Бхарат Мата зовет! Краткая история индийской Родины-матери
В Индии существует собственная Родина-мать. Одно из ее имен — Бхарат Мата. Она великая мать нации, но одновременно — богиня индуистского пантеона или тантрическое божество — шакти. В последнее время проявляются приметы пробуждения богини, она незаметно вышла из забвения истории и в различных воплощениях фигурирует теперь в современном кино и медиа. Рассказывает кандидат искусствоведения, научный сотрудник НИИ РАХ Лиза Кузина.
Пролог
Образ Бхарат Маты кристаллизовался в пылу национального движения за независимость — движения свадеши. Великую мать призвали как символическую защитницу Индии от колониализма. Перед Индией была поставлена сверхзадача — объединить народ в одну «семью», христиан, мусульман, индусов — неважно, к какой религии относились эти люди, главное было дать отпор внешней силе, британской короне. Но на практике образ Родины-матери оказался на пересечении проблемных зон и сосредоточил в себе потенциальности религиозного раскола. Мата была закономерно канонизирована и сакрализована индуистами, но именно это оттолкнуло иконоборцев-мусульман.
Новый виток актуальности индийской Родины-матери в современной культуре связан с расстановкой политических сил в Индии.
Свадеши стало символическим инструментом риторики нынешнего правительства, поэтому и Бхарат Мата, как неотъемлемая часть движения, вновь набирает популярность.
Поэтому в этой статье мы разберемся с тем, как возникла Бхарат Мата, и сравним несколько примеров бытования образа Родины-матери в новой и старой культуре (XX и XXI веков соответственно). Мы постараемся зафиксировать, как вместе с образом Родины менялись индийские общественные настроения.
Часть I
Как ни назови, Мата есть Мата! Индийское правительство хочет переименовать страну
Актуализация образа Бхарат Маты в современной индийской культуре связана с политическим фактором. С осени 2023 года в индийском правительстве обсуждается тема переименования страны из Индии в Бхарат. Будет ли Индия в ближайшее время переименована? Шум по поводу изменения названия поднялся после саммита «Большой двадцатки» (G20), который проходил в Нью-Дели 9–10 сентября 2023 года. Поводом стали разосланные приглашения на саммит, подписанные Нарендрой Моди как «премьер-министром Бхарата». Это было действительно необычно — раньше на международных встречах Моди, как и его предшественники, всегда называл себя «премьер-министром Индии». На заседаниях саммита Моди сидел с новой табличкой.
Если вы не совсем в теме, то невольно задаетесь вопросом: «Почему именно Бхарат? Откуда вообще взялось это название?» Каждый, кто начинает учить хинди, первым делом узнает, что существует как минимум три варианта именования страны на этом языке. Кроме Индии, есть Бхарат, но существует еще одно — среднеперсидское название — Хиндустан. Оно фигурирует во всех англоязычных учебниках хинди. Во многих фильмах на урду 1950–1960-х годов Индию называют Хиндустаном, однако на практике сегодня это название почти не используется индийцами. Оно отсылает к могольской эпохе и к северной части полуострова Индостан (о том, как двигались с севера на юг границы Могольской империи в течение нескольких веков, посмотреть можно здесь). Так могут назвать страну североиндийские мусульмане, поскольку в прошлом это название было апроприировано партией «Мусульманская лига», из которой впоследствии выросло государство Пакистан. Поэтому сегодня использование этого названия может указывать на некоторый мусульманский ресентимент по поводу утраты власти в Индии — или на память о былой эпохе (можно найти литературу на эту тему, например: The Loss of Hindustan. The Invention of India авторства Манана Ахмеда Асифа).
Безусловно, индийцы могут назвать свою страну Индией (India), это более нейтральное в религиозном отношении латинское название, заимствованное из древнегреческого Indos (Ἰνδός). В повседневной речи оно чаще будет использоваться в англоязычных вставках, которыми пестрит речь носителей различных индийских языков. А вот Бхарат (Bhārat) — наиболее частое в индийской речи. Нельзя отрицать, что в него вшит индуистский национальный дух. То есть это название не совсем секулярное. Этот топоним связан с «Великим сказанием о потомках Бхараты», то есть с «Махабхаратой», а именно: с именем арийского царя древних времен. Несравненный Чакравартин, властитель четырех сторон света — Бхарата, некогда завоевал не только всю территорию полуострова Индостан, но и, согласно пуранам, — весь земной шар.
Так, Хиндустан и Бхарат маркируют культурную, а также религиозную принадлежность граждан Индии. Поэтому со всей неизбежностью нынешнее предложение поменять Индию на Бхарат обнажает печать индуистского национализма, то есть определенный акцент на религиозном большинстве и несекулярный настрой современного государства. Правительство преподносит этот жест как преодоление колониального наследия (ведь Индией издревле называли эти территории люди Запада).
Партия нынешнего премьера Индии Н. Моди — «Индийская народная партия» («Бхаратия Джаната Парти», или кратко «Би-Джей-Пи») — закрепляет за собой имидж борцов с колониализмом. Хотя под ним они понимают не столько британское (но это тоже в определенных аспектах), сколько мусульманское наследие, связанное прежде всего с могольской эпохой. С самого своего появления партия защищала даже радикальные индуистские националистические движения.
