Чудовищные лики любви: 8 диковинных адаптаций «Красавицы и Чудовища»
История про Красавицу и Чудовище — один из самых распространенных сказочных тропов в киноиндустрии ХХ века. Он постепенно отходит в прошлое после многочисленных переосмыслений в 1990–2010-х, уступая более популярным сегодня сказкам про зачарованных мальчиков («Питер Пэн», «Пиноккио»). В предыдущие десятилетия «Красавица и Чудовище» получила множество нетривиальных адаптаций, зачастую весьма далеких от оригинального сюжета. Киновед и специалист по истории анимационного кино Марина Беляева рассказывает о самых нестандартных экранизациях сказки про трагическую любовь плененной девушки и галантного монстра.
Эта версия считается одной из худших экранизаций вообще. Справедливо это лишь отчасти: звание «худшего кино» такое же шаткое, как и «лучшего». Если говорить об экранизациях «Красавицы и Чудовища», фильм Кана вряд ли войдет даже в первую десятку. Интересен он в первую очередь как памятник уходящей эпохе «золотого Голливуда». Источник его вдохновения — фильмы студии Hammer, выходившие именно в тот период. «Красавица и Чудовище» старается быть эффектной, даже мелодраматической — это естественное следование жанровым конвенциям сказки, сочетающей хорроровое и романтическое начало. Никакого плена нет, главные герои ведут друг с другом галантно, по ночам герцог Эдуардо превращается в Чудовище и не хочет, чтобы леди Алтея знала его секрет. Но она выясняет правду и сохраняет тайну возлюбленного; более того, храбро вступается за него, когда разъяренная толпа идет линчевать несчастного графа (этот эпизод явно послужил прототипом знаменитой сцены Mob Song из будущей диснеевской экранизации).
Как можно заметить, это не совсем «Красавица и Чудовище»: между героями нет никакого противостояния, а девушка влюбилась в монстра, увидев его первоначально в прекрасном человеческом облике. Эта версия уделяет большое внимание к страданиям герцога: ноги этого растут, очевидно, из ужасов студии Universal, в которых часто препарируются моральные терзания чудовищ. Грим для 1962 года выглядит наивным и неубедительным. Явно сказывается низкий бюджет, потому что вообще-то за грим был ответственен знаменитый Джек П. Пирс, создавший неповторимое лицо Дракулы Белы Лугоши. Но, увы, «Красавица и Чудовище» не выглядит фильмом ужасов — только трогательной мелодрамой с самым забавным волосатым человеком на свете. Но спасибо фильму за вдохновение для Mob Song из классической версии Disney!
«Красавица и Чудовище»
Филдер Кук, 1976 г.
Подчеркнуто старомодная экранизация, выпущенная еще до того, как о сказке вновь заговорят благодаря сериалу с Роном Перлманом и Линдой Гамильтон. Это ТВ-фильм, поэтому его дешевизна еще сильнее бросается в глаза, чем у Кана. Но Кук, в отличие от своего предшественника, не старается добиться эффектности версии Жана Кокто. Он делает акцент совсем на другом — на длительных, очаровательных, остроумных диалогах главных героев.
Красавицу и Чудовище играет супружеская пара актеров. Персонажи удивительно вежливы, обмениваются колкими фразами и ведут себя как давно привыкшие друг к другу партнеры, которых совершенно не смущает пленное положение одного и свиной пятачок другого. Фильм не воспроизводит классическую схему «любви-ненависти» или «сострадания девственницы»: он показывает редкий уже в тот период и воскресший только в 2010-х годах пример пары, прекрасно знающей все секреты друг друга, но не потерявшей взаимного очарования. В этой адаптации антагонистами оказываются не сестры Белль, а ее отец, что тоже большая неожиданность — обычно его представляют гораздо более мягким и уступчивым. Но ведь логично, что любящий отец будет защищать дочку от чудовища?
