Еще раз о чорте и Котовском. История группы «Запрещенные барабанщики» от первого лица — рассказывает Виктор Пивторыпавло

— Почему вы выбрали именно барабаны?

— Со своей будущей профессией я определился еще в детстве. С самых ранних лет любил музыку, знал, что буду играть — и, скорее всего, барабанить. Будучи обычным семилетним пацаном, я самостоятельно записался в музыкальную школу. Поставил родителей перед фактом: «Вот вам чек, за мое обучение нужно будет вносить ежемесячно рубль двадцать». Отец с матерью возражать не стали. Так и ступил на эту стезю.

— А какая музыка вдохновляла вас в детстве?

— Родился я и первые годы жизни провел в городе Дзержинске Донецкой области. Ну что люди могли слушать в маленьком шахтерском городке? Естественно, обычную советскую эстраду: Юрий Антонов, группа «Аракс»… Как сейчас помню: летом многие окна распахнуты и из них доносятся звуки магнитофонов… Но меня почему-то уже с ранних лет повело к джазу. Можно сказать, что именно джаз меня и сформировал как музыканта. Изначально своей любовью к этому жанру я обязан своему первому музыкальному преподавателю Петру Петровичу Петрухину. Он давал мне послушать записи Лайонела Хэмптона, Каунта Бейси, старых американских джазовых ансамблей. Довольно быстро я и сам превратился в меломана-коллекционера. Копил деньги, что родители мне вручали на школьные завтраки, — и за неделю у меня набиралась сумма в рубль двадцать. Виниловая пластинка по тем временам стоила два рубля пятнадцать копеек. То есть меньше чем за две недели я собирал на какую-нибудь новую пластинку. Благо государственная фирма «Мелодия» выпускала в ту пору много всевозможного американского джаза. Иногда в продажу попадали пластинки болгарского, польского, венгерского производства — оказалось, что в этих странах тоже есть свои интересные джазовые ансамбли.

— А какие барабанщики вас вдохновляли в начале карьеры?

— Слушая записи джаз-ансамблей и популярных в то время рок-групп, со временем я стал выделять и конкретных барабанщиков, игра которых мне нравилась, — таких как талантливейший виртуоз Джин Крупа, Филли Джо Джонс, игравший в квинтете Майлза Дэвиса, Джон Бонэм из Led Zeppelin и многие другие. Это были не просто мастера своего дела, а яркие индивидуальности, цельные и неординарные личности. Обладая могучим темпераментом, сильнейшим энергетическим зарядом, они не могли заниматься ничем иным, кроме как барабанить. Хорошую технику может наработать почти любой. Но у настоящих мастеров, помимо техники, есть и нечто другое — внутренняя мощь и неповторимая харизма, наличие которых выдает гениального музыканта.

— Какими были первые группы, в которых вы играли?

— Меня начали звать в группы в пору моей учебы в консерватории в Ростове-на-Дону — с четырнадцати лет начал там учиться, сразу после восьмого класса. Я тогда сотрудничал со многими самодеятельными ансамблями, игравшими на танцплощадках, — и зарабатывал на этом свои первые денежки. В основном мы исполняли репертуар «для тех, кому за тридцать». И я, шестнадцатилетний пацан, сидя за барабанами, смотрел на этих тридцатилетних тетенек и дяденек и думал — какие же они старенькие! Потом я работал в очень классном ансамбле клуба Ростовской обувной фабрики. Этот ансамбль располагал собственной студией, сыгравшей большую роль в моем профессиональном развитии. Ведь дома заниматься на барабанах рискованно — ты можешь так довести соседей, что однажды они захотят тебя придушить. Тем более что у нас на юге народ простой — и иной раз готов лезть в карман не за словом, а за какой-нибудь кувалдой… Ну а в студии я вволю мог оттягиваться на барабанах, не рискуя озлобить соседей. И я занимался там часами, быстро повышая свой профессиональный уровень. Пропадал там днями и ночами. В ту пору я тяготел к довольно сложной музыке — что-то на стыке рока, джаза, фьюжен. Пытался и сам исполнять нечто подобное…

— …и вы же участвовали в двух ростовских рок-группах, известность которых перешагнула пределы города, — «12 вольт» и «Пекин Роу-Роу»…

