Гендерное воспитание

Несколько лет назад, в понедельник после семейного выезда на природу, моя подруга Лори просматривала электронную почту. Мужа дома не было, она оставалась одна с семилетним сыном Люком. Люку было обидно, что она работала и не обращала на него никакого внимания, поэтому он без конца заходил в комнату и отрывал от дела. Лори — инженер и автор публикаций на научные темы, ее муж — тоже инженер.

— Почему ты так долго работаешь? Разве нельзя закончить прямо сейчас? — обратился к ней Люк, в очередной раз врываясь в комнату.
— Ты не ноешь и не пристаешь к папе, когда он сидит за компьютером, — ответила Лори.
— Ну, он же работает.
— Я тоже работаю! — Но, — сказал Люк, — его работа важнее.

Если бы я получала по одному пенни за каждое сексистское слово, которое слышала от детей, я бы загорала на пляже на Бермудах, а не писала эту книгу. Я так часто теряла дар речи, удивительно, что совсем не онемела. Многие замечания подобного рода проистекают из укоренившихся понятий о том, что должны носить и делать девочки или мальчики, а что не должны. Замечание Люка показывает, что у некоторых детей убеждение в том, что труд мужчин более важен для общества, чем труд женщин, засело достаточно глубоко. (Лори говорила, что ее муж действительно зарабатывает больше, — правда, Люк об этом не знал. И между прочим, у нее есть докторская степень, а у ее мужа нет.)

Сексизм способствует живучести многих отрицательных реалий. Именно благодаря ему мужчины становятся главами компаний и президентами, хотя женщины — часто более компетентные специалисты и более подходящие претенденты на эти должности. Именно благодаря сексизму на матерях до сих пор лежит львиная доля забот по воспитанию детей и домашней работы, даже если они проводят в офисе столько же времени, сколько и мужчины (эти противоречия стали особенно заметны во время пандемии коронавируса). Именно благодаря ему миллионы женщин каждый год подвергаются сексуальному насилию, и лишь немногие добиваются справедливости. Несмотря на то что мы продвигаемся к построению эгалитарного общества, нам еще предстоит долгий путь, и мы не добьемся этой цели, пока в обществе не произойдет радикальных изменений в том, как мы воспринимаем детей, разговариваем и взаимодействуем с ними.

Дело в том, что сексизм зарождается и пускает корни в раннем детстве. Дети начинают делать свои умозаключения о гендерных различиях, как только замечают их — обычно к концу первого года жизни, — и сигналы, которые мы им посылаем как родители, часто невольно учат их не тому что надо. Чаще всего мы делаем это неосознанно. Хотелось бы мне сказать, что я стопроцентный сторонник гендерного равенства, но я заметила, что гораздо чаще обсуждаю внешний вид моей дочери, чем сына. Тем самым я посылаю ей сигнал, что для нее внешность важнее, чем для него, что ее самооценка в значительно большей степени, чем у него, зависит от ее внешности. Это… неправильно. Тем не менее, как показывают исследования, многие прогрессивные родители, ратующие за гендерное равноправие, способствуют укреплению устаревших, сексистских гендерных стереотипов. В одной из отрецензированных статей я прочитала: «Несмотря на то что большинство матерей придерживаются эгалитарных убеждений, на самом деле они мало что делают для того, чтобы привить эти убеждения своим детям».

Справедливости ради нужно сказать, что это не только наша вина. Нас всю жизнь приучали обращать внимание на гендерные различия и придерживаться общепринятых стереотипов. Мы все — продукты сексистского общества, и как бы сильно мы ни хотели отказаться от этих устаревших представлений, старые привычки часто берут над нами верх.

Но ради наших детей мы в силах постепенно освободиться от них. Ведь можем же! Когда я начала более внимательно следить за тем, как общаюсь со своими детьми, я научилась обрывать себя прежде, чем успевала сказать то, что не следовало. И в некотором смысле даже хорошо, что сексизм усваивается в таком раннем возрасте. Ведь это означает, что у родителей больше влияния и возможностей перехватить идеи сексизма, витающие в обществе, чем если бы этот процесс проходил в подростковом возрасте, когда дети проявляют бóльшую независимость.

