях Бактрии и Согдианы города восстанавливали свою независимость от Сасанидов, остатки эфталитов вместе с индийскими Гуптами вели набеги на персов с территории Пенджаба, и в то же время варварские королевства Европы — франки, бургунды и вестготы — норовили оттяпать у ромеев новые территории, а лангобарды даже завоевали север и центр Италии.

На стороне персов сражались отряды иудеев, византийцев поддержали колхи и лазы. Впрочем, мир не делился в той войне по этническому или религиозному признаку — зороастрийцы воевали друг с другом так же неистово, как и христиане с христианами или иудеи с иудеями.

В какой-то момент главнокомандующими и той, и другой армии были этнические армяне. В одной из битв наибольшую часть сражавшихся с той и другой стороны составляли греки, а в другой — арабы.

Основным театром военных действий стали Сирия, Палестина, Египет, Каппадокия и Анатолия — именно те провинции, которые за несколько десятков лет до этого были почти полностью выкошены страшной эпидемией. Новые поколения жителей, новое пушечное мясо, еще не успело вырасти — зачастую жителей городов, от которых остались только могучие стены, не хватало, чтобы просто оборонять периметр.

В начале войны успех сопутствовал агрессору: Хосров II Парвиз захватил Сирию и Палестину, вошел в Иерусалим и отослал в свою столицу христианские святыни (что вызвало великое уныние в византийских войсках), он захватил Египет, главную житницу Константинополя, его армии вторглись в Малую Азию — одна из них дошла до Босфора и могла воочию видеть Константинополь, осаждаемый аварами и славянами, но помочь своим союзникам, не имея флота, так и не смогла.

Византии потребовалось восемь лет на решение спора о власти, и в конце концов престол занял энергичный Ираклий I, который последовательно, одно за другим отбил у персов все их завоевания. В конце 620-х годов Ираклий перенес военные действия на территорию Междуречья, и, наконец, совершенно изнуренные этой войной персы и византийцы заключили в 628 году мир.

Что совсем не означало ни для тех, ни для других окончания войн: византийцы ведут затянувшуюся войну со славянами, которых удается вытеснить с территории Греции, но не с Балкан, совершают походы за Дунай, в земли аваров, пробуя «привести их к миру», но в конце концов мир им приходится покупать — платить аварам дешевле, чем собственным солдатам. Про возврат более дальних земель, вроде североитальянских, византийцы уже даже не думали.

Персы же с великими усилиями пробуют восстановить свои позиции в Хороссане, Согдиане, Бактрии и Прикаспии. К тому же персам досаждали бедуины: в момент высшей, победоносной для себя точки войны, в 611 году, Хосров, посчитав Лахмидов не слишком надежными союзниками и опасаясь их предательства, разгромил их, и после этого устью Евфрата, больше не защищенному буферной зоной из вассалов шахиншаха, постоянно угрожали банды кочевников.

И сама «мировая война», и последовавшие за ней сражения вышли необыкновенно жестокими и кровопролитными.

Почти 30 лет убийств людей, разрушений и пожаров, уничтожения посевов обескровили и без того малолюдные земли.

Тотальные мобилизации не спасали: и та, и другая сторона пополняли свои ряды рабами, а то и военнопленными (и было немало людей, успевших повоевать за обе стороны, и наверняка среди них попадались и люди, которые в течение этих долгих лет «переметнулись» не по одному разу) и принимали на службу варваров на любых условиях.

В итоге «мировая война» окончилась вничью: и император, и шахиншах подтвердили нерушимость границ 602 года. Даже в отношении христианских святынь был восстановлен статус-кво: они вернулись в Иерусалим (что сделало Ираклия героем и всеобщим любимцем). Правда, оба мировых гегемона потеряли множество территорий на периферии. А еще — невиданное количество людей и невероятных размеров состояния.

Города зарастали травой, в Дамаске, например, больше половины домов стояли пустыми, а иные города и вовсе оказались покинуты, ремесленные мастерские были закрыты — их хозяев либо угнали в рабство, либо уничтожили, земли некому было обрабатывать, и они зарастали бурьяном, ирригационные системы заиливались.