— Рок — это музыка молодых и борзых. Если ты по молодости не увлекаешься роком, то, стало быть, с тобою что-то не так. Меня естественнейшим образом затянуло в сферу притяжения ростовской рок-тусовки — и в конце 1980-х я стал сотрудничать с ростовской группой «12 вольт», организованной композитором Дмитрием Катхановым и поэтом Сергеем Медведевым. Записал с ними один экспериментальный альбом. Позже познакомился с Сергеем Тимофеевым — известным в Ростове-на-Дону поэтом, музыкантом и художником. Он решил собрать рок-группу и искал для нее самых лучших в городе инструменталистов. Я оказался в числе людей, на которых пал его выбор. И так начал играть в группе «Пекин Роу-Роу». В ту пору старался всячески расширить свой инструментарий — помимо обычной ударной установки использовал разные кастрюли, стеклянные и металлические банки… Мы много выступали, в том числе на крупных рок-фестивалях, и записали два магнитоальбома — «Бесамемуча» и «Живая сила».

— Группа «Пекин Роу-Роу» была замечательная, но, к сожалению, так и осталась широко известной лишь в узких кругах…

— Увы… Группа просуществовала всего четыре года. И об этом можно только сожалеть, потому что «Пекин Роу-Роу» по своему потенциалу была достойна большего. Но внезапная гибель Сергея в июне 1993-го стала для нас большой трагедией и невосполнимой потерей. Он переехал в Москву, устроился на телевидение, делал социальные рекламные ролики («Всё будет хорошо!») — и при невыясненных обстоятельствах был внезапно застрелен на улице. Оставшись без своего вокалиста и главного автора песенного материала, «Пекин Роу-Роу» прекратила существование.

Кстати, советую посмотреть документальный фильм о группе «Шиги-Джиги, или Всё будет хорошо». Это была одна из первых работ никому тогда не известного Кирилла Серебренникова.

— В свое время мне просто свернул крышу единственный опубликованный альбом проекта «Че Данс + 1,5 Pavlo». Гремучая совершенно смесь поэтического радикализма и музыкального авангарда…

— Изначальная идея этого проекта принадлежала поэту и музыканту Олегу Гапонову, игравшему в ту пору в известной ростовской группе «Зазеркалье». Мы познакомились с ним случайно — я играл в подземном переходе свой экспериментальный музон на банках-склянках, а он проходил мимо. У Олега и еще одного ростовского поэта Ивана Трофимова тогда был творческий дуэт. Они придерживались очень радикальных левых убеждений и эти свои антибуржуазные убеждения выплескивали в стихах. Однако, поскольку музыкантами они, по сути, не были — впрочем, Олежка немного играл на гитаре, — мы решили объединить усилия. Начали совместно сочинять и исполнять песни — вырабатывая тот стиль, что позже, по сути, лег в основу «Запрещенных барабанщиков».

Публика, перед которой мы выступали по клубам, была как минимум шокирована и ошарашена — аналогов тому, что мы делали, сыскать на просторах бывшего СССР было трудновато. Между песнями воцарялось прямо-таки неприличное молчание — офигевшие слушатели не понимали, что им делать: то ли аплодировать, то ли бежать из зала. Для нас это были очень интересные впечатления, будоражащие… Помню, однажды нам довелось играть в Москве, в одном очень пафосном месте, где проходила съемка великосветской новогодней вечеринки. Кто-то из наших московских друзей-товарищей туда вытащил — кто именно, уже не помню.

Огоньки, елочки, сытые жующие люди в дорогих костюмах за столиками, шампанское… И тут такие мы со своим радикальным репертуаром. Я был в оставшейся от дедушки украинской вышиванке, Гапонов — в высоких сапогах, в которые он заправил штаны, в странном пиджачишке…

Сказать, что это было для публики как ушат холодной воды — значит ничего не сказать. Шокированы они были изрядно. Уже после пары песен нас настоятельно попросили побыстрее исчезнуть из зала…

— Как создавался столь необычный и запоминающийся саунд «Запрещенных барабанщиков»? И почему вы решили стать вокалистом?