Однако, если зайти с другой стороны, как смена названия страны на Бхарат поможет решить проблему? Кажется, оно, напротив, высвечивает очертания колониального времени. Уже в конце XIX века сложилась традиция противопоставления названия Бхарат английскому Индия — его использовали индуисты-националисты для обозначения территории всего Индостана, которую необходимо отвоевать обратно у англичан. Даже если никто уже не задумывается об этом, название, безусловно, хранит в себе память о межрелигиозном конфликте между исламом и индуизмом, разжигание которого было характерным инструментом колониального управления. Власти Великобритании руководствовались беспроигрышным принципом «разделяй и властвуй». Однако, как показала история, излишнее давление в эту точку привело постепенно к распаду архитектуры всей их системы (см. статью «Первый раздел Бенгалии»).
Ярким примером продолжающейся борьбы с так называемым мусульманским колониализмом является кейс исторической мечети Бабри. В 1992 году она была разрушена индуистами-националистами, утверждавшими, что мечеть, построенная в 1528 году, стоит на святом месте рождения Рамы. Массовые беспорядки, очередная волна межрелигиозного насилия и в конечном итоге разрушение мечети отчасти были связаны с деятельностью одного из основателей партии «Би Джей Пи» — Лала Кришны Адвани — в начале 1990-х годов. Область, в которой всё это происходило, в первый срок Моди, в 2018 году, переименовали из Файзабада (мусульманское название) в Айодхью (легендарный индуистский топоним). Примерно тогда же, в 2019 году, на месте бывшей мечети было начато строительство индуистского храма — Рам Мандира. В январе 2024 года, хотя строительство еще не было завершено, Нарендра Моди вместе со священнослужителями торжественно освятили мандир, и теперь он открыт для посетителей.
Мечеть Бабри была построена при первом могольском шахе Бабуре, но трудно теперь сказать, было ли это место занято индуистским храмом до того. Результатам археологических раскопок, которые проводились под огромным политическим давлением с обеих сторон, трудно доверять.
Вернемся к названию страны: в индийской Конституции не присутствует «мусульманский» топоним (Хиндустан), лишь двойственная формулировка «Индия, то есть Бхарат». Казалось бы, Нарендра Моди и его партия предлагают преодолеть эту проблематичную двойственность, доставшуюся в наследство от британской эпохи (в последнее время в Индии действительно в моде менять топонимы), — но и 60 лет назад эта попытка натолкнулась на неразрешимые противоречия. Спустя десятилетие после индийской «революции» (читай: независимости) североиндийское правительство попыталось унифицировать и название, и язык правительственной коммуникации — и полностью перейти с английского на хинди. Однако этим были недовольны уже не мусульмане, а носители других крупных языков страны, для которых хинди еще более чужд, нежели нейтральный в культурном отношении английский, к которому к тому же все привыкли! Поэтому в начале 1960-х годов этот проект «хиндизации» с треском провалился. По стране прокатились массовые (и где-то даже кровавые) протесты. Особенно буйно протестовали, конечно, тамилы — народ с яркой и самобытной языковой и культурной идентичностью, веками отстаивающий свою независимость от Севера. Протестовали также те штаты, что находятся по краям полуострова, — Западная Махараштра и Западная Бенгалия, где тоже сильны самобытные языки — маратхи и бенгальский. Тем самым они справедливо вопрошали: отчего же их языкам не быть официальными и зачем им учить хинди? А может быть, в силу различных причин они были не столь плотно связаны с мифологемой об арийском царе, захватившем весь земной шар? Иначе мы бы давно имели дело не с Индией, а с Бхаратом…
Так или иначе, почти каждая индийская общность, будь то большие культуры, вроде тамильской, или малые, вроде племени сора, — все они в течение XIX–XX веков сакрализовали свои языки, защитив их аллегориями божеств и богинь.
Многие культуры имеют покровительниц своих языков, которые одновременно являются отдельными, малыми родинами-матерями. И этот процесс представляется закономерным хотя бы потому, что во многих индийских языках слово «родина» женского рода: например, на хинди — это матрбхуми मातृभूमि, на тамильском — тайнаду தாய்நாடு от «тай» — мать). Поэтому родина, или родная земля, почти во всех индийских культурах ассоциируется с феминным началом.
Так почему же страна должна быть Бхаратом, если у ее земель так много покровительниц с разными именами? Не только Бхарат Мата, но и Тамил Тай (Мать Тамилнаду), и Телугу Талли (Мать Телугу), и, если уж на то пошло, Бангла Маа (Мать Бенгалии), с которой всё и началось (к ней мы еще вернемся).
Бхарат или всё-таки I.N.D.I.A.?