Конечно, дети растут не в вакууме, да и вряд ли кто-то из нас хотел бы, чтобы это было так. Но мы можем ограничить влияние вредных сигналов общества, если будем внимательнее следить за собственным поведением дома. Мы можем более тщательно подбирать слова, разговаривая на темы гендера, осознаннее подходить к выбору игрушек, рода занятий, одежды и привычек, которые мы хотим привить детям, и не подпитывать вредные стереотипы. Мы также можем научить детей распознавать проявления гендерной дискриминации и понимать, какое влияние она оказывает на жизнь общества, чтобы они могли успешнее с ней бороться.

Но прежде чем рассказывать о методах гендерного воспитания, хочу кое-что пояснить. Исследования, которые я описываю в этой главе, а также жизненные истории и рекомендации, которыми я делюсь с читателями, предполагают существование двух полов. На самом деле пол не является бинарным. Дело в том, что 2% младенцев рождаются интерсексуальными, то есть в биологическом плане не являются ни девочками, ни мальчиками. Кроме того, многие дети не идентифицируют себя с назначенным им природой полом. Так что, хотя я и упоминаю «девочек» и «мальчиков» на страницах этой книги, я признаю, что есть дети, которые не вписываются в эти упрощенные категории, и отношусь к ним с уважением.

Голубой, розовый, машинки, куклы: в чем проблема?

А теперь хочу сделать небольшое отступление и объяснить, почему сигналы, которые касаются гендерных различий и которые мы посылаем детям, оказывают на них пагубное влияние. Мне кажется, что причина не является интуитивно понятной или очевидной. Когда я была беременна дочерью, я получала от друзей и родственников кучу подарков, предназначенных для девочек: кружевные чепчики, банты для волос, столько розовых платьев, что я не знала, что с ними делать. И знаете что? После первого ребенка — мальчика — я с огромным удовольствием наряжала мою малышку в сказочно красивые платья с оборками и не видела в этом ничего особенного. То, что мы по-разному общаемся с мальчиками и девочками, не значит, что мальчики лучше девочек. В конце концов, мы не даем девочкам боевые трофеи, а мальчикам кусочки угля для рисования. Тогда почему же признавать и подчеркивать гендерные различия, которые мы видим в обществе изо дня в день, — это плохо?

Недавно я ездила в Бетлехем, чтобы встретиться с психологом Ребеккой Биглер и прояснить этот вопрос. Она только что ушла на пенсию с должности профессора психологии в Техасском университете в Остине, где проработала с 1991 года. Биглер всю жизнь занималась изучением вопросов развития предрассудков у детей. Кроме того, в кругах психологов она известна как автор теории развития межгрупповых отношений, которую она разработала совместно с Линн Либен, психологом из Пенсильванского университета. Эта теория объясняет, как и почему у детей формируются такие стереотипные взгляды на отношения между людьми, как сексизм, расизм и другие предрассудки.

Биглер — очень важная персона, поэтому я немного нервничала, подъезжая к ее дому. Однако в ее манере держаться не было ничего, что внушало бы благоговейный страх. Она производила впечатление эдакой прикольной тетушки — слегка нелепая, ярая феминистка и очень-очень умная. У нее широкая улыбка и длинные седые волосы, которые она отказывается красить в каштановый цвет, к великому огорчению ее парикмахера. (Рассказываю это потому, что считаю сексистским бытующее мнение, что женщины должны красить волосы. А решение Биглер не краситься как раз и отражает ее сущность: она женщина, которая не желает, чтобы ей указывали, кем быть и как выглядеть, и которая страстно хочет преобразовать наше общество так, чтобы парикмахеры перестали советовать женщинам закрашивать седину.)