Тлен и разорение — вот что представляли из себя земли Ближнего Востока, пострадавшего больше других. Впрочем, земли, по которым не прошли враждующие армии, были немногим лучше: всех способных сражаться отправили на войну, а «всё для фронта, всё для победы» подорвало оставшиеся хозяйства.

Надо ли говорить, что налоги, и без того невыносимые, резко скакнули вверх: правителям деньги были нужны как воздух — и для восстановления после массовых разрушений, и для содержания армии и ведения доставшихся им в наследство от «мировой войны» малых войн.

В Персии дед Хосрова II, Хосров I, современник императора Юстиниана, за полстолетия до начала войны провел налоговую реформу (прежние правила налогообложения просуществовали около тысячелетия, со времен Дария), резко снизив налоги, но сильно укрепив контроль за ними.

Начиналось всё отлично. Всю обрабатываемую землю разделили на участки, называемые «джариб» (2400 кв. м, или 24 сотки, чтобы легче было представить себе этот размер «на глазок»). За джариб, засеянный зерновыми, полагалось платить 1 драхму (3–4 грамма серебра) в год, за засеянный виноградником — 8 драхм и т. д.

Кроме того, вводился подушный налог в зависимости от категории состояния плательщика, от 4 до 12 драхм в год, собираемый ежеквартально. Его платили все мужчины в возрасте от 20 до 50 лет, кроме жрецов, вельмож и людей, находящихся на царской службе.

Нет никаких сведений о том, как изменилась ситуация за период между царствованиями двух Хосровов, но известно, что жители Сирии и Палестины благосклонно встречали персидские армии во времена «мировой войны», потому что это означало сильное уменьшение налоговой нагрузки.

Но в течение войны Хосров II, оставшись без средств, резко поднял налоговую планку: известно, что суммы налогов выросли впятеро (мы не знаем, каких именно налогов это коснулось и от какой именно планки стоит отсчитывать рост — от установленной дедом нашего героя или от какой-то иной, уже измененной).

Неплательщики, как и раньше, подвергались телесным наказаниям, их семьи ждало рабство, а самого главу семьи в разгар военных действий — служба в армии.

Большая война закончилась, Хосрова II свергли (его заточили в темницу, а потом расстреляли лучники), но и его сын Кавад II был не в состоянии изменить ситуацию с налогами — как это часто (почти всегда) случается в истории, экстраординарные налоги «забывают» отменить.

В Византии налоги собирали на основе кадастра (изменяемого раз в 15 лет) и оценки земли (было несколько уровней качества участков). Земледелец не имел права оставлять свою землю и был обязан платить налог вне зависимости от того, обработана земля или нет. Кроме того, существовал подушный налог и великое множество других — на очаг, на вино, на пользование определенными товарами и продуктами.

Кроме налогов центральных были и местные, а кроме регулярных — экстренные, разовые. Правда, в таких случаях, как описанные выше войны, экстренных становилось всё больше и больше, сами налоги росли, и, как уже писалось выше, их частенько «забывали» отменить. Кроме того, господствовал общинный принцип: за недоимки одной семьи расплачивалась община. Наказания же для самого неплательщика были характерны для того времени: пытки и рабство.

Современники пишут, что часто приходилось отдавать налоговикам гораздо больше 60% урожая. И любое колебание погоды или проблемы с землей либо здоровьем членов семьи приводили к катастрофическим последствиям.

Более 80% всех рабов в Византии составляли дети земледельцев, которыми были вынуждены жертвовать проштрафившиеся.

Собиратели налогов, мягко говоря, не были популярны ни в Византии, ни в Персии, случаи нападения на них отмечались регулярно, и расквартированные в городах гарнизоны принудили исполнять не только военные, но и полицейские функции, которые в значительной степени сводились к защите сборщиков налогов и карании неплательщиков.

