Как написать роман, о котором будут говорить все

Пните традиции

До возникновения того, что мы называем «экспериментальной техникой», у писателя было два пути: продолжить создавать ремейки традиционной литературы — или вырваться за ее границы. Чтобы стать программным текстом для следующих поколений, нужно дать пощечину предыдущему. Чтобы быть канонизированным, нужно как следует огреть и вывернуть наизнанку канон: сделайте повествователем коллекционную вазу или сперматозоид или напишите роман в стиле авангардной «языкоцентричной» поэзии, где строки располагаются не рядами, а причудливыми узорами разбросаны по листу.

Пример. Давным-давно «Капитанская дочка» считалась экспериментальным произведением: в то время мало кто помещал реально существующих исторических фигур (здесь — предводителя Крестьянской войны Емельяна Пугачева) в альтернативный мир литературы, сейчас же мы называем это «исторической метапрозой». То, что было выходкой новатора для современника, стало классикой для будущего. Книги прадедушек Лоренса Стерна и Мигеля де Сервантеса казались не просто причудливыми, но эксцентричными — а сейчас ни один курс по литературе на английском их не обходит. Из постмодернистов такой чести удостоились Томас Пинчон, Курт Воннегут, Джозеф Хеллер и много кто еще.

Придумайте новые языковые правила

У языка тоже есть свой предел, он затирается, и для того, чтобы жить, ему необходимо обновляться. Поэтому множество авторов пытаются менять закон языковой игры. В какой-то момент линейность повествования, давление правописания и пунктуации перестает связывать писательские руки, и они осуществляют против системы пороховой заговор: тут подойдет забористый текст, вырвавшийся из-под диктата пунктуации, или же можно использовать слово «кровать» как глагол.

Пример. В 1960-х одним из первых в США эксперименты с языком начал делать Доналд Бартелми. А немного позже довел дело до совершенства в абсурдистском романе «Мертвый отец», где Отца-гиганта, словно лилипуты за веревочки, тащит целый полк его отпрысков. Побег из-под чугунной хватки правил, словесная эквилибристика и вшитая в истории лакановская философия языка. Нечто похожее проделал Райнхард Йиргль в «Собачьих ночах», где грубый, шероховатый — а оттого живой — язык приобретает автономную, почти стихийную силу.

Ограничитесь одним приемом

В 1960 году математику Франсуа Ле Лионне и писателю Раймону Кено было так скучно, что они решили зондировать возможности письма путем синтеза своих ремесел. Так родилось УЛИПО (OULIPO, сокращение от Ouvroir de littérature potentielle, «Цех потенциальной литературы») — клуб литературы сокращения. Авторы не давали себе расслабиться и жили на диете из ограниченного запаса единиц письменности. Они намеренно не использовали глаголы или составляли тексты, в которых все слова начинаются с одной буквы.

Пример. Жорж Перек намеренно не использует самую распространенную гласную французского языка «е» в пародийном детективе «Исчезание». А вот «Упражнения в стиле» Раймонда Кено показывают, как один случай в автобусе (читай: один сюжет) может обрастать 99 вариациями.

Постройте роман как конструктор

Иногда чтение романа напоминает теннис, где нам приходится не только отбивать мячи — но и подавать их. Как и теннису, так называемой эргодической литературе нужен второй игрок: авторы этого направления намеренно вовлекают читателя в сотворчество и предоставляют ему самому строить каркас произведений.

Пример. Абсолютно не важно, в какой последовательности читать главы «Игры в классики» Хулио Кортасара: их можно начать с последней главы или середины, ему все равно. Еще дальше пошел Брайан Стэнли Джонсон, его “The Unfortunates” состоит из 27 секций, которые вообще не соединены. Свяжите и спрессуйте их сами — почувствуйте себя книгоиздателем.

Создайте искусственный язык

Бывает и такое, что писатели не просто реконструируют язык, а изобретают новый. Вымышленный, чаще всего альтернативный, мир не будет полным без соответствующего новояза.

Пример. На Энтони Берджесса так повлияла поездка в СССР, что он создал «надсат» — гибрид синтаксической структуры английского и вымышленных слов на основе русского языка. Именно на нем говорят антигерои «Заводного апельсина» — парни, в которых так много ультранасилия, но еще куча одиnochества. Или вот: в постапокалиптическом мире романa “Riddley Walker” Рассела Хобана говорят на языке будущего. Правда, он замешан на основе диалекта графства Кент (удачи переводчикам).

