Нижегородцы любят говорить, что им дважды повезло. Сначала город стал одним из хозяев чемпионата мира по футболу 2018 года: к мундиалю открыли новый терминал аэропорта, на Стрелке (район в месте слияния Оки и Волги) появился стадион и новая станция метро. По всему городу построили новые отели.
Спустя год город начал готовиться к 800-летнему юбилею: горожане сами рассказывали оргкомитету, чего им не хватает, а тот искал и выделял деньги на лучшие идеи. Предлагать можно было всё: от ремонта бульваров до фестиваля стрит-арта и пластилинового мультика про город. Небольшого (по меркам Москвы) бюджета хватило на то, чтобы «перезагрузить» главные городские пространства. О каждом выполненном этапе команда отчитывалась в фотографиях.
Теперь Нижний — постоянный участник рейтинга самых благоприятных российских городов. А к 2022 году стал третьим после Москвы и Санкт-Петербурга по уровню потребления и общего материального благополучия.
«Нож» решил проверить, насколько эти изменения ощущают сами жители — те, кто вернулся в родной город после долгого отсутствия или приехал впервые и решил остаться.
Я внедряю игровые механики на сайты, в приложения, программы лояльности и страхования. Один из известных примеров моей работы — приложение LinguaLeo, где пользователь учит иностранный язык, при этом зарабатывая фрикадельки для главного героя — львенка.
Мое детство прошло в Дзержинске, но так как я работаю на себя, долгое время для развития карьеры мне нужно было жить в Москве. Но это неудобный город, если ты, конечно, не живешь где-нибудь в центре. С начала пандемии необходимость оставаться там отпала — я прекрасно созваниваюсь с клиентами и подрядчиками по зуму и подписываю контракты онлайн.
Я пробовал перебраться в другую страну — полгода жил в Египте. Там есть море, но совсем другие люди и совсем нет ИТ-инфраструктуры вроде удобных банковских сервисов, «Яндекс.Еды», «Озона» и т. д.
Из Нижнего я мог, как и раньше, работать с любыми клиентами: от «Магнита» и банка «Точка» до Puzzleenglish, магазина Litres и лектория Level One. Поэтому в прошлом году я собрал вещи и переехал.
За время моего отсутствия Нижний сильно поменялся, но для меня, например, архитектура не так важна, гораздо важнее доступ к современным сервисам. Я не хожу по магазинам и почти не использую общественный транспорт — всё заказываю онлайн, езжу на такси или хожу пешком. Трачу не так много и на всем привычные вещи: гаджеты, еду, игры, онлайн-подписки. В этом смысле разницы между Москвой и Нижним нет никакой. Тут, возможно, нет мишленовских ресторанов (я не проверял), но я и в Москве в них не ходил. Пожалуй, единственное уникальное место, где я бывал, — это «Гоголь-центр», но теперь его нет и в Москве.
Нижегородцы примерно такие же расслабленные, как люди в Дахабе, и не привыкли жить только работой. В Москве, чтобы встретиться с другом, нужно было договариваться за неделю, а в день встречи минимум 40 минут добираться до какого-нибудь ресторана в центре. Нижегородцам это совершенно не понятно: Нижний — миллионник, но при этом очень компактный. От съемной квартиры до Покровки я могу дойти за 15 минут.
В Нижний Новгород я переехала 13 лет назад из Краснодарского края (станица Тбилисская), когда поступила в университет Лобачевского на факультет социальных наук. И настолько влюбилась в город, что не могу покинуть его даже на три дня.
Впервые я оказалась здесь раньше, весной 2008 года. Уже на вокзале меня охватило очень необычное ощущение: я наконец-то дома. Нижний стал моей мечтой о доме, оставшиеся два года в школе я училась как не в себя, чтобы поступить именно в нижегородский вуз. И когда переехала, сразу поняла, что оказалась на своем месте.