Однако разгадка внезапного обращения премьер-министра к названию Бхарат заключается в другом. Поднять эту тему его побудили не столько идеологические амбиции или абстрактные размышления об изменении конституции, и даже не сладкие воспоминания об истории хиндутвы. По большому счету это была своевременная реакция на объединение его главных оппонентов в альянс I.N.D.I.A. (расшифровывается как The Indian National Developmental Inclusive Alliance). Одним из ключевых лиц этого альянса является Рахул Ганди — нынешний лидер старейшей партии Индии — Партии конгресса, прямой наследник политической династии Неру — Ганди (он является правнуком первого премьер-министра Индии Джавахарлала Неру). Партия конгресса традиционно отстаивает секулярные принципы индийского гражданского общества. Если очень просто, то Моди просто-напросто ответил своим оппонентам: мол, раз вы И.Н.Д.И.Я., тогда наша страна будет называться БХАРАТ.
Впрочем, недавние выборы показали, что идея с альянсом I.N.D.I.A. оказалась более успешной, чем ожидалось. Рахулу Ганди и союзникам удалось получить в общей сложности 140 мест в парламенте, благодаря чему на 60 кресел сократилось число представителей партии «Би Джей Пи» (всего парламент Лок Сабха предполагает 543 места).
В этой связи замысел Моди с переименованием страны в Бхарат в ближайшем будущем натолкнется на дополнительные препятствия в лице новых членов парламента, с которыми, скорее всего, сложно будет договориться на этот счет. Да и есть много других проблем, которыми стоит заняться Лок Сабхе. Поэтому не приходится ждать, что мы попрощаемся в ближайшее время с привычной всем нам Индией.
«В будущее возьмут не всех»
Мать Индии в фильме «Калки 2898 год нашей эры»
В актуальном индийском кино индуистско-мусульманская проблема тоже порой незримо присутствует. Например, антиутопия «Калки 2898 год нашей эры» (мировая премьера — 27 июня 2024 года) показывает индийское будущее (буквально 2898 год н. э.) как, с одной стороны, продолжение событий Махабхараты (3 тыс. до н. э. — битва на Курукшетре etc.) — то есть своего рода hindu unus mundus; а с другой — как вполне себе diversity, то есть, условно говоря, соответствующий западному тренду многонационального, разнообразного, политического и полирелигиозного мира. В будущей Индии представлены все сообщества современной страны, даже самые низкие (списочные) касты или внекастовые комьюнити: неприкасаемые, племенные сообщества, даже тибетские монахи и остальные буддисты — все они появляются в сценах в скрытом городе Шамбала (который просто не может не напомнить Зион из «Матрицы: Революция»), тот самый — хрупкий, но такой желанный — идеальный мир простых людей.
В городе вне Шамбалы, где влачат свое существование остальные жители пустыни, обреченные на бесславную смерть, даже встречается парочка надписей на русском. Но и там нет ни намека на присутствие мусульман.
То есть если и дайверсити, то оно должно быть непротиворечивым, бесконфликтным. Мусульманская визуальная культура кардинально отличается от индуистской, и в этом смысле отсутствие следов мусульман в фильме, возможно, связано и с их собственным нежеланием. То есть если буддисты вряд ли обидятся, если их впишут в новые (на самом деле почти любые) контексты, то мусульмане могут и запротестовать против своего появления в ультраиндуистском фильме. Ну а что до 202 млн человек (примерное количество мусульман, проживающих в Индии), которых в индийское воображаемое будущее (по крайней мере, в этом фильме) не взяли, то, наверное, это их проблемы, раз они сами не хотят.
В связи с нашей темой важно, что ключевой персонаж картины — молодая девушка, которой предрешено родить Бога — последний, десятый аватар Вишну по имени Калки, он спасет (посредством уничтожения) наш мир в конце Кали-юги. Иными словами, эта героиня и есть прообраз богини-матери, или Бхарат Маты. У героини нет имени, только номер (SUM-80, поэтому ее в итоге назовут Сумати), так как она с детства жила в закрытой секретной лаборатории, которая находится в так называемом «Комплексе», особом «городе» внутри перевернутой пирамиды, касающейся обезвоженной земли лишь своим острием (еще один символ времени Кали-юги, как бы идущего вспять). Чудовищные сцены со сбрасыванием еще живых беременных женщин в огненный котел как отработанного материала, источника эссенции, с помощью которой сохраняет долголетие плохой герой — генеральный директор «Комплекса», — такое вряд ли бы могло родиться в воображении европейца.
Фильм с открытым финалом — аватар Вишну так и не появляется на свет, обещая выход новых частей фильма типа «Калки-2». Ну и все попытки уничтожить богиню-мать в этой части оказываются безуспешными, так как она находится под защитой великого воина Ашваттхамы.
Так или иначе, после просмотра этого фильма остается ощущение, что это не просто развлекательное кино, сделанное по всем канонам голливудской фантастики, в индийской обертке (кстати, фильм сняли в Толливуде — кинематограф на языке телугу, базирующийся Хайдарабаде, где проживает и сегодня 30% мусульман). Нет, эта картина — настоящее священнодействие, подобное тому, что можно увидеть в южных храмах Индии, где исполняются сакральные перформансы Куддияттам или Катхакали. Жанр фантастического фильма в этом смысле позволяет рассказать сакральную историю не о великом прошлом, но о будущем (в традиции существует пророческая «Калки-пурана», написанная не позднее XVI века). Понятное дело, что детализация картины позволяет увидеть расстановку акцентов в стране, актуальную на сегодняшний день. Безымянная божественная мать, которая сама еще не до конца понимает собственное предназначение в мировой истории, но носит божественное дитя, являющееся залогом спасения всего мира… Безусловно, в этот фильм встроена и та политическая картина, которую продвигает нынешнее правительство Индии, — своего рода безопасное diversity, то есть без мусульман.