Стоит сказать, что христианство, ставшее общей и обязательной религией в Византии, переживало бурный период борьбы с ересями. Простые жители были далеки от философских споров, в которые углублялись религиозные деятели, обвиняя друг друга в «неправильной вере», поэтому в народе, внешне совершенно христианском, существовала довольно крепкая связь с верованиями и предрассудками прошлого. Бертран Рассел, характеризуя типичное для того времени состояние умов, иронично писал, что, как и в Римской империи времен язычества, кроме официальной религии верили одновременно в Судьбу и в Фортуну, не обращая внимания на разницу между ними. Что касается распространенного в Персии зороастризма, возможно, самой древней из пророческих религий, внутри него взглядов на то, как именно верить «правильно», всегда было много. Можно сказать, что изложение зороастризма и его разновидности, митраизма, долгое время никого особо не волновали, но Сасаниды решили унифицировать религиозные обряды и понимание религии. Любая унификация «правильных» мыслей и поведения, как известно, сопровождается насилием, и к описываемым событиям этот процесс не был закончен, что, вне всяких сомнений, приводило простых жителей в смятение духа.

И византийские императоры, и духовники, и их визави из числа персидских Сасанидов в те годы постоянно упрекают своих подданных в «нетвердости веры», и, как покажет недалекое будущее, возможно, их упреки не были лишены оснований. В любом случае то самое смятие духа, о котором мы говорили выше, является одним из последствий всех войн и разрушений, потому что в такие моменты люди начинают думать, что с божественной силой что-то не так — они усердно молятся и исполняют ритуалы, но их молитвы не помогают, и в народе ползут слухи о том, что либо бог их не любит, либо сила его невелика и он не так и всемогущ, как им казалось до тех пор, пока кровавые испытания не выпали на долю страны и их самих…

По воспоминаниям современников, даже в тот момент, когда империи-монстры зализывали раны, весь мир ждал нового столкновения между ними — следующая ирано-византийская война казалась тогда лишь вопросом времени, но ей, однако, так и не суждено было случиться.

Из Аравии пришла новая неведомая сила, о которой тогда мало кто знал и уж точно никто не принимал ее в расчет — мусульмане за исторически очень небольшой отрезок времени буквально взорвали старое мироустройство, кардинально перекроив карту мира.

Один из историков сравнивает поток мусульман из Аравии с «человеческим цунами», другой говорит об «эффекте попкорна», когда из горсти зернышек появляется масса, заполняющая собой всё пространство, — но вряд ли подобные сравнения удачны и справедливы.

Первые вылазки воинов ислама в земли неверных были осуществлены еще при жизни Мухаммеда — оба набега окончились неудачно.

В одном из них арабская конница случайно наткнулась на небольшой отряд византийцев, перемещавшихся из города в город, и потерпела жестокое поражение. О другом набеге известно лишь то, что и он закончился ничем, а персы отправили шахиншаху сообщение, в котором высмеивали арабов за неумение стрелять из лука.

Это нисколько не обескуражило пророка, который до самой своей смерти думал о такого рода военных предприятиях.

Но арабские завоевания начались при его приемнике, Абу Бакре, который отправил в Сирию и Палестину несколько относительно небольших отрядов, костяк которых составляли вовсе не правоверные, несущие знамя ислама, а бедуины. Большинству из них были не интересны религиозные догматы, они чаще всего не были мусульманами, их, как и любого кочевника, интересовала военная добыча, которой можно было поживиться в городах.

Аппетиты воюющих разжигал хумс — налог, специально придуманный для дележа военной добычи: он составлял пятую часть от захваченного в пользу пророка (в дальнейшем — халифа), тогда как прежние традиции предусматривали отчисление 1/3 в пользу военачальника. Как бы мы сейчас сказали, это было весьма мотивирующее уложение.

Тактика таких отрядов была простой: марш через пустыню, в которой бедуины умели прекрасно ориентироваться и выживать, под стены какого-то города. Если город окажется слабым — попробовать захватить его, если там окажется стойкий враг — уйти, поменять цель, найти добычу послабее.

Но случается невероятное — перед арабами открывают ворота и большие города, и малые: жители охотно обменивают ненавистных им налоговиков (сами сборщики налогов и их семьи попадают в рабство, а их имущество, а возможно, и хранимые ими собранные налоги так велики, что удовлетворяют запросы завоевателей по части военной добычи) на свое право платить новой власти многократно меньший налог.

Вероисповедание еще не играет никакой роли, никакой роли не играет и национальность — полностью христианское население (этнические арабы, греки, персы и др.) Сирии и Палестины, копты в Египте, зороастрийцы — персы, арабы, греки и парфяне — в Иране — все легко принимают новую власть, обменивая свои прежние 60%+ налогов на джизью (плата за сохранение жизни при завоевании — от этого налога первоначально освобождались монахи и христиане, служащие в мусульманской армии) и харадж (земельный налог), что суммарно составляло тогда около 10% от заработанного.