В Краснодарском крае, где я выросла, и в целом на юге России очень важен статус: у людей много понтов. У нижегородцев этого нет: независимо от их социального статуса, работы и дохода ты можешь со всеми общаться одинаково просто. В сложные времена тебе даже не приходится просить о помощи — люди сами всё видят и помогают.
В Нижнем я училась на социального работника. При этом всегда хотела заниматься искусством. В первом классе ходила в кружок рисования, но мама, человек советский, считала, что художник — это значит всегда голодный. И перевела меня на курсы рукоделия, рассчитывая, что это поможет мне заработать на кусок хлеба в сложные времена. Там я проучилась до 11-го класса.
После начала самостоятельной жизни удержать свою страсть к творчеству я уже не смогла. Сначала просто что-то зарисовывала в записных книжках, потом брала частные уроки у местного художника, начала заниматься уличным искусством.
Несколько лет назад я стала участницей студии «Тихая». Это сообщество художников, которые так или иначе работают с Нижним Новгородом как с персонажем. Я использую мифологические мотивы и через них обыгрываю историю местных построек. Нижний — очень хитрый город: он сам начал подсказывать мне, что делать, как творить. Я вижу уголок старого дома — и уже знаю, каким персонажем дополнить эту реальность. Город мне подсказывает, как с ним можно работать, я слушаю. Это тонкое взаимодействие — мой творческий принцип.
Как художника я просто не вижу себя нигде, кроме Нижнего. Я много раз уезжала на фестивали и другие мероприятия, но уже через несколько дней начинала сильно тосковать. В октябре прошлого года я наконец-то официально стала нижегородкой — купила квартиру и прописалась. Теперь, даже если мне предстоит тяжелый день или у меня просто много проблем, я каждое утро выхожу из дома в палисадник, смотрю на него и понимаю: мне ничего не страшно, потому что я дома.
Когда в 1993 году я заканчивал МГУ, научный руководитель, у которого были контакты в Институте Макса Борна в Берлине, предложил мне поехать туда изучать лазеры, генерирующие излучение в инфракрасном спектральном диапазоне. После я поступил в аспирантуру в университет в штате Висконсин, США, где четыре года занимался микроскопией, а затем изучал оптоволоконные лазеры: два года в постдокторантуре центра оптоэлектроники Саутгемптонского университета в Англии и три года — в Федеральной политехнической школе Лозанны. После окончания контракта в Швейцарии приехал в Берлин. Это был 2009 год, кризиc, в академической среде сложно было найти позицию, и я устроился ведущим сотрудником в отдел исследований и разработок небольшой компании Becker & Hickl, которая делает оборудование для микроскопов. У компании были тесные научные связи с НИИ экспериментальной онкологии и биомедицинских технологий в Нижнем Новгороде. Мы делали для него оборудование на заказ, и я несколько раз в год приезжал на неделю-две в Нижний. Там и познакомился с замдиректора института, лауреатом президентской премии за 2019 год за исследование в области онкологии Мариной Ширмановой. В 2019 году мы и поженились.
В пандемию она не хотела бросать институт и переезжать, поэтому я переехал к ней. Сначала продолжал на полставки удаленно работать на Берлин, но после того, как западные компании стали выводить бизнес и сотрудников из России, принял решение уйти из компании. Теперь, как и супруга, работаю в институте.
Выбор был тяжелым: я сильно привык к европейскому уровню стабильности. Там у меня была постоянная позиция c очень хорошей социальной страховкой, здесь я работаю на контракте и мое будущее зависит от того, получаем мы гранты на исследование или нет.
Так, тут хорошие Институт металлоорганической химии и Институт прикладной физики РАН. Наш институт сотрудничает с петербургским Институтом точной механики и оптики (ИТМО), Московским институтом биоорганической химии имени Шемякина (ИБХ РАН), МГУ им. М.В. Ломоносова и многими другими ведущими российскими научными центрами.