Шакти протеста. Икона свободы и движения свадеши
Извне индийской культуры кажется, что было бы гораздо лучше, если бы образ Индии-матери соответствовал секулярным гандистским идеям, а Мата взяла бы в будущее всех без исключения — исконных жителей добританской Индии, а может, и тех британцев, что всю жизнь жили в Индии и хотели бы остаться, — всех, несмотря на цвет кожи или вероисповедание. Тогда она смогла бы примирить их и предотвратить жуткие события, связанные с разделом Британской Индии. Можно быть уверенными: как мать нации, она и приняла всех, но не все ее дети приняли ее саму. На практике противоречия оказались слишком сильны. Мусульмане не могли смириться с тем, что Родина-мать обожествляется, а индуисты зачастую воспевали воинственный аспект образа матери, сравнивая ее с Кали и Дургой. Как показала картина «Калки 2898», за образом богини-матери плотно закрепился статус индуистского образа.
Мать Индия фактически возникла в последней трети XIX века. Ее появление связано с творчеством одного брахмана, и потому можно сказать, что оно действительно обусловлено индуистским контекстом. Мата родилась из песнопения, подобно другим древним богиням индуистского пантеона:
Я кланяюсь Тебе, о Мать,
Полноводная, плодородная,
Овеваемая прохладными южными ветрами,
Темная от обилия хлебов,
О Мать!
Ее ночи наполняют сердце радостью в сиянии лунного света,
Ее земли прекрасны в убранстве из цветущих деревьев,
Ее смех прекрасен, и прекрасна речь,
О Мать, дающая благо, дающая блаженство.Перевод взят отсюда
Гимн был написан в 1870-х годах по-бенгальски, а также, как полагается гимнам индуизма, на санскрите. Его автор — потомственный брахман, бенгальский писатель Банкимчондро Чаттопадхьяй.
Позднее знаменитый литератор Рабиндранат Тагор стихи этого гимна положил на музыку — он спел «Банде Матарам» в 1896 году на заседании Конгресса в Калькутте (запись пения Тагора здесь). Так возникла традиция на протестных митингах и шествиях исполнять песню «Банде Матарам» (еще вариант: «Ванде Матарам», буквально «Приветствую тебя, Мать!» или «Я кланяюсь Тебе, о Мать», как в переводе выше). Именно так эта песня стала главным гимном национально-освободительного движения свадеши в 1905–1908 годах, а восхваляемая богиня — его символом (свадеши — буквально «своя земля», то есть «национальный»).
Мать и индийские «Бесы». Роман «Дом и мир» Р. Тагора
Рабиндранат Тагор уже в 1915–1916 годы в романе «Дом и мир», который считается индийским аналогом «Бесов» Ф. Достоевского, критикует индуистский национализм, раскалывающий индийское общество изнутри, и показывает неоднозначность образа Бхарат Маты, который мог помешать светскому и секулярному государству сформироваться. В одного из своих героев Тагор вкладывает собственную интуицию по поводу тяжелого религиозного и территориального раскола, который придется претерпеть Индии:
«Обожествляя свою страну, можно навлечь на нее страшные беды».
Слова Никхилеша, «Дом и мир», Р. Тагор
Образ матери нации обрел видимую форму в 1905 году. Если Рабиндранат Тагор позволил гимну поистине обрести звучание, то визуализацию создал его племянник — художник Абаниндранат Тагор, родоначальник бенгальской школы живописи. Абаниндранат создал иконографию новорожденной богини-матери, уподобив ее прочим индуистским божествам. Он изобразил ее в шафрановом сари, с четырьмя руками, в которые вложил базовые свадешистские символы, которые должны были служить основой новой национальной экономики страны.
Что в руках Матери?
- В правой нижней руке Матери символ религиозности — четки. Четки универсальны — их используют и индуисты, и христиане, и мусульмане. Именно этот символ по идее должен был примирить разные конфессии друг с другом.
- В правой верхней руке Матери — хлопковые лоскутки. Помните знаменитую прялку Махатмы Ганди (кстати говоря, проданную на аукционе в 2013 году за 110 тыс. фунтов)? Хлопок и ручное, домашнее производство ткани стали ключевыми символами свадеши. А также инструментами бойкота против ввоза британских тканей и одежды, направленного на вытеснение Индии с хлопкового рынка. Индии удалось отстоять свое первенство. В романе Р. Тагора «Дом и мир» описано, как героиня сжигает свои дорогие заграничные, европейские наряды — именно так и выглядел протест свадеши против ввоза английских тканей. Возможно, именно поэтому сегодня Индия — снова главный производитель хлопка в мире, как встарь — в XVIII веке?
