Комнаты-кабины, квартиры-ячейки и пластиковые дома-конструкторы: самые невероятные эксперименты советской жилищной архитектуры

Дома-коммуны

Дома-коммуны решали не только практическую, но и идеологическую задачу. Считалось, что воспитать свободного от мещанских ценностей «нового человека» в старых архитектурных пространствах невозможно: для нового быта требовался новый тип жилья.

Самым ярким воплощением идеи перевоспитания с помощью архитектуры стали дома-коммуны, которые самим своим устройством должны были приучить людей к коллективизму.

Как правило, они состояли из жилого корпуса с компактными квартирами без кухонь и большого общественного блока со столовой, прачечной, детским садом, библиотекой. Предполагалось, что в своих комнатах жильцы будут только спать, а всё остальное — питаться, проводить свободное время, воспитывать детей — будут делать вместе.

Одним из самых радикальных образцов дома-коммуны стало общежитие Текстильного института (Москва, 2-й Донской проезд, 9).

Архитектор и инженер Иван Николаев создал пространство, где все функции (сон, еда, учеба, отдых) жестко разделены, а жизнь подчинена строжайшему графику. 1008 двухместных комнат (а вернее сказать, кабин) площадью 2,3–2,7 м с раздвижными, как в купе поезда, дверями были рассчитаны только на сон. В них запрещалось даже оставлять одежду и личные вещи: учебники хранились в индивидуальных шкафчиках возле комнаты для занятий, предметы гигиены — в санитарном блоке. Из мебели в кабинах были только кровати: не было ни шкафчиков, ни столов, ни стульев. В первоначальном варианте проекта не было даже окон, а комнаты были еще меньше; но в окончательной редакции окна все-таки добавили. Весь день студенты проводили в общественном блоке: там были устроены столовая, библиотека, комнаты для занятий и кружков.

Вот как сам Николаев описывал распорядок дня в спроектированном им доме-коммуне:

«После пробуждающего всех звонка студент, одетый в простую холщовую пижаму (трусики или иной простой костюм), спускается для принятия гимнастической зарядки в зал физкультуры или поднимается на плоскую кровлю для упражнений на воздухе, в зависимости от сезона.

Закрытая ночная кабина подвергается, начиная с этого времени, энергичному продуванию в течение всего дня. Вход в нее до наступления ночи запрещен.

Студент, получив зарядку, направляется в гардеробную к шкафу, где размещена его одежда. Здесь же поблизости имеется ряд душевых кабин, где можно принять душ и переодеться. Приведя себя в порядок, студент идет в столовую. <…> Вечерний звонок, собирающий всех на прогулку, заканчивает день. По возвращении с прогулки студент идет в гардеробную, берет из шкафа ночной костюм, умывается, переодевается в ночной костюм, оставляет свое платье вместе с нижним бельем в шкафу и направляется в свою ночную кабину. Спальная кабина в течение ночи вентилируется при помощи центральной системы. Применяется озонирование воздуха и не исключена возможность усыпляющих добавок».

Звучит как отрывок из антиутопии. Правда, социальный эксперимент продлился недолго: довольно быстро крошечные кабины стали использоваться как обычные комнаты в студенческом общежитии: в них и хранили личные вещи, и готовились к занятиям, и отдыхали.

Некоторые архитекторы предлагали еще более радикальные идеи переустройства быта. Один из самых ярких примеров — дипломный проект коммуны для горняков шахты в Анжеро-Судженске (Кемеровская область), разработанный студентом Николаем Кузьминым в 1928 году. В его доме-коммуне жилые блоки предполагалось разделить для 4 возрастных групп: дети, подростки (живущие отдельно от родителей), взрослые и пожилые. Достигая определенного возраста, жители перемещаются в соответствующий своей группе блок. Жилые комнаты (на 6 и 8 человек, отдельно мужские и женские, плюс 8 «двуспален» для супружеских пар) предназначены только для сна.

Для каждой возрастной группы архитектор с точностью до минуты расписал распорядок дня: подъем по сигналу радиоцентра, 5 минут на утреннюю гимнастику, 10 минут на умывание, 5 — на одевание, 3 — на дорогу до столовой, 15 — на завтрак.

Читайте также

Время «неокоммуналок»: зачем петербуржцы сегодня объединяются в коммуны и коливинги

Проект Кузьмина встретили с энтузиазмом: о нем писали в газетах и в журнале «Современная архитектура», а Всероссийский съезд Объединения современных архитекторов признал коммуну едва ли не образцовой. Но до реализации так и не дошло — напротив, очень скоро проект стали называть «хрестоматийным примером вульгарно-упрощенческого понимания идеи социалистического быта». Досталось и Николаеву, инициативы которого влиятельный журналист и редактор Михаил Кольцов высмеял на страницах «Правды». А специальное постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» окончательно поставило крест на идее домов-коммун.

