Каменная книга, сказки про черта и воспоминания о России: как северные художники рассказывают о родных краях

Наташа Ван Неттен,

Виктория, Канада

Мои предки были русскими немцами. Они эмигрировали в Россию во времена Екатерины Великой — их среди прочих фермеров пригласили для освоения земель — и поселились недалеко от Омска.

Моему дедушке было лет пять или шесть, когда они с семьей покинули Россию, это произошло в 1929 году, и хотя его воспоминания смазались, они были. Остальные члены семьи эмигрировали еще раньше, а взрослые не имели привычки передавать истории через поколения.

В этом была беда — для меня лично.

Меня назвали русским именем Наташа, и я выросла с представлениями о своем загадочном прошлом и желанием узнать о нем как можно больше.

Однако мой дедушка умер, когда я была еще маленькой. Вопросы оставались без ответа, мне же хотелось создать некий биографический проект, приехать в Россию, чтобы выставить свои работы в арт-резиденции и попытаться воссоединиться с собственным прошлым.

Этим проектом в итоге стала скульптурная книга. Она состоит из 24 длинных страниц, сложенных несколько раз и исходящих из центра. На внешних краях этих страниц я разместила 48 рисунков — это все перерисованные фотографии моих предков. Рисунки как бы опоясывают всю книгу.

Такую форму я выбрала отчасти из-за идеи Севера: если посмотреть на работу сверху, то она напоминает чертеж земного шара с линиями широты, где центром служит Северный полюс, а сгибы образуют круги, исходящие из него. Рисунки располагаются на последнем из этих кругов, потому что он соответствует пространству между 50 и 60 параллелями, где жили и путешествовали члены моей семьи.

Все фамильные фотографии по папиной и маминой линиям я храню в старом чемодане — там они лежат вразброс. Некоторые из них сделаны в России в 1920-х годах, на других изображены канадские прерии — они из тех времен, когда семья перебралась в Канаду и поселилась в Британской Колумбии, где живу сейчас я. Там нет системы, как нет ее и в моей работе — рисунки расположены случайным образом, без намека на какой-либо линейный нарратив, поэтому зрители могут интерпретировать увиденное совершенно по-разному. Для меня же это путешествие в прошлое.

Артем Стародубцев,

Петрозаводск

Меня давно притягивали севернорусские сказки, сказки Терского берега — те, что были записаны в районе Белого моря. Сама поморская культура страшно уникальна в российской истории. Представьте: здесь жили люди, не знавшие рабства, они были образованы, сами строили корабли и занимались мореходством, торговали по всей Европе, владели иностранными языками. Это была настоящая морская цивилизация, выражаясь пафосно, этакая Атлантида.

И там люди слагали сказки. Впоследствии их собрал Дмитрий Балашов в единый сборник под названием «Сказки Терского берега Белого моря». Они не адаптированы для детей, поэтому мрачно выразительны.

Среди прочего, там описаны любопытные отношения людей с потусторонней силой — они полудомашние. Черт в этих сказках такой непутевый родственничек, дурачок. Он, конечно, знает свое дело, но и люди свое дело знают. Какая-нибудь бабулька говорит внуку, что черта можно встретить там-то и делать с ним нужно то-то. Звучит абсурдно, но черт не демонизируется. И это очень подкупает. Подобное редко встретишь в авторских текстах.

Для своей работы я использовал текст про черта-женишка. Черт набрал себе невест, потом они ему порядком надоели, и он решил их потихоньку возвращать обратно, пристраивать ­в хорошие руки — оцените момент. Порядочный какой черт!

Воздействуют ли на зрителя выразительные средства моей книги, представит ли он что-то цельное, это уже вопрос к самому зрителю. Я же тешу себя мыслью, что независимо от всего про поморскую культуру он чуточку да узнает.

Наталья Егорова,

Петрозаводск

Меня всегда привлекал дневник как жанр. Это течение мысли до момента ее кристаллизации, это мгновения, когда автор не оглядывается на зрителя, не боится ошибаться, делать помарки. Живая мысль всегда интереснее, чем заспиртованный результат.

Мой дневник для проекта «Книга художника» не скреплен, в него вложены листы, которые являют зрителю образ северного сада или леса, в котором автор за короткими беседами проводит время с орнитологами, вокалистом и инженером. Говорят они о пении птиц, о физике извлечения звука.

Я действительно разговаривала со всеми этими людьми, но не в саду, сад воображаемый, а в обычных помещениях, когда случился проект под названием «Марсий». Этот проект направлен на исследование пения птиц.

Мы создали модель вокального органа птиц с искусственными мышцами, а потом смотрели, как он функционирует в воздушной среде и в водной.

Те беседы, которые меня трогали, углубляли мое знание, я фиксировала в дневнике. Например, если заполнить воздушную среду, рабочую среду сиринкса птиц, водой, то птицы звучали бы как киты — конкретно наша модель. Возможно, если бы киты генерировали звук в воздушной среде, мы бы слышали их пение, как сейчас слышим пение птиц. Хотя, вероятно, пение крупных китов травмировало бы наше ухо, потому что они, по замечанию исследователя из нашего проекта, «Шаляпины подводного мира», способны издавать невероятно громкие звуки низкой частоты. В воздушной среде громкость бы многократно возросла.