— Оглядываясь назад, я даже не могу внятно ответить на вопрос: как это всё появилось? В группе не было одного-единственного автора. Мы все, кто вошел в состав ЗБ, творили, выдумывали, пробовали. А вокалистом я стал, можно сказать, случайно. Еще во времена учебы в консерватории певческие предметы давались мне тяжело. Не получалось и не складывалось… Но вмешался случай. Перед одним из выступлений группы «Че Данс» наш вокалист Олег Гапонов вдруг куда-то исчез — и исчез надолго. Такое было в характере Олежки — он мог накануне вечером с кем-нибудь «завязаться», выпить, сесть за компанию на поезд, а утром оказаться где-нибудь в Адлере, например, или в Костроме. Что делать? Отменять уже запланированные концерты не хотелось — и мы с Ваней Трофимовым решили, что петь стану я.

Поначалу выходило ужасно: мне не нравились издаваемые мною звуки, очень сильно переживал по этому поводу… Но другого выхода не имелось — нужно было делать дело. И я пел. И потом как-то само собой получилось, что запел и в «Запрещенных барабанщиках». Дело в том, что в какой-то момент Гапонов решил окончательно уйти из «Че Данс» — и перед нами с Ваней Трофимовым встал вопрос выбора: чисто инструментальное творчество или песенное? Выбрали второе. А поскольку это уже была совершенно новая группа, мы придумали для нее и новое название. Подобрали музыкантов. Поначалу выступали по захолустьям, сами рисовали афиши, сами же их расклеивали… Ну а выработанный нами стиль — это чистый винегрет: тут и латиноамериканские веяния, и афробит, и шансон, и стеб…

— Как вам, в ту пору молодой и никому не известной группе из Ростова-на-Дону, удалось заключить контракт с крупным лейблом?

— Ох, долгая история — и не всегда приятная… Изначально мы записали в разных студиях в Ростове-на-Дону несколько песен — первой, точно помню, была «Модная любовь», затем «Шаурма» и «Куба». Дело было в начале 1999 года. У нас катастрофически не хватало денег, а за работу звукорежиссера, за аренду студий нужно было платить. А мы все в «Запрещенных барабанщиках» были, по сути, нищие — или безработные, или студенты. Жили на случайные заработки. Однако тот материал, который мы записывали, казался нам весьма перспективным. Песни ЗБ оказались менее радикальными, чем у «Че Данс»: уже нет той лобовой подачи, всё более завуалировано — и обладали коммерческим потенциалом. Стать суперзвездами мы не надеялись, но определенную нишу занять рассчитывали. И мы направили свои стопы в столицу.

Сначала нами занимался ростовский бизнесмен Виктор Енин, выразивший желание помочь с записью альбома на московской студии. Процесс стартовал, но в какой-то момент Виктор известил, что у него резко закончились деньги и больше вкладываться в нас он не сможет. Далее на нашем пути возник такой интересный человек, как Вася Шугалей — музыкант-авангардист, поэт и продюсер… У него была собственная группа «20 000 зажигалок», прославившаяся хитом «Я тебя пру». Он сотрудничал и с «Ляписом Трубецким», и с «Би-2», и с «Жуками», и с «Браво»… Мы с ним подружились, и он нам очень помог на том этапе. К сожалению, Васю убили бандиты в 2004-м — прямо в его московской квартире. Это очень большая потеря…

— Это Шугалей обеспечил вам запись альбома?

— Вася стал искать деньги — и именно благодаря его усилиям мы сделали в Минске песню «Убили негра», позже принесшую нам популярность, и отсняли клип на нее. И там же, в минской студии мы произвели окончательную запись большинства песен, вошедших в дебютный альбом «Запрещенных барабанщиков». Альбом уже был сверстан, и тут Вася нам говорит: «Ребята, что-то всё это не имеет никакого резонанса, никакой популярности. Старик, мне нужно отбивать бабки. Я нашел ресторан, вы там будете играть четыре раза в неделю». Нам эта перспектива совершенно не понравилась. Тогда Вася попросил, чтобы мы возместили те деньги, которые он в нас вложил. Сумма оказалась относительно небольшая — однако и ее отдать мы Шугалею на тот момент не могли.