Самое интересное то, что эта супружеская пара — Джордж Кэмпбелл Скотт (игравший генерала Бака Терджидсона в «Докторе Стрейнджлаве», генерала Паттона в одноименном байопике 1970 года и капитана Эдварда Джона Смита в «Титанике») и Триш ван Девер — знаменитая театральная актриса и основательница Свободного южного театра, одного из первых театров для малоимущих афроамериканцев. Вместе они играли в «Дне дельфина» и «Подменыше» 1980 года, но такой динамики, как в «Красавице и Чудовище», у них больше нигде нет.
«Аленький цветочек»
Ирина Поволоцкая, 1977 г.
1970-е — второе лучшее десятилетие для сказки после 2010-х. Но 2010-е — время переосмыслений и деконструкции сказочного сюжета в «Сумерках», «Страшно красивом» и других историях про чудовище, скрытое внутри, но прекрасное внешне, и чудесную деву, строящую с ним отношения.
70-е же подходили к сюжету более дотошно, в то же время оставляя гигантский простор для режиссерской свободы.
«Аленький цветочек» — одна из самых креативных советских киносказок. Она сновидческая в том смысле, как будут говорить про «Сказку странствий». Не столь романтическая, как версия Атаманова 1952 года, она полна сказочной зачарованности и ощущения безвременья, напоминая литературную версию де Вильнев. С последней ее роднит и фигура феи — важного персонажа именно для истории Вильнев (у де Бомон она присутствует лишь номинально). У этой феи есть отношения — и какие! Дуэт Аллы Демидовой и Алексея Чернова чуть ли не превосходит выразительностью пару из главного романтика советского кино Александра Абдулова и преступно недооцененной Марии Ильичевой-Рыжаковой.
Впрочем, Абдулова в этой роли и не узнать, но не по тем причинам, по которым можно было бы подумать: перед нами редкая версия, которая трактует Чудовище как живой куст…
«Красавица и Чудовище»
Юрай Герц, 1978 г.
… а это — редкая версия, придающая Чудовищу птичьи черты. Грим матери и дочери Бисингеровых, значительно обходя гримерскую работу Акопа Аракеляна в фильме Кокто, делает эту экранизацию одной из лучших.
«Красавица и Чудовище» — сказка, застывшая между мелодрамой и хоррором, и фильм Герца эту двойственность отлично выражает. Сюрреалистические, лиминальные виды дворца, зверь, прячущийся внутри человеческой души Чудовища — это жутковатое сновидение продолжает традицию киносказок 70-х и предвещает темное фэнтези.
Отношения Красавицы и Чудовища в этом фильме наименее человеческие и с юнгианским уклоном — вплоть до присутствия Тени, которая указывает Чудовищу на то, что любовь приносит боль и делает слабым, чудовищность дает свободу, а Красавицу надо убить и съесть. Этот конфликт отличается от традиционного представления о Чудовище как о дворянине, из-за роковой ошибки потерявшем человеческий облик. Это не первая история, рассказанная с точки зрения Чудовища (такой же ход есть у Кана), но определенно первый случай морально неопределившегося Чудовища, которому приходится делать выбор: оставлять все как есть или меняться под воздействием любви.
«Меридиан»
Чарльз Бэнд, 1990 г.
Странно, что при очевидной, казалось бы, идее деформированности и уродства цирк впервые всплывает в экранизациях сказки лишь в 1990 году. Конечно, были и «Уродцы», и комикс «Шоу ужасов господина Араси», и «Смертельная забава» Тоуба Хупера, но они не подчеркивали свою преемственность сказке так буквально. К сожалению, цирк — лишь образная составляющая «Меридиана», но он не оказывается сеттингом в полном смысле, настоящим миром вокруг героев. Это доведенный до гротеска театр масок, где означающее и означаемое перепутаны до зеркальной противоположности, производя бардак и путаницу. История взаимоотношений Красавицы и Чудовища трактуется как изнасилование, лежащее при этом в основе любви. Хотя это не критика стокгольмского синдрома, заложенного в самой сказке, фильм тем не менее раскрывает эти мотивы.