Собственно, примерно так построен дневник: зарисовки, заметки по поводу проекта, его будущего, какие-то отвлеченные фантазии. И всё это с неким отпечатком XVIII века из-за техники исполнения — офорта.

Сандра Бурек,

Конгсберг, Норвегия

С 2014 года я работаю над проектом Time of Stone. Именно тогда я начала собирать камни в разных широтах и показывать, как они живут своей собственной жизнью. Я разрезаю их, скрепляю и открываю, как книгу.

Исследуя камень слой за слоем, я обращаюсь к его памяти и возрасту. Большинство горных пород, обнаженных на поверхности Земли, являются осадочными — они образовались из более старых пород, которые были разрушены водой или ветром.

Гравий, песок и ил оседали на дно рек, озер и океанов, на это же дно опускались мертвые животные и частички растений. Всё это перемешивалось, спрессовывалось и веками покоилось — внутри камня будто окаменело всё богатство истории природы.

В этом смысле камни для меня как учебники истории и биологии, за тем лишь исключением, что они содержат чистое знание — без каких-либо гипотез ученых.

В 2019 году я нашла новый камень в Петрозаводске. Он был прямо в квартире, то есть это не случайный камень. Но мне разрешили увезти его в Норвегию, чтобы там сделать из него книгу. Несколько недель я вырезала его, полировала и собирала. Работая над книгой, я узнала, что это шунгит — камень, благодаря которому о Карелии знают во всем мире. Теперь существует каменная книга, которая рассказывает историю этого места.

Рядом со скульптурой я разместила картину. Это не просто абстракция. Узор возник из-за углерода, содержащегося в шунгите. Шунгит лежал на деревянной панели и раскрашивал ее, пока создавались страницы книги — такая тихая и неторопливая поэзия природы.

Сергей Терентьев,

Петрозаводск

Любая работа, как узелки — что-то связывается, связывается… Когда я еще был молодым художником, я забрался в какую-то глушь, тьмутаракань настоящую, и случайно взял с собой дневники Пушкина. Там он рассуждал о переводах Гомера. А я тогда никакую «Одиссею» не читал, ничего в этом не соображал совершенно. Но понял, что Жуковский, Гнедич и целый пласт русских поэтов открыли европейскую культуру, с их помощью она заговорила на русском языке.

Потом я уже начитался этой «Одиссеи» и лишь думал: «Ну это совсем понять невозможно, это какой-то ужас!» Забыл про Гомера снова. Затем выяснилось, что в нашем университете преподают древнегреческий. Живешь — ничего не знаешь, а там люди на древнегреческом разговаривают! И всё снова вспомнилось.

И ведь интересно, что я без Греции, что Гомер без меня, но оно же как-то соединяется. А как?

В это же время наша студентка Влада Громова выиграла премию Кандинского, и ее отправили в Италию. Я спросил: «А ты можешь мне свои впечатления рассказывать через строчки „Одиссеи“ в переводе Жуковского? Вот мы и поговорим». Италия эпохи Возрождения во все глаза смотрела на классическую Грецию, поэтому лучше места для такого диалога не найти.

И так она стала зачитывать произвольно выбранные фрагменты и присылать их мне по почте. Эти отрывки скопились, и в один момент я попросил знакомую композиторшу, Вику Сергеенко, превратить их во что-то другое. У Гомера песни, но мы ничего не понимаем: слова в переводе, а разгадать смыслы нам не дано. И вот она пропустила диктофонные записи через специальное приложение и превратила их в ноты. А потом, с помощью другого приложения, — в табулатуру, то есть в более примитивную форму.

И когда голос превратился в набор знаков и символов, который хорошо ассоциируется с клинописью эпохи ранней бронзы и со всеми находками Генриха Шлимана [Генрих Шлиман — немецкий предприниматель XIX века, известный как человек, отыскавший Трою, но это была не она. — Прим. авт.], я подумал, что это уже фактически проект — перевод перевода. Осталось попросить нашего преподавателя из университета, Женю Литинскую, зачитать эти же отрывки на древнегреческом, что она и сделала.

Потом я отпечатал табулатуру на глиняных табличках и проиграл ноты на синтезаторе. А голос Жени оставил без изменений — приятно слышать оригинальный текст на языке оригинала.

Чтобы придать всему этому завершенный вид, я поехал в Грецию и поснимал там разные ландшафты — похожие на те, что описывает Гомер. В общем, сделал свой любимый видеоарт. И всё это теперь на выставке в ММОМА. А в нескольких метрах, в Пушкинском музее, покоится «клад» Генриха Шлимана — то, что он считал кладом царя Трои Приама, оказалось артефактами какой-то очень архаической культуры. Это еще одна петелька.

Получилась такая работа из кусочков. Мне кажется это забавным. Вся русская светская культура базируется на европейской культуре. Жуковский не понимал древнегреческого, но он перевел «Одиссею» — с немецкого. Мы с Громовой тоже мало что понимали, жили на Севере, читали переводы, но как-то попали в этот водоворот.