И тут наш текстовик Ваня Трофимов связался с лейблом «Монолит Рекордс». Там нами заинтересовались — и последовала совершенно дикая, крайне неприятная история с разбирательством и очисткой прав на уже записанный альбом. В этой истории участвовали мы, Ваня, «Монолит», Вася Шугалей, Виктор Енин… Действующие лица переругались и наговорили друг другу всяческих гадостей. То есть еще даже не получив никаких денег от шоу-бизнеса, мы по шею погрузились в связанную с ним грязь. Я стал понимать, в какое болото мы влезли… Но назад уже дороги не было. Песня и клип «Убили негра», отданные в ротацию на радио и телевидение, неожиданно выстрелили — да еще как! И группу закрутили колеса большого бизнеса: эфиры, реклама, концертные туры, запись новых альбомов…

— Как вы сейчас воспринимаете эту песню с высоты прошедших лет?

— Сейчас, конечно, ее название звучит несколько неполиткорректно — но тогда были другие времена и это слово нашим неискушенным человеком еще не воспринималось как оскорбление. Впрочем, уже тогда нам пришлось неоднократно объяснять, что в песне не содержится абсолютно никакого расистского подтекста, что она чисто юмористическая. Что мы относимся к чернокожим людям с огромным уважением и крайне ценим их культуру. Те же джаз, блюз, регги — это ведь изначально «черные» жанры… Кстати, в следующем нашем альбоме «По ночам» содержится ремейк — композиция «Як казав джа» на украинском языке, прямо призывающая любить и уважать черных людей. Ну и отчасти песня «Убили негра», можно сказать, предвосхитила движение BLM. Шучу, конечно…

— Как вы определяете разницу между вашим дебютным альбомом «Убили негра» и второй работой «По ночам»?

— Разница, на самом деле, громадная. Дебютник создавался во многом наспех — и некоторые песни на нем оказались чисто случайно. С миру по нитке. «По ночам» — совсем другая история. На самом деле, долговременный успех любой группы, сумевшей привлечь к себе внимание своим дебютом, определяется именно вторым альбомом — сумеет ли он превзойти по качеству первый? «По ночам», как я считаю, является нашей самой сильной работой, он мощный и целенаправленный по духу. У нас изначально было много материала в работе — и мы постарались, чтобы в альбом вошли самые лучшие наши вещи. Я вложил в него все те музыкальные идеи, что накапливал со времен «Пекин Роу-Роу» и «Че Данс». В знак того, что это очень амбициозная работа, мы вставили в альбом в качестве intro романс в исполнении Шаляпина «Ночной смотр» — «В двенадцать часов по ночам из гроба встает барабанщик…». А для исполнения женской вокальной партии в композиции «Чемпион и королева» Ваня Трофимов позвал известную в советское время эстрадную певицу Татьяну Анциферову.

— Могу на примере себя и своих друзей сказать, что творчество вашей группы привлекло молодежь того времени тем, что несло в себе мощный левацкий, антибуржуазный заряд. Это было сделано намеренно?

— Не то чтобы намеренно — просто это вытекало из опыта всей нашей предыдущей жизни. Это наше мироощущение, которым мы дышали. Намеренного культивирования некой определенной идеи в этом не было, просто так получилось…

Однако, что интересно, песни «Запрещенных барабанщиков» пришлись по нраву не только левой молодежи — что вполне естественно, — но и многим людям, принадлежавшим к тому самому буржуазному слою. Что, в общем-то, неудивительно. Буржуазии нравится, когда ее «щекочут» методами искусства, она с удовольствием заигрывает с леваками.

Недаром в России обе революции прошлого века — во всяком случае, на начальных этапах — делали именно буржуа.

— Кстати, а как появилась песня «Котовский»?

— Песня была создана после наших гастролей в Кишиневе. Они оказались весьма насыщенными и эмоциональными. Мы жили там в гостинице — а перед нею на площади стоял конный памятник Григорию Ивановичу Котовскому. Ваня, вдохновившись, написал текст, к которому мы потом наваяли музыку. Данная композиция, появившись на свет в 2003-м, снискала немалую популярность. А годом позже она вошла в наш очередной студийный альбом «Только для взрослых», став одним из главных его хитов.