- В левой верхней руке — манускрипты на пальмовых листьях. По замыслу художника, это должен был быть универсальный символ учености и образования. Однако этот образ неслучайно возник в воображении художника — книги на пальмовых листьях ассоциируются прежде всего с индуизмом, джайнизмом и буддизмом и священными текстами этих традиций. Поэтому в традиционной индуистской миниатюре, как правило, с такой книгой в руках изображается бог Брахма, считающийся автором четырех Вед.
- Наконец, в левой нижней руке — рисовые колосья. Это символ плодородия индийской земли, залог благополучия населения. А также один из ключевых товаров экспорта, помимо хлопка.
В фильме Mother India 1957 года, рассказывающем о нелегкой судьбе благочестивой красавицы Радхи, жительницы одной деревушки, все эти символы Абаниндраната Тагора оживают.
Женщина неустанно трудится на земле, сажает пшеницу и сахарный тростник, собирает хлопок, стремится образовать своих детей, чтобы они смогли снять с себя путы невежества и бесконечные долговые обязательства. Являясь олицетворением индийской земли, она никуда не уходит с нее, даже в моменты страшных испытаний — потери мужа и свекрови, детей, даже когда ее честный труд уничтожают наводнения и голод. Перенести всё это ей помогают вера и благочестие.
Абаниндранат Тагор изначально назвал свою работу «Душа родины», подразумевая, что это прежде всего образ Бенгалии — «Банга Мата» — Бенгальская Мать. В газете, где изображение впервые напечатали (Prabasi Magazine), его подписали как «Матримурти» — буквально «Образ Матери». Тогда Матримурти стала первым визуализированным божеством — символом протеста против раздела Бенгалии в 1905 году, инициированного Великобританией. Тут же визуальный образ был ассоциирован с гимном «Ванде Матарам». Однако в 1905 году Матримурти еще не стала в полной мере Бхарат Матой — Матерью всей Индии.
Несмотря на то, что тагоровский образ очевидно написан в рамках индуистской иконографии, «Душа родины», по замыслу художника, должна была сгладить конфликт между разными комьюнити, веками жившими рука об руку, и защитить жителей Бенгалии от слепой религиозной борьбы. Сперва это даже удалось — в 1911 году приказ о разделе Бенгалии, разделе на условно мусульманскую и индуистскую части, был отменен. Стоит сказать, что творчество Абаниндраната Тагора, как и всей бенгальской школы, было овеяно влияниями мусульманской придворной живописи. Даже в обсуждаемом образе, несмотря на индуистский набор атрибутов, проглядывает схема могольской миниатюры: фигура в полный рост на «пустом», плоском фоне, характерный для могольских портретов поворот в три четверти, а также нимб, указывающий на царственность изображаемой фигуры. Сравните образ Тагора с могольскими портретами падишахов, например портретом Аурангзеба:
Бенгалия Тагоров всё еще хранила в себе глубокие связи с Персией — в этом котле переплавлялись черты различных культур и возникали синтетические, гибридные формы (яркий пример — песенная традиция бродячих поэтов баулов, существующая на грани вайшнавизма и суфизма, именно к ней обращается Рабиндранат Тагор).
Сама идентичность Тагоров сложилась в результате подобного культурного сплава. Во-первых, их предок (Мохаммад Тахир Пир Али, XVII век) был брахманом, принявшим ислам во имя карьерных целей — он стал визирем при дворе шаха Аббаса II в Джессоре. Поэтому и его семейство стало именоваться Pīr-‘Alī Brahmins, то есть «брахманы старца Али». Во-вторых, духовным отцом всего их семейства был Раммохан Рай, известный деятель и философ брахманского происхождения, соединивший в своей философии принципы брахманизма с исламом. Он выработал философию единства и синтеза и основал общество «Брахмо Самадж».
Матримурти Абаниндраната Тагора — душа Индии — это результат такого же переплетения. И тем не менее нельзя отрицать, что сама идея богини-покровительницы нации, явившаяся в песне Чаттопадхьяя, изначально возникла из шактизма — профеминистического ответвления великого древа тайных учений тантризма (мистическая традиция, развивавшаяся веками в рамках индуизма и широко распространенная в Бенгалии). В самых общих чертах: шактисты признают изначальной и главной силой Шакти, то есть женский аспект бога и вселенной. И, возвращаясь к тексту гимна, написанного Чаттопадхьяем, Мать — это не только Бхарат Мата, это Шакти, а значит, у нее много имен и воплощений:
Ты — богиня Дурга, госпожа и царица, разящая сверкающим оружием десятью руками.
Ты — богиня Камала [Лакшми], на троне из лотосов.
И богиня Вани [Сарасвати], дарующая мудрость,
Чистое совершенство без сравнения.
Мать, прислушайся [к моей молитве].
Наводненная стремительными потоками,
Пестрая в цветении садов,
Темная,
О, чистосердечная возлюбленная…Перевод с англ. мой. — Прим. авт.
Позже к иконографии Бхарат Маты, разработанной Абаниндранатом Тагором, был добавлен еще один атрибут богини — ее вахана, ездовое животное Дурги, обычно это лев или тигр.