Нравится, как отреставрировали исторический центр: некоторые дома мне очень напоминают европейскую архитектуру. Еще в город постоянно приезжают известные люди. На открытии парка «Швейцария» выступал Юрий Башмет. А в этом году в Филармонии Ростроповича рядом с Нижегородским кремлем выступил оркестр Спивакова, в следующем году у него запланировано три концерта в Нижнем Новгороде в течение сезона, так что я даже купил абонемент.
Конечно, зарплата в лаборатории у меня ниже, чем в Берлине, — всё-таки я работаю в некоммерческой организации. Но и траты на некоторые вещи тут меньше. Например, поездка в берлинском метро стоила порядка трех евро, за электричество я платил сто евро в месяц, за газ — тоже около ста. Не могу сказать, что мое благосостояние после переезда ухудшилось. Единственная проблема: раньше я часто ездил кататься на горных лыжах, а сейчас выехать за границу стало сложнее.
Жалею, что молодые и умные люди уезжают за границу и там остаются. При этом несколько лет поработать в больших компаниях или университетах Европы, Америки, чтобы набраться опыта и делиться своими знаниями тут, — это здорово. Наверное, настоящему ученому, чтобы он вернулся в Россию, не так важна зарплата (хотя она тоже должна быть достойная). Важнее — иметь возможность работать на самом передовом, уникальном оборудовании. Это позволяет двигаться вперед в плане карьеры. У нас есть научные центры, имеющие такое оборудование: «Сколково», ИТМО, Московский физико-технический институт (МФТИ) — но их мало. Мне в этом смысле повезло: в НИИ экспериментальной онкологии и биомедицинских технологий такое оборудование есть.
Я переехала в Москву из Нижнего, когда поступила на журфак МГУ. Параллельно с учебой работала в журнале «Афиша Еда» — мне всегда было очень интересно всё, что связано с ресторанами. После университета поехала учиться на повара в Питер, в бизнес-школу SWISSAM — у них была хорошая программа Culinary Arts совместно с нью-йоркским Институтом кулинарного образования (ICE). Через полтора года вернулась в Нижний, как тогда думала, на время — получить водительские права и поехать куда-нибудь дальше. Но прошло пять лет, я всё еще не записалась в автошколу и теперь живу в Нижнем постоянно.
За это время я успела съездить в Копенгаген на трехмесячную стажировку в мишленовский ресторан «108». Мне было важно узнать, как заведения такого уровня строят свои креативные и производственные процессы, как им удается выдавать результат, на который не способны другие.
После возвращения из Копенгагена в Нижний судьба свела меня с Сергеем Ухановым — это самый яркий нижегородский ресторатор. В то время он как раз перепридумывал формат для своего бистро «Цейлон», ему нужен был шеф-повар, и им стала я. Сережа — очень неординарный для Нижнего человек: у него очень яркий вкус, он гораздо больше про веру в идею, чем про бизнес. На рынке, который в то время был представлен в основном хинкальными и «сушильнями», идеи «Цейлона» и других проектов Сережи (лапшичная «Совок», бургерная «Салют», пиццерия «Юла») оказались революционными.
Вместе мы придумали новый «Цейлон» — ресторан, вдохновленный кухнями Шри-Ланки и Индии. Но аутентичные блюда мы переиграли в «стильно, модно, молодежно»: в красивой и одновременно слегка небрежной ресторанной подаче. Для нас было важно сделать еду, которой больше нет нигде в городе, и при этом обеспечить блестящий сервис — в этом пригодился мой датский опыт и опыт работы официанткой во время учебы в Питере.
Ресторанная жизнь в Нижнем тогда уже начинала развиваться, но почти все проекты так или иначе ориентировались на Москву или Питер. Аналога «Цейлона» мы не нашли нигде в России. Единственное более-менее похожее место — ресторан Kricket с индо-английским фьюженом в лондонском Сохо. При этом британцы использовали продукты, которые в России нереально достать. Но мы всё равно старались. Например, Сережа регулярно летал на Шри-Ланку и баулами привозил нам карапинчу — сушеные листья карри, очень важный элемент в индийской кухне.
