Берлин: вне системы. Как живут люди в сквотах и независимых поселениях
«Что люди обычно спрашивают при знакомстве? „Привет, как тебя зовут, чем занимаешься?“ Но не в Берлине. Тут, если ты классный — всем по барабану, чем ты зарабатываешь на жизнь», — заявляет Каппа, художник по металлу. На нем красная шапка-ушанка, и во все стороны топорщится густая белая борода до плеч. Эдакий Дед Мороз. Мы познакомились в прачечной, и вот я уже сижу в его студии на причудливо вырезанной скамейке и прихлебываю суп — макароны-ракушки и фасоль с острым привкусом томатной пасты.
Настоящее имя Каппы — Анджело Локонте. Он родился в семье ремесленников на юге Италии. Десять лет назад Каппа сел на велосипед и приехал в Германию. В Касселе сменил велосипед на поезд — и оказался в Берлине.
У него не было никакого плана. Спасением стали сквоты.
Сквоты в Берлине появились после падения стены в 1989-м. Тогда жители восточной части хлынули на запад, и многие здания опустели. В брошенных домах стали жить представители различных субкультур. Существовали лесбийские и гомосексуальные коммуны.
В ноябре 1990-го государство заинтересовалось нелегальными жильцами, и начались уличные войны. Полицейские атаковывали здания с помощью вертолетов и гранат со слезоточивым газом. Сквоттеры оборонялись камнями брусчатки и коктейлями Молотова. После того как полицейские очистили несколько домов от сквоттеров, берлинцы устроили протестную акцию в центре столицы. Политики стали искать пути решения проблемы. В итоге сквоттеров легализовали и подписали с ними контракты.
Сквоты — часть истории и культурного наследия Берлина. Но с каждым годом условия проживания в них становятся всё более жесткими.
В 2012 году был закрыт самый крупный и известный сквот — дом искусств «Тахелес».
«С семи утра там начинала бурлить жизнь. Музыка, краски, разговоры, новые люди, алкоголь и наркотики. Вокруг была энергия, непередаваемая энергия свободы и творчества. Тогда я думал, что это энергия „Тахелеса“. Но потом, когда пожил и в других местах, понял, что это энергия Берлина, — рассказывает Каппа, который прожил в „Тахелесе“ четыре года.
Это был детский сад для взрослых. Мы все находились в другом мире, в другой реальности. Из внешнего мира приходили посетители, и с ними — деньги, за счет которых мы и жили.
Легенда про „Тахелес“ была славной, но реальность оказалась совсем другой. Всё хорошо там было только у тех, кто много курил траву, — усмехается он. — Мне было трудно, особенно поначалу. В одном здании жили 80 человек, все творческие люди, часто случались конфликты. Приходилось учиться защищать себя и свою территорию.
Как-то ко мне подошел сосед — здоровенный широкоплечий мужик, и говорит: „Дай 25 евро“. „За что?“ — спрашиваю. — „За электричество“. А я как раз собирался купить себе генератор и говорю: „Мне не нужно электричество“. И он тогда: „Тогда за то, чтобы я был твоим другом“.
Или бывало, возвращаешься в комнату — а на твоей кровати спит кто-то еще. Я потом соорудил себе отдельный домик на территории и переселился туда, — вспоминает он. — „Тахелес“ — это была свобода, но только поначалу. Потом появились наркотики. Потом — оружие. Потом сквот закрыли».
Во время жизни в «Тахелесе» Каппа получил известность в андеграундных кругах немецкой столицы. О нем писали в газетах. Когда сквот закрыли, художник получил приглашение от одного из отелей. Ему предложили жить во внутреннем дворике и украшать своими работами территорию. Все остались в выигрыше: отель получил бесплатного дизайнера, а Каппа — жилье и возможность творить.
«Сейчас я живу, по сути, так же, как в „Тахелесе“: создаю мир своим творчеством и общаюсь только с теми людьми, которые сами приходят ко мне в гости. Я уже не могу представить себе, каково это — вернуться обратно в общество.
В Италии я не смог бы жить так, как сейчас. Там ты можешь считаться художником, только если закончил соответствующий университет. В Италии я был ремонтником-механиком, а в Берлине занимаюсь творчеством.
Не знаю, могу ли я считаться настоящим художником, но я живу, как художник. Бар неподалеку иногда покупает мои держатели для бутылок, постояльцы отеля заглядывают в мастерскую и часто уходят с моими работами в руках.
Я никогда не задумываюсь, смогу ли заработать денег на том, что делаю. Это и жизнь мечты, и ночной кошмар одновременно.
Я никогда не знаю, сколько денег у меня будет в следующем месяце. Но зато я наконец-то чувствую себя создателем, а не созданием. Ради этой свободы я и переехал в Берлин».
После закрытия «Тахелеса» самым крупным берлинским сквотом стал Køpi137. После рассказов Каппы я решаю зайти туда. Это шестиэтажное здание на Копеникерштрассе, 137 огорожено плотным забором выше человеческого роста. Забор, словно заплатками, раскрашен постерами, объявлениями и плакатами. Напоминает стены туалета в каком-нибудь подвальном клубе. Вывеска на воротах гласит:
«Дорогие посетители! Мы, люди, которые живут и работают тут, считаем это место некоммерческим свободным пространством. Пожалуйста, уважайте то, что мы живем повседневной жизнью здесь!!! Мы не толерантны к фашизму, расизму, сексизму, гомофобии, копам и фотографам».
Спрятав фотоаппарат, я толкаю железную дверь ворот и захожу внутрь. Во внутреннем дворике — никого. Одна из дверей открыта. За ней — лестница в подвал. Я спускаюсь. Приглушенный свет ударяет в глаза, гитарные риффы AC/DC — в уши.