Сидя в гостиной, стены которой от пола до потолка были заставлены стеллажами с книгами на самые разные темы, мы говорили о том, почему чрезмерное внимание родителей к гендерным вопросам вырастает в настоящую проблему. Если кратко, сказала она, то дело в том, как функционирует мозг ребенка: как он обрабатывает эту информацию и почему делает это именно так, а не иначе.

Может показаться, что маленькие дети не ведают забот и ни за что не отвечают. Вот вам, кстати, наглядный пример: только что слышала, как моя дочь во все горло распевала песню о морских свинках. Но на самом деле перед детьми стоит трудная задача: как можно скорее понять, что к чему в этом чужом мире, в котором они оказались. Чтобы решить эту задачу, они очень внимательно следят за тем, что вокруг них говорят и делают, а затем пытаются проанализировать полученную информацию и выделить самое главное.

Давайте забудем на минутку о тех сторонах нашей жизни, где гендерные различия имеют реальное значение, и сосредоточимся только на том, как они отражаются в языке. Дети, конечно, с самого раннего возраста прислушиваются к тому, что мы говорим. И мы постоянно так или иначе внушаем им мысль о том, что гендерная принадлежность имеет значение. «Мы все время используем существительные, указывающие на гендерные различия: „Доброе утро, девочки и мальчики!“, „Какая хорошая девочка“, „Мужчина на углу“, „Спроси у той леди“, — говорит Биглер. — Тем самым мы даем детям понять, что гендерная принадлежность действительно важна, иначе зачем бы вам подчеркивать это по сто раз в день?»

Существует множество визуальных характеристик, отличающих людей друг от друга: цвет и длина волос, цвет глаз, цвет кожи, праворукость или леворукость, рост и вес — и это далеко не все. Но какие из них мы упоминаем почти постоянно, когда говорим о других людях? Всякий раз, когда мы употребляем местоимения «он» или «она», мы тем самым косвенно указываем на пол человека, но не на другие его особенности. «Мы превращаем пол в индивидуальность», — говорит Биглер. Если бы мы жили в мире, где, говоря о каком-то человеке, все время упоминали бы цвет его волос, можно не сомневаться: дети быстро бы усвоили, что цвет волос — это важно. И тогда я, может быть, начала бы закрашивать свою седину.

А теперь подумайте, каким еще образом, кроме языка, мы обозначаем и разграничиваем гендерную принадлежность. Девочки и мальчики пользуются разными туалетными комнатами, играют в разных спортивных командах, в магазинах игрушки для мальчиков и девочек размещены на разных стеллажах, иногда они даже учатся в разных школах. Но и в школе учителя постоянно просят учеников построиться по гендерному признаку. Снова и снова мы вдалбливаем в голову детей мысль, что гендер является одной из важнейших социальных категорий. И вот здесь-то и начинаются проблемы.

Проблема стереотипов

Как только дети осознают, что гендерная принадлежность — это что-то очень важное, они стараются понять, какой в это вкладывается смысл. Биглер поясняет: «Мы думаем, что в мозгу ребенка происходит сложная работа, он рассуждает так: „Вы называете меня девочкой сто раз в день. Это должно что-то значить. Должно быть, девочки сильно отличаются от мальчиков“». Исходя из своих наблюдений, дети начинают делать определенные выводы, и далеко не всегда они верные.

В попытках понять смысл разных социальных категорий дети склонны к чрезмерным обобщениям и созданию жестких, но не совсем точных правил. Если хотите, своего рода грубых стереотипов. Например, что всем девочкам нравится розовое, а всем мальчикам этот цвет не нравится, или что все мальчики любят футбол, а все девочки его не любят. В более широком смысле у детей формируется понятие о фундаментальных различиях между девочками и мальчиками, о том, что мальчики никогда не должны заниматься «девчачьими делами» и наоборот.