Используйте картинки

Мультимодальность — это когда писатель тащит в роман всё, что захочет: комикс-стрипы, таблицы, рисунки, скриншоты, открытки, кадры кинопленки, смятые фотографии, даже кляксы. Как правило, лучше всего такой формат сочетается с детективами, псевдо-документалистикой или триллерами.

Пример. Культового режиссера-затворника Станислава Кордова находят мертвым. Полиция говорит, что это самоубийство. N-ое количество людей такой ответ не устраивает, и они начинают собственное расследование, которое подкрепляют тонной визуального материала. Так выглядит «Ночное кино» Мариши Пессл. Еще круче выглядят «Дом листьев» Марка Данилевски и “Mystery.doc” Мэтью Макинтоша, а у Стива Томасулы в теле романа даже есть компакт-диск.

Создайте многоуровневый текст

Сложнопроизносимый термин «пойоменон» — это техника, при помощи которой один текст помещается в другой. В особо сложных случаях, когда у автора передоз постмодерна, слоев может быть довольно много. Предупреждение: иногда все выходит из-под контроля и любовник жены главного героя какого-то из пластов — второго или уже третьего? — тоже хватается за перо. Не запутайтесь.

Пример. У Флэнна О’Брайена в “At Swim-Two-Birds” писатель пишет роман, в котором писатель пишет роман. Тоже самое — в “Mulligan Stew” Гилберта Соррентино, тем же страдают Джон Барт, Клод Луи-Комбе, Итало Кальвино и многие другие.

Используйте формы из других областей

Опыты с архитектоникой произведения могут моделироваться чем угодно, скажем, музыкальной фугой или диаграммой Венна — главное разбираться в предмете, который вы хотите наложить на форму. В музыке, например, можно обнаружить законы физики и математики. Так почему бы не поэкспериментировать с литературой и чем-то еще.

Пример. Недавно переведенный роман «Сатанинское танго» Ласло Краснахоркаи дублирует танец: шесть глав-шагов рассказывают о религиозном параличе, охватившем венгерский колхоз, а другие шесть, «ступая» обратно, отматывают историю к началу, тем самым превращая повествование в ленту Мебиуса.

Выдумайте что-то запредельно странное

Бывает достаточным не мудрить с формой, а просто набросать безумное сюжетное ядро: Адольф в Стране чудес и Зазеркалье или acid western, в котором кольты и магнумы соседствуют с мескалиновыми мифами Дикого Запада. Это вполне востребованная ниша: такие вещи западные критики окрестили “weird / bizarre fiction”.

Пример. Чтобы захватить мир, ученый пытается клонировать реально существующего писателя Карлоса Фуэнтеса, но вместо него случайно размножает тутового шелкопряда с его галстука, и тут начинается настоящий балаган. Согласитесь, придурковатая затея, но тем не менее это высоко оцененная работа Цезаря Айры “The Literary Conference”.

Читайте философию

Новаторским может быть и сверхинтеллектуальный роман на гуще философии. Школ и течений сотни, а их комбинациям и вовсе нет числа. Мода на неомарксизм и постструткурализм прошла, но вы можете стать представителем спекулятивного оккультизма в литературе. Или биокоммунистом.

Пример: Малыш Ральфи из «Глиф» Персиваля Эверетта еще ходит на горшок, но уже вовсю критикует Жака Деррида и Ролана Барта. Это тот случай, когда изучение философии и семиотики превратилось в уморительную клоунаду. Или византийской сложности «Бесконечная шутка» Дэвида Фостера Уоллеса: она так напичкана референциями к Людвигу Витгенштейну, что писатель решил прибегнуть к пояснительным сноскам, к которым прилагается еще сноска. И еще сноска. И еще.

Сделайте что-то первым

Если бы не смелость, то мир не увидел бы поток сознания, нелинейный нарратив или метод нарезок. Привнесите в письмо техники из современной живописи и древней каллиграфии, или пусть повествование идет от имени кровяных телец. А также никто еще не написал роман при помощи азбуки Морзе.

Пример. Единственный в своем роде “Solar Bones” — двухсотстраничный текст, написанный одним предложением. До этого додумался Майк Маккормак. А повествует он об одном дне из нежизни скончавшегося инженера, который бродит по Ирландии в канун Дня всех святых и наблюдает за своей семьей.