— По интернету ходят записи некоторых ваших песен, которые так и не вошли ни в один альбом: «Пиво „Балтика“», «Рок у аптеки»…

— В свое время Ваня Трофимов приносил кучу текстов, а я активно сочинял музыку, и мы объединяли наши идеи. Поскольку отбор готовых песен для альбомов велся весьма строго, некоторые из уже готовых композиций оказывались «за бортом». Песня «Пиво „Балтика“» — такая сатирическая вещь, которую Ваня потом продал другому исполнителю — Виктору Рыбину из группы «Дюна»… А «Рок у аптеки» — легкомысленная вещица с нехитрым сюжетом, к которой я никогда серьезно не относился. Единственное место, которое для нее нашлось, — изданный нами в свое время MP3-диск, в который постарались впихнуть, помимо общеизвестных альбомов, еще и всяческие раритеты…

— В 2001-м «Запрещенные барабанщики» выпустили необычную работу «Еще раз о чорте» — совместно с известным певцом, музыкантом и культурным просветителем Гариком Осиповым, он же Граф Хортица. Откуда у вас появился интерес к такому вот «шансону с человеческим лицом»?

— Сначала я со всей своей любовью к джазу русский шансон не то чтобы недолюбливал — я его откровенно чурался. Когда-то в юности мне пришлось делить комнату в общаге в Ростове-на-Дону с одним апологетом этого музыкального направления — и он воспитал во мне буквально ненависть к данному жанру. Слушая записи людей наподобие Аркадия Северного, я негодовал: какой непрофессионализм, насколько это криво сыграно! Я — молодой, амбициозный, развивающийся музыкант — шарахался от этой «халтуры». А потом с какого-то момента стал общаться с ребятами из ростовской рок-н-ролльной среды, и они, как оказалось, тоже потребляли много шансона: творчество того же Северного, Константина Беляева, других подобных исполнителей, крайне далекое от примитивного блатняка. И я тогда впервые взглянул на шансон под другим углом. А потом случайно услышал песню Аркадия Северного «Девушка в платье из ситца» — и она что-то у меня в башке переключила. Я стал активнее присматриваться и прислушиваться к шансону, меня этот жанр стал цеплять. Очень много интересной музыки подобного направления я услышал благодаря Сергею Тимофееву. Сергей был человеком высочайшей культуры и огромной эрудиции — и при этом он ценил классический русский шансон. А в более позднее время очень большую роль в моем просвещении в этом направлении сыграл тот же Гарик Осипов и его культовые радиопередачи «Трансильвания беспокоит» и «Школа кадавров». И тогда я уже по-настоящему проникся шансоном…

— А кто предложил идею «Еще раз о чорте»?

— Ваня Трофимов — он загорелся сделать альбом, состоящий из песен Александра Галича, Аркадия Северного, Константина Беляева. Поскольку, как уже упоминалось, я был фанатом радиопередач Гарика Осипова, то, перебравшись жить в Москву, не упустил возможности с ним познакомиться. А так как Гарик прекрасно поет — и у него чрезвычайно характерный, запоминающийся вокал, — возникла идея поставить его к микрофону. Мы же, «Запрещенные барабанщики» обеспечили инструментальную работу — скрывшись под псевдонимом «Родители молодых». Для пущей интриги придумали легенду, размещенную на обложке альбома: дескать, это отреставрированные записи 1970-х, найденные в частном архиве. Критики, кстати, отнеслись к альбому с одобрением.

— Недавно у вас вышел альбом «Живой», вторая часть дилогии, начало которой положил диск «Нас не трогай» 2008 года. Откуда такая любовь к советским песням 1940-х?

— Мне кажется, что сейчас тот культурный пласт незаслуженно подзабыт. Слишком многие люди пытаются напрочь откреститься от советского прошлого — дескать, а зачем то время вообще вспоминать? Что интересно, советскую песенную культуру отвергают в первую очередь так называемые консервативные патриоты — доказывая, что в ней, мол, нет русских национальных корней и вся она создана композиторами-евреями. Это какая-то фашистская точка зрения. Ее распространение меня беспокоит, поскольку значительная часть песенного наследия советской эпохи очень ценна.

Великолепные вещи, которые и сейчас слушаются на ура, — тот же шансон, городской романс, произведения советских композиторов. Нельзя их выбрасывать! Мы решили, насколько в наших силах, вернуть людям некоторые из этих песен — и записали альбом «Нас не трогай», в который вошли, главным образом, произведения предвоенных, военных и послевоенных лет.