Если вы родители, то, вероятно, знаете, что часто дети сами выступают в роли строгой полиции по гендерным вопросам. В рамках эксперимента 2003 года исследователи попросили учителей дошкольных учреждений в течение трех месяцев записывать высказывания учеников на гендерные темы. Когда исследователи проанализировали записи, выяснилось, что 97% замечаний, которые делали дети на эту тему, были отражением навязанных им грубых стереотипов. Одному мальчику, который играл с марионеткой в виде бабочки, его сверстник сделал замечание: «Тебе нужна кукла-мальчик, а эту девчачью куклу нужно отдать девочке».

Исследования показывают, что мальчики больше, чем девочки, склонны заострять внимание на том, что можно или должно делать людям в зависимости от гендерной принадлежности. Девочки также испытывают давление, предписывающее им необходимость соответствовать женскому идеалу, но не в такой степени, как мальчики: так называемые пацанки, или девчонки-сорванцы, гораздо более терпимое явление в глазах общества, чем слабые, изнеженные, женоподобные мальчики. Мужчины составляют группу с высоким статусом, поэтому теряют свои позиции в обществе, если перенимают черты, соответствующие стереотипному представлению о женщинах.

В рамках одного из исследований психолог из Орегонского университета Беверли Фагот в течение шести лет наблюдал за дошкольниками. Он обнаружил, что сверстники критиковали гендерно-неконформных мальчиков в пять-шесть раз чаще, чем их гендерно-конформных сверстников.

Кроме того, этим мальчикам доставалась лишь четверть положительных отзывов от сверстников. Поскольку в большинстве ситуаций мужские (маскулинные) черты ассоциируются с властью и влиянием, мальчики приносят их в жертву, когда «ведут себя как девчонки». С другой стороны, когда девочки «ведут себя как мальчишки», иногда им удается добиться влияния в группе.

Когда дети создают групповые стереотипы, они часто придумывают различия, которые не отражают реального положения дел. В своей книге «Воспитание за рамками розового и голубого» (Parenting Beyond Pink and Blue) психолог Кристия Браун, ученица и последовательница Биглер, рассказывает, как ее пятилетняя дочь Майя однажды заявила, что должна убраться в своей комнате, потому что «мальчики грязнули, а девочки чистюли», хотя у нее перед глазами был пример отца, — по словам матери, самого аккуратного человека в доме.

Создавая правила, касающиеся гендерных различий, дети смотрят вокруг, анализируют и критически оценивают то, что делают в этом мире девочки и мальчики, женщины и мужчины. Опираясь на примеры из повседневной жизни, они приходят к выводу, что женщины обычно готовят еду и работают учителями, а мужчины играют в футбол и служат пожарными, но, чтобы мужчины готовили, а женщины тушили пожары, — такого просто не бывает. Если они смотрят телевизор, то из разрозненных впечатлений у них может сложиться общая картина мира, где мальчики — герои и физически сильные люди, а девочки — скромницы и сильно красят губы.

Они также начинают замечать различия в распределении власти и влияния между полами, когда видят на посту президента только мужчин, а в качестве большинства супергероев — мальчиков. Они даже могут провести причинно-следственную связь: «Если большинство влиятельных постов занимают мужчины, значит, надо понимать, мужчины от природы наделены бóльшими способностями и возможностями, чем женщины». Прямо перед президентскими выборами 2008 года Биглер с тремя коллегами опросили более двухсот детей от пяти до десяти лет о том, кто, на их взгляд, должен быть президентом Соединенных Штатов и как они относятся к тому, что в их стране никогда не было женщин-президентов.

Результаты оказались неутешительными. Пятая часть детей сказали, что президентом должен быть только мужчина, а более трети детей младше девяти лет были уверены, что по закону женщина не может быть президентом. Один девятилетний мальчик сказал: «Мужчины смелые и ответственные. Кто знает, что будут делать женщины?»