Слава Бхарат Мате и Матери-Кали!
Кажется, в компании перечисленных в гимне шакти не хватает ключевой из них, Ади-Шакти — богини Кали, рожденной из гнева Дурги. Однако повторяющаяся строчка «Темная» указывает и на ее присутствие.
Как описано в шактистском философском тексте «Деви Махатмья», Дурга борется и в конечном итоге побеждает злого демона Махишу, именно из ее гнева и возникает Кали. Цель обеих богинь (они суть одно): восстановить миропорядок, освободить мир от страдания путем радикальной трансформации — уничтожения зла и невежества. Появление богини Кали на месте бойни — типичный сюжет текстов индуизма, особенно принадлежащих традициям, акцентирующим, что Брахман, или Абсолют, должен быть ассоциирован с женским началом.
Кали и «Душа родины» шли рука об руку с самого появления новой Шакти, защитницы нации. Свирепость и праведный гнев богинь способствовали противостоянию чужеродным правителям:
«Беги на поле брани! Встань на защиту попранной веры. Услышь, как зовет тебя Бхарат Мата…
<…>
Слава Бхарат Мате и Матери-Кали!»Песня фигурирует в пьесе «Рана Пратап», перевод К. В. Рулиной
Так звучала еще одна песня свадешистов авторства бенгальского поэта Двиджентралала Рая (песни его авторства можно послушать здесь), появившаяся несколько позднее, в то время, когда Банга Мата расширила область своего влияния и стала символизировать целостный субконтинент. Тогда поистине она стала Матерью Индии.
Тело богини
В 1909 году на юге Индии, в Тамилнаду возникает изображение богини-матери в виде карты. Это говорит о том, что к этому моменту националистические настроения уже вылились из Бенгалии и дошли как минимум до Мадраса (место публикации газеты «Виджая»), а в дальнейшем распространились по всему Индостану. Карта объединенной Индии стала ассоциироваться с телом богини.
Мать держит четырех младенцев на руках, ее сопровождает клич «Ванде Матарам», написанный деванагари. Внизу — призывы преодолеть религиозную разобщенность. Изображения двух лодок, внутри которых стоят в обнимку две фигуры, символизируют союз двух ключевых религий страны. Это фигуры мусульманина и индуиста.
В образе из газеты «Виджая», с одной стороны, проступила надежда на создание светского государства, в котором бы пестовалась религиозная толерантность: в одной из рук Мать из тамильской газеты держит знамя с возгласом «Бог велик!», написанным арабской вязью. С другой стороны, и здесь индуистская картография взяла свое.
Сама территория Индии, воспринятая как тело богини, а значит, как святая территория, — абсолютно чуждая исламу идея. И совершенно родная индуизму.
Отдельные географические локации в Индии почитаются индуистами как сакральные объекты (это, например, место встречи двух рек — Ганги и Ямуны — в Аллахабаде, который, кстати говоря, также был переименован за время правления Нарендры Моди в Праяградж, что буквально можно перевести как «место первой жертвы»). Венец женщины упирается в Кашмир, а Гималаи традиционно считаются высшей чакрой и обителью Шивы. Сама идея антропоморфного изображения географического объекта — индуистская. Ее стопы — на юге. Ее дети — многочисленные жители Индии, нуждающиеся в защите и опеке.
Индия — это бесконечное сари Драупади
Здесь уместно вновь обратиться к роману «Дом и мир». Противоположный благочестивому Никхилешу, чьи слова уже были процитированы ранее, Шондип-бабу, герой-революционер, активист движения свадеши и националист, простыми словами объясняет, зачем карта должна быть представлена в женском облике. По сюжету романа, он видит в жене Никхилеша воплощение Бхарат Маты и влюбляется в нее. Соблазняя ее, он говорит: «Если мне суждено пасть в борьбе пораженным смертельной стрелой, то, вспоминая ваши слова, я буду думать, что лежу не на земле, нанесенной на карты, а на вашем сари».
Этот романтический (почти эротический) образ героической смерти на сари возлюбленной девушки — Индии, особенно в сопровождении иллюстрации, может напомнить о бесконечном сари Драупади — сюжете из Махабхараты, в котором жену пятерых царевичей клана Пандавов пытаются унизить их соперники Кауравы, раздев ее после проигрыша старшего из ее мужей в кости. Но ее сари чудесным образом не разматывается — по милости бога Кришны оно становится бесконечным, и обесчестить девушку не удается.
На другом популярном и тиражируемом образе Бхарат Мата предстает индийской красавицей с четырьмя руками, скованными цепями. Наверху — политические деятели, на которых возложена надежда на освобождение Индии из оков Британской империи.
Тело храма. Бхарат Мата Мандир
Я надеюсь, что этот храм станет объединяющим началом
для людей разных религий, каст и убеждений, включая хариджан (неприкасаемых),
и откроет путь к религиозному единству, миру и любви во всей стране.