Торговцы из числа «людей книги» — христиан и иудеев — платят теперь 5% пошлин от своих товаров (мусульмане — 2,5%, прочие — 10%), тогда как те же ставки в Византии и Персии были выше 30%.

Стремление как-то облегчить свою жизнь и избавиться от назойливых налоговиков проявлялось почти в каждом городе.

Так, в 634 году, после нескольких месяцев стояния у городских стен Дамаска неведомых мусульман (судя по всему, это была блокада, а не осада: о попытках штурма неизвестно ничего, зато известно, что у осаждавших не было ни опыта взятия крепостей, ни даже веревок, а за лестницами были посланы воины в соседний монастырь), христианское население города вдруг обнаружило воинов пророка на рыночной площади: преодолев вялое сопротивление малочисленной стражи, они вошли в город с двух его сторон.

Тут же, на площади, горожане договорились с завоевателями о том, что мусульмане не чинят жителям Дамаска никаких бед, не трогают их самих, их имущество и городские постройки, а «контрибуцию» возьмут с ромейских чиновников, пленив их самих и их семьи и забрав их собственность.

Кроме того, горожане обязались платить налоги и подати своим завоевателям, и, судя по всему, оглашенные суммы выплат их более чем устроили.

Ах да, еще христиане Дамаска (а всё население этого города в ту пору было христианским) пообещали поделить с мусульманами главный городской собор, просто перегородив его на две части: одна половина — для отправления христианского культа, другая — для приверженцев новой религии.

Точно так же приняли новых завоевателей жители Басры и Хомса, Газы и Куфы. Современники вспоминают, что жители множества городов выходили навстречу арабам с дарами, под звуки барабанов и цимбал, и практически везде и христиане, и иудеи, и зороастрийцы сразу выдавали мусульманам своих мучителей — сборщиков налогов — со всем их скарбом и легко соглашались на налоги и подати в пользу новых властей.

Конечно, «эхо войны» отразилось на возможностях обороняющихся. Так, самое быстрое и бескровное из завоеваний — завоевание Египта, совершенное минимальными силами: у Амра ибн аль Акра, этого «арабского Одиссея», было то ли три, то ли четыре тысячи воинов в подчинении; он легко расправлялся с местными гарнизонами, ни один из которых не превышал 300 воинов. Копты, египтяне-христиане, полностью поддержали Амра во всех без исключения городах.

Вплоть до середины VIII века население Арабского халифата всего лишь на 10% состояло из мусульман: ни первым четырем «праведным халифам», ни Омейядам не приходило в голову обращать покоренные земли в ислам. И даже когда Аббасиды начали активную деятельность в этом направлении, при их дворе возникла оппозиция, которая задалась вопросом: если все люди станут уммой (сообществом мусульман) и зимми (иноверцев) не останется вообще, то кто тогда будет платить налоги?

Дилемма — уплата налогов или следование канонам веры — почти две сотни лет стабильно решалась в пользу денег и — здравого смысла.

Например, к зимми могли быть отнесены только «люди книги» — христиане и евреи, но, продвигаясь дальше на Восток, арабы столкнулись с многочисленными многобожниками, которые, по канонам веры, подлежали уничтожению, — с зороастрийцами, в упрек которым ставили их пантеон богов (признак язычества, по мнению ортодоксов), а потом и с буддистами.

Завоеватели не стали истреблять их, благодушно причислив к зимми, правда, увеличив для них налоги вдвое по сравнению с теми, которые платили монотеисты.

В итоге арабских завоеваний Персия вовсе исчезла с карты мира, Византия, потеряв Ближний Восток и Северную Африку, продержится еще 800 лет в весьма урезанных границах и уже без притязаний на мировую гегемонию.

Двух колоссов, на которых держался мир, по сути, не стало, и вовсе не только могущество армий или всепобеждающая вера были тому причиной, но, возможно, более всего — ненависть к собственным государствам изможденных налогами народов, людей, которые уже не надеялись выжить в постоянно ухудшающихся условиях существования.