Пока девочки еще маленькие, они не чувствуют, что в чем-то уступают мальчикам. В исследовании 2017 года, опубликованном в журнале Science, психологи Лин Бян, Сара-Джейн Лесли и Андрей Симпьян рассказывали детям пяти, шести и семи лет короткую историю о человеке, который был «очень, очень умным». Затем детей просили угадать, кто из незнакомых им людей на фотографиях — двое мужчин и две женщины — был главным героем рассказа. Пятилетние дети были склонны считать, что этот «очень, очень умный» персонаж — человек того же пола, что и они: мальчики выбирали мужчин, девочки — женщин. Это классический пример противопоставления ингруппы и аутгруппы: человеку больше нравится та группа, к которой он принадлежит. Однако в возрасте шести лет иерархическая структура начинает меняться. Именно тогда девочки начинают усваивать установку, что они не так умны и способны, как мальчики. Когда в рамках исследования психологи спрашивали шестии семилетних девочек, кто из четырех незнакомцев был тем самым «очень, очень умным» героем, девочки чаще выбирали мужчину. (Мальчики указывали на мужчин вне зависимости от возраста.)

Моя дочь продемонстрировала, насколько глубоко укоренился в ней сексизм, лишь только ей исполнилось шесть лет. Она спросила меня, может ли она когда-нибудь превратиться в мальчика. Я не совсем поняла, куда она клонит, поэтому спросила: «А что, ты правда хочешь превратиться в мальчика? И если да, то почему?» Ее ответ поразил меня до глубины души: она сказала, что хочет превратиться в мальчика, чтобы когда-нибудь стать президентом. Поверьте, мы с ней не один год вели разговоры о том, что женщина может быть президентом. Мы обсуждали, как Хиллари Клинтон баллотировалась на этот пост и почти победила. Я объясняла ей, что женщины стоят во главе многих стран включая Германию и Новую Зеландию. Однако, несмотря на бесконечные разговоры на эту тему, она тем не менее чутко уловила сигналы, подаваемые обществом, и сделала вывод, что девушки просто не могут быть президентами.

По мере взросления, в возрасте восьми-десяти лет, у детей постепенно формируется когнитивная гибкость, и многие из них начинают понимать, что гендерные нормы в значительной степени основываются на социальных условностях. Они осознают, что от девочек ожидают внешней привлекательности, а от мальчиков — решительности и жесткости в поведении, но что общество в значительной степени само поддерживает и укрепляет эти стереотипы. Примерно в том же возрасте дети становятся способны формировать моральные суждения, и у некоторых из них гендерные стереотипы не смягчаются, а превращаются в догму: они начинают думать, что девочки должны быть скромными и мягкими, а мальчики — агрессивными просто потому, что «это правильно», говорит Кэмпбелл Липер, психолог по проблемам развития и социальным проблемам из Калифорнийского университета в Санта-Крусе.

Кто-то из вас сейчас, наверное, думает: «Мой сын был помешан на машинках практически с пеленок. Разве некоторые гендерные стереотипы не обусловлены скорее биологией, чем культурой общества?» Исследователи признают, что на этот вопрос трудно ответить. Отчасти потому, что невозможно отделить то, что в нас заложено природой, от воспитания, даже когда речь идет о младенцах.

«Мальчики и девочки начинают копить разный биологический опыт еще во время внутриутробного развития, после рождения процесс накопления разного биологического и социального опыта продолжается, и тогда биология и социальная составляющая тесно переплетаются друг с другом, и распутать этот клубок довольно сложно», — говорит Кэрол Мартин, занимающаяся проблемами развития детей в Государственном университете Аризоны.

Тем не менее сверстники и родители даже в раннем возрасте все-таки оказывают определенное влияние на формирование гендерного поведения, и биология тут ни при чем. «По большей части это влияние выражается в том, что дети играют с игрушками, которые им покупают родители», — говорит Браун. Или подражают тому, что делают малыши того же пола — малыши, которые, возможно, тянутся к игрушкам, считающимся приемлемыми с гендерной точки зрения, так как им и раньше их предлагали или поощряли игру с ними. Кроме того, уже в младенческом возрасте взрослые по-разному реагируют на поведение девочек и мальчиков и по-разному с ними взаимодействуют, и эти отношения оказывают влияние на формирование поведения в дальнейшей жизни.