Перед открытием «Цейлона» Сережа договорился, чтобы его знакомый со Шри-Ланки привез нам самолетом в Нижний океанических рыб всех цветов радуги: их продавали гостям по себестоимости и жарили на хоспере во дворе.
Три года я занимала разные позиции в проектах Сережи, в какой-то момент даже совмещала работу шефа в «Цейлоне» с операционной деятельностью и контролем технологических процессов в других заведениях. Была куратором, помогала искать и обучать новых людей и постепенно выходила из процессов. Я обожаю рестораны, гостей, поваров, но собачку и двух котиков хочется каждый месяц кормить одним и тем же кормом, а в малом бизнесе (и это не его вина) на стабильность рассчитывать очень сложно. Чем старше становишься, тем больше тебе важны постоянство, прогнозируемый карьерный рост, социальный пакет, которого в российском ресторанном бизнесе нет, к сожалению, примерно нигде. Поэтому я переучилась на айтишника и теперь работаю в кибербезопасности.
Уверена, что когда-нибудь еще вернусь в эту сферу.
Я родилась в Нижнем, но несколько раз надолго из него уезжала. Год жила в Амстердаме, где мой муж защищал диссертацию. Три года жила в Москве. Но Москва для меня — стрессовый, выхолощенный, очень жесткий город, мне там было тяжело. И девять лет назад я вернулась в Нижний.
Я всегда любила керамику и привозила ее из путешествий. Но однажды подумала: почему ее нужно откуда-то привозить, почему ничего подобного не продается в Нижнем? Нашла помещение в центре, попросила знакомых из деревни срубить березу, поставила ее в магазине у стены, на бревнышках разложила товары. Я сама встречаю посетителей, продаю только ручную работу. Получилась душевная милая лавочка — такие есть в каждом европейском городе, но почему-то до сих пор они не были популярны в России. Очень соблазнительная мысль — открыть «Керамиссу» в Москве, учитывая столичную проходимость и тот факт, что большая часть сувенирки там — китайские магниты и хохлома. Но мой формат, когда хозяйка обслуживает вас лично, к сожалению, сложно масштабировать в таком большом городе.
Я думала, что в пандемию мы закроемся, а у нас был феноменальный спрос: в сложные времена люди хотят окружать себя теплом и уютом. А глина — это то самое тепло: в керамической посуде приятно готовить, из нее приятно есть.
«Керамисса» — не первый мой бизнес. Я начинала с производства готовых салатов, которые продавались в разных универсамах Нижнего. Когда родила дочку, запустила магазин детской одежды. Потом магазин колониальных товаров: чай, кофе. Там же я впервые попробовала продавать керамическую посуду. Но чай и кофе не очень прибыльная история, я продала магазин и после второго декрета подумала, что хочу заниматься только керамикой. Вести бизнес в Нижнем тогда и сейчас — это небо и земля. Раньше я чувствовала себя одиночкой. Теперь местные власти больше ориентированы на малый бизнес: кредиты, консультации, послабления. Конечно, хотелось бы большего, но тем не менее. Конкуренции тоже стало больше, но мне так даже интереснее.
Приехала, подзарядилась, провела пару бизнес-встреч и уехала. Я могу приехать в любое время и при этом избавлена от необходимости находиться в этом диком московском стрессе. А после пандемии ездить сюда по работе вообще не нужно — почти всё решаю онлайн.
Так получилось, что я застала город еще до того, как его стали благоустраивать перед чемпионатом мира по футболу и 800-летним юбилеем, который отмечали в прошлом году. На моих глазах город изменился кардинально. Теперь у нас есть свой вариант парка «Зарядье» — набережная, точнее даже пять. К нам теперь Москва ездит, чтобы посмотреть балеты Эйфмана. Город сделал свое дело, очередь за предпринимателями. Я со своей маленькой керамической лавочкой в центре у Кремля тоже вношу свой пусть маленький, но вклад.