Но после тех сессий у нас осталось немало неизданного материала — его оказалось так много, что в один-единственный альбом не запихнешь. Плюс за минувшие годы я, закопавшись в наследие советских лет, нашел еще множество других интереснейших песен. Мы постоянно ездим по стране, общаемся с людьми — и нас давно просили: дескать, хотелось бы продолжения банкета. Ну вот мы и пошли навстречу общественным чаяниям — появился «Живой». Впрочем, это еще и некоторый долг перед самими собой. Например, в альбом мы включили песню «Шахтерский характер», которая очень нравилась моему отцу. Папы давно нет, и когда я записывал вокал для этой песни в студии, то чувствовал внутренний трепет, что-то в груди сжималось…

— В свое время «Запрещенные барабанщики» через конфликт расстались со своим текстовиком Иваном Трофимовым. Вы сейчас с ним общаетесь?

— Нет, никакого общения мы в настоящее время не поддерживаем. Почти. Изредка приходится списываться по каким-то деловым вопросам — и на этом всё. Когда-то этот вопрос был очень больным, но сейчас он давно отболел. Говорить о причинах нашего с ним конфликта не хочется — потому что я могу оказаться чересчур субъективным. В какой-то момент между нами встало множество банальных, меркантильных тем, углубляться в которые нет никакого желания. Ваня был не только нашим текстовиком — он считался продюсером группы, ведал финансовыми вопросами… Возможно, это тот случай, когда со стороны виднее. Общие друзья говорят, что, вероятно, мы с Ваней оказались двумя чересчур мощными полюсами, которые сначала притягивались, а потом стали отталкиваться. Получилось так, как получилось, — история, увы, не знает сослагательного наклонения.

— У «Запрещенных барабанщиков» есть опыт творческой коллаборации с известным постмодернистом Александром Лаэртским и с весьма оригинальным коллективом «Ботаника». Как вы оцениваете совместно сделанные альбомы?

— Мне нравился сам процесс работы с Сашей — это было интересно, тепло и душевно. Наш совместный альбом «Топтание борщевых тряпок» — наверное, не шедевр, но мне он нравится. Что касается работы с «Ботаникой», то там я выступал в роли продюсера и аранжировщика. Они мои старые друзья — и я решил оказать им помощь. Хотя само их творчество по духу мне не совсем близко. Музыканты вообще друг к другу тянутся и любят, что называется, «посейшенить» и «поджемить».

— Я видел ваше выступление в составе «Зиг Трио». Вам нравится то, что в этом формате вы можете временно выйти из амплуа фронтмена и целиком сосредоточиться на игре на ударных?

— Вы знаете, я до сих пор просто обожаю игру на ударных! Лучше всего себя чувствую, именно сидя за ударной установкой. Вокалистом я стал, как уже говорил, во многом вынужденно, а роль барабанщика — это то, чем мне хотелось заниматься с детства. Барабанщик — это человек, который сидит на заднем плане, видит лишь задницы остальных музыкантов и в то же время создает «фундамент» звучания всей группы. Человек, на которого остальные музыканты могут всецело положиться. В нашей группе есть замечательный мастер своего дела — ударник Виталий Иванченко, но и я по ходу исполнения песен периодически подыгрываю ему на перкуссии. А в случаях, когда меня приглашают поиграть на барабанах в сторонних проектах, обычно с удовольствием соглашаюсь. Мой стиль игры с годами изменился. Когда был помоложе, увлекался длинными барабанными соло и разными замысловатыми сбивками, а сейчас играю более «экономно». Мне теперь больше нравится просто держать грув и наблюдать, как на его основе выстраивают свое звучание мои коллеги.

— А вы не потеряли с возрастом интерес к прослушиванию чужой музыки?

— Нет. Музыканту, которому надоедает музыка, стоит думать о смене профессии. Я до сих пор слушаю очень многое — и традиционный джаз, а академическую музыку, и какие-то экспериментальные стили. Музыка — она настолько многообразна, многостилева и многожанрова, что объять ее не хватит человеческой жизни. Но, несмотря на это, я с удовольствием восполняю пробелы в своих знаниях. Раньше ты гонялся за винилом — и исходя из имени музыканта на обложке примерно знал, что получишь. Сейчас же новые имена, новое творчество возникает в огромных количествах — и есть безбрежное море интернета, где всё это можно найти. Я не понимаю, как можно разобраться в этом массиве, но с удовольствием в нем копаюсь. Очень многое уходит в шлак, но иногда попадаются настоящие жемчужины!