«ЦК отмечает, что наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки „одним прыжком“ перескочить через преграды на пути к социалистическому переустройству быта, — говорилось в нем. — К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под „левой фразой“ свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся в последнее время в печати проекты с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др.

Проведение этих вредных утопических начинаний… привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта».

Квартиры-ячейки

Но даже в 1920-е годы не все архитекторы подходили к жилищному строительству настолько радикально. Альтернативой домам-коммунам стали разработанные архитектором Моисеем Гинзбургом дома с квартирами-ячейками. Таких зданий в СССР было построено всего шесть. Во многих источниках ячейки по проекту Гинзбурга тоже относят к домам-коммунам, но это ошибка. На самом деле это здания переходного типа: в них еще сохраняются элементы частного быта, хотя некоторые шаги к обобществлению уже сделаны.

Гинзбург разработал шесть типов квартир-ячеек, но наибольшую известность получила так называемая ячейка F. Это была довольно компактная (35–36 м2), но при этом двухуровневая квартира: из передней лестница вела вверх, в гостиную, а оттуда еще на один уровень выше, в спальню. В гостиной потолки были высокими — 3,7 м, в прихожей, санузле и спальне — всего 2,3 м. Соседняя ячейка зеркально повторяла планировку первой, но уходила не вверх, а вниз. Такая планировка а-ля тетрис позволяла сэкономить пространство и более эффективно использовать строительный объем квартиры: так можно было разместить максимум жилых помещений на сравнительно небольшой площади. При этом перепад уровней создавал иллюзию очень просторного пространства.

Кухонная зона в ячейке F примыкала к гостиной и представляла собой нишу, которую можно было закрыть мобильной перегородкой или шторой. Предполагалось, что жильцы смогут приготовить здесь простой завтрак или разогреть купленную еду, а полноценно питаться будут в общих столовых (их планировали разместить в отдельном коммунальном блоке, вместе с детскими садами, прачечными и другими общественными пространствами).

Также в каждой ячейке были компактные ванные комнаты. Окна всех квартир выходили на две стороны — благодаря этому ячейки получились очень светлыми, там очень хорошая вентиляция. Объединялись квартиры коридорами с ленточным остеклением, которые были устроены через этаж (они располагались посередине между «верхними» и «нижними» ячейками). Например, в московском Доме Наркомфина было всего два общих коридора — на уровне 2-го и 4-го этажей.

Гинзбург считал, что создание полностью типовых проектов жилых домов — путь в никуда, ведущий к «ужасающему однообразию».

По его мнению, жилая архитектура должна быть максимально гибкой: нужно разработать такие стандартные элементы, которые «можно было бы всячески комбинировать».

Дома с квартирами-ячейками именно таковы: в одном здании можно было разместить ячейки разного типа. В том же Доме Наркомфина на уровне 4-го и 5-го этажей располагалось 28 ячеек F (самых маленьких, рассчитанных максимум на двоих), на уровне 2-го и 3-го этажей — 8 больших двухуровневых ячеек типа K для семей (с кухнями и двумя спальнями), в торцах здания — сдвоенные ячейки типа 2F, а на верхнем уровне располагались комнаты типа общежития с ячейками на 1–2 человека с общим санузлом и душем между каждыми двумя комнатами. Была там и одна уникальная квартира — двухуровневый пентхаус площадью почти 100 м2, спроектированный специально для наркома финансов РСФСР Николая Милютина. Впоследствии, правда, большинство квартир «уплотнили»: ячейки F, рассчитанные на одиночек, заселили семьями, семейные сделали коммунальными.

Как устроен Дом Наркомфина. Фильм Шауры Хизбуллиной

Создатели проекта предполагали, что будущие обитатели домов должны въезжать в уже полностью подготовленное для жизни помещение. Поэтому специально для квартир-ячеек архитектор и художник Эль Лисицкий разработал комплекты типовой модульной мебели — частично встроенной, частично трансформируемой, чтобы житель в зависимости от потребностей мог собрать ее в разных комбинациях. Для кухонной зоны другая группа архитекторов разработала специальный «кухонный элемент»: встроенный шкаф с мойкой, плитой, вытяжкой, холодильным шкафом, разделочным столом и местом для посуды. К сожалению, большая часть этих идей так и осталась на бумаге (хотя в одном из домов с квартирами-ячейками, на Гоголевском бульваре в Москве, действительно были встроенные кухонные шкафы).