Махатма Ганди, 1936 год
Эту речь произнес Махатма Ганди на открытии первого в истории храма Бхарат Маты в 1936 году. Архитектура храма не похожа на типичную индуистскую храмовую архитектуру — здание выполнено в стилистике колониальных дворцов с галереями и внутренним двориком, а богиня-мать не имела никакого антропоморфного мурти, то есть типичного в индуизме скульптурного образа божества. Мурти богини в этом храме — это географическая карта как таковая с легким рельефом, изображающим горные участки страны. Позднее в храме повесили образ богини, вписанный в географическое тело и воспроизводящий иконографические черты богини Дурги.
Размотать сари Драупади
В 1997 году, в пятидесятилетие государства Индии, известный не только в Индии, но и во всём мире Макбул Фида Хусейн создает собственную реплику индийской матери в виде карты. Полюбив образ Бхарат Маты, он возвращается к нему снова и снова в течение позднего творческого периода. Вероятно, его трепетный интерес к изображению Индии как матери был вызван тем опустошением, которое он пережил, осиротев в раннем возрасте:
«Моя мать, Зайнеб, умерла, когда мне было два. Я заболел, и она отчаянно молилась, чтобы вместо моей жизни забрали ее. Так и произошло. Я остался жить, но всегда чувствовал себя несчастным. Может ли кто-нибудь восполнить потерю матери? У меня даже нет ее фотографии — она отказывалась фотографироваться… От матери у меня осталось только ее имя и никаких других воспоминаний».
На его работе тело Матери молодое и сильное. Ее фигура подчеркнуто выразительна, она парит над континентом, разгоняя молодую кровь страны, управляя колесницей и раздувая попутный ветер для самолетов.
В своем творчестве Хусейн часто обращался к образам святых матерей индуизма и христианства. Он изображал различных индуистских богинь и создал большую серию, посвященную матери Терезе, особенно почитаемой в «христианских штатах» Индии, например в Керале.
Но любопытно, что иконография Бхарат Маты Хусейна восходит не к Дурге или Кали, а скорее к скульптурным образам небесных дев — апсар. Апсары в индийской мифологии живут в райской обители Индры, где они поют и играют на музыкальных инструментах, услаждая богов, и иногда спускаются на землю, отвлекая самых стойких аскетов от сосредоточения, соблазняя их.
Тем не менее апсары — это полубожественные персонажи, их статус, конечно, ниже, чем статус богинь-шакти. Традиционно апсары, так же как и якшини — духи природы, изображаются обнаженными или полуобнаженными.
Если посмотреть на развитие композиции от эскиза к позднему полотну, кажется, что художник постепенно «раздевает» богиню:
На первом эскизе Мата в традиционном сари, на плакате в центре немного обнажена грудь, а в заключительной работе на эту тему — полностью обнаженное женское тело. Связано ли это с постепенным возвращением художника к исконной иконографии апсар, к которой он изначально обратился?
В любом случае к изменениям в иконографии Бхарат Маты оказались крайне чувствительны последователи хиндутвы, а последняя работа из этой серии 2006 года стала буквально красной тряпкой для националистов.
Хотя художника и раньше преследовали недоброжелатели, он был самым видным авангардистом Индии с 1947 года, и в судах, которые периодически имели место быть, со стороны защиты звучал аргумент о том, что классическое индийское искусство и скульптура традиционно изображали божественных персонажей обнаженными. Однако с 1996 года, когда художника снова обвинили и был суд за изображение обнаженной богини Сарасвати, в Индии настала уже другая эпоха, в которой вопрос идентичности оказался важнее любых вопросов о художественных источниках. «Почему же ты не изобразишь Аллаха?» — возражали ему оппоненты. Для хиндутвы Хусейн был прежде всего мусульманином, и поэтому, с их точки зрения, он в принципе не имел никакого морального права обращаться к индуистским темам и уж тем более свободно варьировать иконографические черты Матери Бхарата, чья икона уже сложилась и не требовала никаких изменений.
Реклама картины вызвала протесты, и частные жалобы были поданы в разных частях Индии. Верховный суд объединил их и передал дело в Дели. Суд первой инстанции в Дели выдал Хусейну повестки в суд за правонарушения, предусмотренные статьей 292 Уголовного кодекса Индии (IPC), которая предусматривает наказание за распространение непристойных материалов, статьей 294 IPC, которая предусматривает наказание за непристойные действия и песни, и статьей 298 IPC, которая предусматривает наказание за выражения, направленные на оскорбление религиозных чувств.
С 2006 по 2008 год длился судебный процесс по делу работы Хусейна, которая была выставлена на благотворительный онлайн-аукцион, связанный с землетрясением, — за «оскорбление чувств верующих». Когда тот не явился на слушание, был выдан ордер на его арест. Тем не менее художник был оправдан по всем пунктам, и это решение было подтверждено в апелляции Верховным судом. Однако после начала процесса Хусейн решил покинуть страну.
Хусейн никогда не изображает лицо. Лишь намеком дает абрис черт, но никогда — глаза или зрачки. Можно ли это рассматривать как элемент мусульманского иконоборчества в его живописи? Или же это свидетельство того, что в его собственном детстве не было любящих материнских глаз? Не связан ли отказ от изображения черт лица с тем же, почему его мать Зайнеб отказывалась фотографироваться?