«Монстр»
Хэл Хартли, 2001 г.
Эта история почти никак не связана со сказкой, кроме ироничного использования самой центральной пары. Между ними не возникает романтики, их отношения легко считать как дружбу без сексуального влечения. Сюжет отсылает к фильмам Universal, но без взаимоотношений прекрасного и чудовищного. Это история существа заведомо нечеловеческого происхождения, которое не было прекрасным принцем и повинно во множестве смертей. Так что этот фильм тут делает?
Картина Хартли — это классическая мелодрама, рассказывающая про попытку спасти персонажа, поддавшегося своей чудовищности. Монстр показан ужасно неприятным существом, чья хроническая депрессия сделала его социально опасным. Конечно, в такой ситуации рога и умение дышать огнем не помогли бы никому.
Превращение в человека предстает как неестественная для него ситуация, необходимая, если он хочет спастись от своего чудовищного существования — вопрос, хочет ли, остается открытым.
В том же самом году выходит «Шрек» — другая история про то, как чудовищу необходимо сохранить свою чудовищность, чтобы быть собой. Но если в «Шреке» чудовищность служит выражением неповторимой и безвредной индивидуальности, то в «Монстре» она маркирует чужеродность, деклассированность, моральную дезориентированность и разбитость… к которым за годы существования можно привыкнуть настолько, что попытка преодолеть это состояние может оказаться смертельной.
«Легенда о Звере»
Дэвид Листер, 2003 г.
«Красавица и Чудовище» — вторая лучшая основа для низкобюджетного хоррора после «Красной Шапочки». «Ганзелю и Гретель» все же не хватает органичного для этого жанра сексуального напряжения — это история именно про детство и инициацию, но не пубертатную. Другое дело — взаимоотношения девушек с чудовищами, зверем буквальным и метафорическим, а лучше тем и другим сразу.
«Легенда о Звере» — эксплотейшн из ЮАР, выделяющийся разительным несовпадением сеттинга и места съемок: сложно снимать фильм про викингов в северной эстетике на побережье Индийского океана. С другой стороны, это позволило креативно подойти к костюмам, декорациям и сюжету. «Легенда о Звере» воспроизводит не столько сказку, сколько ее мифологическую основу, возводя отношения ужасающего существа и прекрасной девы к родоплеменным конфликтам и магическим проклятьям. Впечатляет концовка: ни разу не мелодраматическая, наполненная мощной скорбью и пафосом. Мнимая смерть оказывается реальной, и любовь, сохранив свою силу, погибает вместе с влюбленными — настолько возвышенно и эпично, насколько возможно в третьестепенном фильме ужасов.
«Спайк»
Роберт Бокейдж, 2008 г.
«Спайк» вышел в тот же год, что и «Сумерки»; двойное доказательство триумфа сюжета про Красавицу и Чудовище в двухтысячных. Его влияние было не таким сильным, как у «Сумерек», он так и остался в нише низкобюджетных инди-ужасов, на которые наталкиваются по большей части случайно.
Главное в «Спайке» — то, насколько некритично он переводит историю стокгольмского синдрома в сталкинг. Он родственен фильмам Universal обреченностью, тягой чудовища к деве, невозможностью построить отношения. Отличие только в адаптации материала и стилистических особенностях: «Спайк» невозможен вне слоубернов, породивших его, он слишком бытовой, но вместе лишен мелочей, позволяющих его привязать к реальной человеческой жизни, хоть он и отказывается от поэтической метафоричности. Это буквально история про мальчика, покрытого шипами, который полюбил девочку и попытался завоевать ее сердце. Грустно — и пугающе нормально для сказки, предполагающей необыкновенность и ирреальность происходящего.