— Что-то ты рано, — заявляет невысокий парень в капюшоне, который сидит за баром.
— В смысле?
— Кино еще только через два часа.
Я оглядываюсь. Напротив барной стойки — большой телевизор с разноцветной заставкой Peliculoso. По-испански это означает «фильм».
— Я не знала, что тут кинотеатр.
— Ну, вообще, кинотеатр — там, — парень машет рукой в сторону проема в стене. Заглядываю внутрь. Пустующие ряды кресел, та же заставка на экране и горящие свечи на полу вместо электрического освещения. — Но когда холодно, мы и в баре кино смотрим.
— А какой фильм сегодня?
— Не знаю, я никогда не смотрю расписание. Просто прихожу сюда два раза в неделю.
Парня зовут Пит. Он не живет в сквоте, но уже четыре года проводит здесь всё свободное время.
Активностей тут много: концерты, творческие мастер-классы (по созданию принтов на футболках, например), скалодром и кинотеатр. Всё это бесплатно, на английском и организовано волонтерами.
В комнате появляется рыжеволосый парень. Он встает за барную стойку с другой стороны. Пит заказывает бутылку воды. Я удивленно смотрю на него.
— Я завязал еще в 18 лет, — говорит он. — До этого пил столько, что больше не тянет.
Треть жизни Пит прожил в других странах: учил детей немецкому в Таиланде, искал приключения в Камбодже и себя — на Фиджи, а вскоре собирается на поиски любви в Колумбию. Он родился в деревушке недалеко от Мюнхена. Пит ненавидит Германию за бюрократию, педантичность и высокие налоги, и считает, что если жить в этой стране — то только в Берлине.
Раздается звонкая монофоническая мелодия. Я чувствую себя снова в 90-х. Пит тянется в карман. Достает мобильный. Потом еще один. И еще.
Оказалось, что у Пита шесть кнопочных телефонов — для родственников, для друзей, для девушек, для работы, для международных и официальных звонков. Смартфонами он не пользуется — говорит, что ему не нужно столько функций.
У него нет ни одной фотографии за последние десять лет. «Если мне интересно, как выгляжу — я смотрю в зеркало, — объясняет он. — Не хочу разглядывать свое лицо несколько лет назад: всё равно я таким уже никогда не буду. Я живу настоящим».
К разговору присоединяется рыжеволосый бармен — он же организатор показа. Его зовут Оливер, он из Великобритании. Он предложил фильм на еженедельном собрании в сквоте, на голосовании выбрали его идею, и кинотеатр поступил в распоряжение волонтера.
Ни Оливер, ни Пит в Kopi137 не живут. В сквоте уже несколько лет как нет свободных мест, да и они не горят желанием. Пит ценит личное пространство и комфорт, а Оливер далек от идеологии. «Я не согласен со сквоттингом, — говорит он. — Потому что сквоты — это было чье-то имущество, а люди просто въехали в здание и сказали: „теперь это моё“. И отбивались камнями от полиции. Что в этом хорошего?».
Оливер создал альтернативу сквоттингу — «Типиленд»: «Мы взяли пустующий кусок земли и основали на нем поселение. Эта земля была общественной, когда мы въехали, она всё еще общественная и может быть использована обществом. В этом отличие от сквота».
Оливер пригласил зайти, и на следующий день я отправилась в «Типиленд».
На берегу Шпрее возле заброшенного завода раскинулись белые колпачки палаток. Эти жилища — вигвамы — я видела раньше только в фильмах про индейцев.
Берлинские «индейцы» родом со всех стран мира — от Японии до Сьерра-Леоне. Вигвамов довольно много, но зимой в них живут только шесть человек, включая Оливера. Для отопления жители используют свечи или газовые горелки. Моются в душевой на вокзале, а летом организуют душ на территории лагеря. Летом тут бывает до 50 человек.
«В „Типиленд“ можно попасть, отправив запрос на сайте couchsurfing.com, — рассказывает Оливер, который живет здесь уже 5 лет. — Есть несколько гостевых тентов, но лучше приезжать со своей палаткой.
Для туристов проживание бесплатное, а те, кто задержался дольше двух недель, платят за электричество. Развлекательная программа тут, как в детском лагере — каждый вечер что-то происходит: мастер-классы, кинопоказы, стендап-шоу…»
Нас прерывает девушка с фотокамерой и диктофоном. Она американка, приехала в Берлин по визе для фрилансеров, чтобы снимать фильм для своего ютуб-канала. Она просит Оливера об интервью, и я удаляюсь, удивляясь, что в будний день в рабочее время зимой здесь можно встретить журналистов.
Темнеет. Палаточный лагерь находится недалеко от телебашни — символа Восточного Берлина. Я думаю о том, как удивительно жить в палатке с видом на центр города.
В этом весь Берлин: здесь нет правильного и неправильного, здесь возможно всё. Раздробленный, но вновь объединившийся, собравший в себя культуру всех стран мира, готовый дать приют каждому стремящемуся, Берлин стал символом крушения системы.
В немецкой столице чувствуешь себя как дома кем бы ты ни был. Потому что здесь есть всё: шикарные улицы Шарлоттенбурга, спокойствие и гастрономическое разнообразие Пренцлауэр-Берга, бунтарский дух Фридрихсхайна, андеграундные бары и клубы Кройцберга, окуппированный арабами Нойкёльн.
Я возвращаюсь из сквотов в реальный мир. Палатки на берегу Шпрее превращаются в маленькие светящиеся в ночи огоньки и окончательно сливаются со звездным небом этого города.