Художник и искусствовед Раджив Лочан вспоминает о тех, других временах в Индии, когда конфликт между хиндутвой и Хусейном был менее заметен. По словам Лочана, Хусейн был любимцем гандистской Партии Национального конгресса. Ведь в каком-то смысле он был идеалом гражданина, к конструированию которого стремилась партия: художник хорошо чувствовал границу секулярного — искусство есть искусство, а религия есть религия!
«Когда какие-нибудь индуисты обращались в суд, подавали иски против него и его работ, они сами в итоге оказывались осуждены за нехудожественность и антимусульманские настроения. Суды, конечно, предоставляли Хусейну защиту. „Свобода самовыражения“, говорили они. „Попытайтесь понять художественное высказывание“, — советовали они».
Раджив Лочан
В 2006 году художник покинул Индию. В поздний период он жил в Катаре, Нью-Йорке и Лондоне. Умер своей смертью в 95 лет в эмиграции. Когда в возрасте 92 лет ему присудили престижную премию правительства Кералы — премию имени Раджи Рави Вармы, недоброжелательные культурные организации выступили против этого.
В Хусейне говорил дух свободы, присущий ему как культовому авангардисту «Прогрессивной группы художников» 1947 года. Художник сформировался в революционное время, когда Ганди еще был жив, а люди Индии поистине верили в его идеалы, и потому был подлинным авангардистом. Вместе с другими участниками «Прогрессивной группы» они создавали платформу современного и светского искусства в Индии с чистого листа. И первое десятилетие Независимой Индии, при Неру, было более чем благоприятным периодом для них. Неру лично открывал многие выставки молодых авангардистов, считая современное искусство важным аспектом культуры молодого государства. Нынешний премьер-министр Моди также очень интересуется современным индийским искусством и посещает выставки и биеннале. Однако невольно задаешься вопросом: какая мотивация у политических лидеров сегодня — она связана с желанием поддержать молодое искусство или скорее его контролировать?
Заключение
Итак, вместе с Матой мы совершили путешествие по петле времени и, оттолкнувшись от недавнего прошлого, с новым витком религиозного ренессанса в Индии, выраженного и в современном кинематографе, и в политическом «редизайне» современного государства с его возвращением к исконным названиям и доколониальному наследию, с его повышенным вниманием к индуистским корням, вернулись к «началу» культурной и государственной независимости Индии — в эпоху Бенгальского Возрождения, из которого вышла Мать Индии. Мы увидели, что, по замыслу и Тагоров, и Ганди, Мать должна была стать опорой религиозной толерантности в стране. Однако момент, когда маятник индийской культуры снова качнулся в сторону приоритета религиозных идентичностей, мы уловили на примере творчества Хусейна, художника-мусульманина, чья религиозная идентичность как мусульманина вышла тогда на первый план по отношению к его художественной идентичности, которая, напротив, была в приоритете в 1950–1960-е годы — в постреволюционное и постколониальное время совсем юного государства.
Восприятие и отторжение творчества некогда главного индийского художника Хусейна — яркий пример того, как работает культура идентичности в Индии начиная с середины 1990-х годов, когда предохранители секулярного общества стали работать хуже.
Конечно, этот процесс начался еще раньше и продолжился в новых лицах, но об этом — в следующей, второй части цикла.
Забегая вперед, стоит также сказать, что в следующей части я более детально остановлюсь на том, как образы Бхарат Маты и ее спутниц (других матерей) — индуистских богинь — мигрировали на Запад, где богини сопровождали феминистскую борьбу и антивоенные митинги в Америке. В этой роли особенно ярко показала себя хорошо знакомая всем темная мать Кали, воинственная, беспощадная, но очень притягательная богиня с синей кожей и высунутым языком. Само это движение индийских богинь на Запад вполне закономерно: здесь они славно прижились, так как попали в уже сложившийся архетип, заняли место давно знакомых и привычных женских аллегорий родины и земли, некогда призванных объединить самых разных людей семейными узами нации в борьбе против общей беды. В европейских странах женские аллегории национальных сообществ появляются уже в XVIII–XIX веках. И индийские богини в середине XX века занимают как раз эту нишу. Но любопытно, что, будучи часто неприкрыто агрессивны (Кали), на Западе в 1960-е годы они были ассоциированы с гандистской идеей ненасильственного сопротивления, победившей в Индии вместе с правительством конгресса и Джавахарлала Неру, и потому попали в центр внимания послевоенных контркультурных движений с их борьбой с военизированным насилием, инициированным государствами.
Как можно догадаться, само возникновение образа Родины-матери в Индии обусловлено воздействием европейских процессов, тесно связывающих Индию с Западом экономически и политически. «Икона» Матери Индии появилась в 1905 году, и здесь сложно избежать аналогии с 1905 годом в России (об истории российского образа Родины-матери читай здесь). Безусловно, и российская культура оказала огромное влияние на общественные настроения в Индии. Всё это в очередной раз указывает на то, что индийская и европейская культуры XX века — сообщающиеся сосуды, и поэтому символы свободно перетекают, преодолевая большие расстояния и геополитические границы.