Впрочем, и сами дома с квартирами-ячейками так и не получили распространения. Хотя уже в позднесоветское время архитекторы пытались вернуться к этой идее. Так, на Канонерском острове в Ленинграде в 1980-е был построен экспериментальный дом, где даже однокомнатные квартиры были трехуровневыми, а общие коридоры, куда выходили двери квартир, тоже были располагались через этаж.

Многоквартирные дома-конструкторы из пластика

С пластиком как строительным материалом во второй половине XX века активно экспериментировали во многих странах. Так, в 1957 году в Диснейленде (США) построили пластиковый «дом будущего»: футуристичный коттедж-конструктор, проект которого разработали в Массачусетском технологическом институте (дом в качестве аттракциона простоял в парке десять лет, но в 1967-м был снесен).

В начале 1960-х проект пластикового дома представил французский архитектор Жан-Бенджамин Манневал. Его дому повезло больше: он был запущен в производство, некоторые из таких домов сохранились до сих пор. В конце десятилетия с жилищами из пластика успешно экспериментировали финские архитекторы, а немец Дитер Шмидт выстроил такой дом для себя и своей семьи.

Советские архитекторы не отставали — наоборот, эксперименты с пластиком они начали раньше большинства зарубежных коллег. Так, уже в 1961 году в Ленинграде построили первый опытный образец индивидуального жилого дома из новых материалов. Авторами проекта были архитектор Алексей Щербенок и инженер Леонид Левинский. Дом был двухэтажным: первый (технический) этаж высотой 2,2 метра — из стеклоблоков, второй (жилой) — из армированного пластика с толщиной стен 14 см.

Из пластиков здесь было абсолютно все: окна из оргстекла, трубы из винилпласта, обои из полихлорвиниловой пленки.

Жилая площадь составляла 49 м2: комната, кухня, совмещенный санузел, кладовка и небольшая терраса. В экспериментальном доме никто не жил: его возвели, чтобы изучить эксплуатационные показатели стройматериалов из пластмасс.

Планировка. Источник

Строить из пластика было относительно дешево: себестоимость дома составляла 850 рублей (для сравнения: себестоимость двухкомнатной квартиры в стандартной блочной хрущевки меньшей площади — около 3000 рублей). Однако проект так и не запустили в серийное производство. Частично потому, что дом оказался дорогим в инженерном обслуживании, частично по идеологическим причинам: по мнению властей, такие дома будут воспитывать в советском человеке ненужный индивидуализм.

Впрочем, наработки не пропали даром. Уже через несколько лет архитекторы замахнулись на куда более масштабный проект — пятиэтажный многоквартирный дом, где стены, полы и всё оборудование было сделано из синтетических материалов.

Здание построили в Москве, в 4-м Вятском переулке, в 1963 году. Несущие конструкции были из железобетона, но внешние навесные панели были полимерными. Снаружи они были покрыты стеклопластиком, изнутри — гипсоволоконными плитами, а пространство между ними было заполнено пенопластовой крошкой. Толщина таких панелей составляла всего 10 см, вес — 270 кг. Стыки между панелями тоже заполняли полимерными материалами. Ванны и умывальники в доме сделали из стеклопластика, водопроводные трубы — из полиэтилена.

Планировка в целом походила на планировку типовых крупнопанельных домов — с той разницей, что несущие стены были расположены не по границам комнат, а по границам квартир, а вместо межкомнатных перегородок использовались передвижные шкафы. Это позволяло жильцам легко перепланировать квартиру в зависимости от потребностей: на площади в 33 м2 можно было, меняя положение шкафов, получить 5 разных наборов комнат.

К сожалению, в эксплуатации дом оказался не таким идеальным, как о нем писали в газетах. Пластики были недолговечными, и вскоре здание начало «сыпаться»: в нем ломалось то одно, то другое. Так что уже в 1980-х жильцов расселили.

Судьба экспериментальных домов сложилась по-разному. От пластиковых остались только фотографии: и ленинградский, и московский дом давно снесены. Здание общежития Текстильного института полностью реконструировано: комнаты расширили, большинство общественных помещений превратили в жилые (но посмотреть, как всё было устроено раньше, по-прежнему можно: на первом этаже воссозданы жилые комнаты). Больше всего повезло домам Гинзбурга: Дом Наркомфина недавно был отреставрирован по проекту мастерской Алексея Гинзбурга, внука автора оригинального проекта, а в одной из «ячеек» Дома специалистов Госпромурала в Екатеринбурге в 2017 году открыли музей конструктивизма «Ячейка F».