В одном классическом исследовании ученые из Корнеллского университета демонстрировали студентам колледжа видео, на котором девятимесячному младенцу показывали игрушку «попрыгунчик». Оценивая реакцию малыша, студенты чаще говорили, что младенец «злится», если им предварительно сказали, что это мальчик, и что ребенок «напуган», если им сообщали, что это девочка. В другом исследовании трехлетние и пятилетние дети смотрели видео, на котором играли годовалые малыши, причем им сказали, что один из малышей мальчик, а другой девочка. Даже трехлетки, описывая малыша, которого они считали мальчиком, чаще употребляли прилагательные, соответствующие стереотипному представлению о мужчинах, — сердитый, сильный, шумный и умный. Описывая девочку, дети чаще говорили: испуганная, слабая, милая и тупая (да, именно тупая). Исследования также показывают, что в общении с дочерями родители используют более богатый эмоциональный язык и более развернутые объяснения, чем в разговорах с сыновьями (в последнем случае они склонны подчеркивать только гнев). Эти различия могут повлечь важные последствия для того, насколько хорошо дети научатся разбираться в своих чувствах и насколько успешно смогут их контролировать.

Наконец, гендерные стереотипы, которые проникают в сознание детей и закрепляются в нем, не сулят им ничего хорошего. Исследования показывают, что мальчики, усвоившие «жесткую» мужскую модель поведения, меньше интересуются учебой, у них ниже самооценка, ниже баллы по математике по результатам стандартных тестов и чаще проявляются симптомы депрессии. (Есть теория, согласно которой мальчики, считающие, что должны проявлять жесткость и грубость, менее склонны обращаться за помощью, когда они в ней нуждаются, — в точности как в той избитой фразе «мужчины никогда не спрашивают дорогу».) Девочки, которые прочно усвоили мысль, что их ценность зависит от того, как они выглядят, получают более низкие оценки (возможно, потому, что верят, что недостаточно умны) и чаще демонстрируют симптомы депрессии по сравнению с девочками, которые таких взглядов не разделяют.

Итак, мы добрались до сути проблемы. Чем глубже укореняются гендерные стереотипы в сознании детей, тем выше вероятность, что они придут к выводу, что девочки во всем уступают мальчикам, что мальчики обладают более высоким статусом просто потому, что заслуживают его в силу своей биологической природы.

Иными словами, гендерные стереотипы раздувают сексизм. Ситуацию усугубляет то, что в переходный период гендерные стереотипы и сексистские принципы изменяются в сторону их сексуализации, тем самым стимулируя такие явления, как сексуальные домогательства и сексуальное насилие.

Уже с десятилетнего возраста в гендерные стереотипы мальчиков начинают внедряться идеалы мужского превосходства, агрессивности и сексуальной грубости, тогда как у девочек центральное место постепенно занимают сексуальность и внешняя привлекательность. Исследования показывают, что чем сильнее мальчики верят в эти стереотипы, тем чаще они высказываются на темы секса, отпускают сальные шуточки в присутствии девочек и распускают руки. В 2018 году сотрудники некоммерческой организации Plan International провели исследование, в котором приняли участие более тысячи американских подростков. Ученые обнаружили, что мальчики, которые выросли с преимущественно «мальчишескими» игрушками вроде машинок и пистолетов, больше думали о внешности девушек, чем об их взглядах и личностных качествах. Кроме того, среди них реже встречались те, кто считал, что лидерские позиции на работе, в политике и в жизни должны занимать в равном соотношении и женщины, и мужчины. Это отнюдь не означает, что игрушки сами по себе стимулируют развитие сексизма, но, скорее всего, воспитание в семье, где гендерные стереотипы всячески подчеркиваются (в том числе и с помощью игрушек, которые родители покупают детям), повышает вероятность формирования у мальчиков сексистских убеждений, с которыми они и вступают в подростковый возраст.

«Девчонки на это не способны». Из-за чего дети вырастают сексистами?

Голубой, розовый, машинки, куклы: в чем проблема?

Проблема стереотипов

Читайте также