«На пожаре ты можешь обрести дополнительные смыслы в жизни». Интервью с руководительницей волонтеров-пожарных Гринпис России

— Как вы попали в общество волонтеров-пожарных?

— Я познакомилась с добровольными лесными пожарными в 2010 году. Тогда я жила в Петербурге, видела новости из Москвы, где всё было в дыму. Мы с подругой собирались в путешествие на фестиваль через полстраны, и ни о каких пожарах и волонтерстве я, конечно, и не думала. Но мероприятие сорвалось, появилось свободное время, и моя приятельница предложила поехать на Ладогу. На тамошних островах я никогда не бывала и согласилась. И вот уже по пути туда подруга рассказала: «Это добровольцы, которые тушат пожары. У них есть специальная техника, и они прямо на месте обучают людей».

По первому образованию я музыкант. При всей привлекательности профессии пожарного и романтическом флере, окружающем ее, я понимала, что между мной и этой работой, по идее, должна быть пропасть. Но мы уже ехали, и отступать было глупо. На Ладоге действительно невероятно красиво! Многие туристы отправляются туда на отдых, и именно из-за них начинаются пожары на местных островах.

Оказалось, что государство не может потушить всё, что денег на это в стране нет и что проблемой занимается не только МЧС, но и другие ведомства.

Выяснилось, что о пожарах в России почти никто не говорит, хотя масштабы бедствия поистине пугающие. К своему удивлению, я узнала, что даже 2010 год был не самым страшным.

Всего через несколько дней жизни в лагере я оказалась на своем первом пожаре. Мне кратко рассказали, что делать и кого слушаться, а дальше я только успевала вертеть головой в разные стороны и следить за другими ребятами. Среди них были художники, архитекторы, инженеры, математики, врачи — ни одного профессионального пожарного. Но эти люди знали, что делать, и умели организовывать остальных. Мне стало очень обидно и завидно: я не понимала половину терминов, которые они использовали, и многих их решений.

На самом деле каждый может разобраться, как тушить пожары, почему они возникают и как снизить риски почти до нуля, — нужно просто желание.

Я решила стать добровольным лесным пожарным, подготовиться к следующему сезону и зимой того года пошла на курсы. Потому что понимала: мне хочется вернуться туда и попробовать себя в роли защитника природы. Тогда меня очень впечатлили волонтеры — не чувствовалось никакого неравенства внутри группы, недоброжелательного отношения к кому-то. Важно было только то, готов ли ты учиться и что́ уже умеешь. И мне, помимо прочего, хотелось продолжать общаться с этими людьми.

На протяжении следующих трех лет я каждый год ездила на Ладогу и помогала там, а в 2014-м попала в противопожарную команду Гринпис. Мы защищали один из старейших биосферных заповедников — Астраханский, и после этого моя жизнь изменилась: я поняла, что проблема намного шире, чем мне казалось. Я впервые увидела огромную выгоревшую территорию, погибших животных и такое количество пожаров вокруг себя. За две недели я приняла участие в тушении нескольких десятков очагов и узнала, как люди безжалостно уничтожают природу, потому что все возгорания случались по вине человека (и это до сих пор так). А с другой стороны, я познакомилась с теми, кто самоотверженно бьется с огнем, чтобы сохранить ценную территорию заповедника.

К тому моменту я уже переехала жить в Москву и постепенно стала работать в команде Гринпис, где увлечение превратилось в основной вид деятельности. Я получила новую профессию, была аттестована как руководитель тушением лесных пожаров. Сейчас в основном занимаюсь развитием движения добровольцев в России.

— Доводилось ли вам или окружающим вас людям оказываться в ситуации на грани между жизнью и смертью?

— В моем послужном списке более 200 пожаров по всей России. Я поняла, что если возникают волнительные, страшные ситуации, то ты уже совершил очень много ошибок. Руководство работой на пожаре можно сравнить с приготовлением борща: чтобы он получился вкусным, нужно достаточно много уметь, знать нюансы.

Если ты помнишь все тонкости, правила и рекомендации, то тушение огня — это спокойное занятие без спешки, нервов.

Я принимала сложные решения — например, вывести группу с кромки пожара, потому что это уже становилось небезопасно для жизни и здоровья. Но организовывать отдельную спецоперацию по спасению волонтеров-пожарных не приходилось. Надеюсь, что и не придется.

— Чем привлекает волонтеров труд пожарных?

— Я выделяю три главных фактора.

Во-первых, это возможность сразу увидеть результат своей деятельности, когда тебе удалось уменьшить сгоревшую площадь и потушить пожар. Сегодня есть очень много профессий, связанных с офисной жизнью, когда вы каждый день выполняете набор стандартных операций, но плоды вашей работы представляют собой нечто неосязаемое.

Ты тушишь огонь — и понимаешь, на что потратил несколько часов своей жизни, можешь ответить себе на вопрос: «Что я сделал?» В современном мире людям часто этого не хватает.

На пожаре ты можешь «потрогать» свое существование, обрести дополнительные смыслы в жизни. Даже если ты занимаешься профилактической работой, например ведешь занятия для детей с играми, интерактивными форматами, то получаешь огромную отдачу. Эти знания они могут использовать через 5–10 лет — но ты всё равно чувствуешь, что не зря потратил время, что тебя услышали и задумались.

Во-вторых, много людей остается в пожарном добровольчестве из-за того, что здесь они удовлетворяют свои социальные потребности. Одно из главных правил безопасности в нашем деле — никогда не работать поодиночке. После пожара мы можем долго обсуждать, кто прав, а кто нет, какие решения были эффективными, а какие оказались неверными, но при тушении огня мы строго выполняем указания. Нужно безоговорочно доверять своему напарнику и руководителю. В противном случае на кромку пожара лучше не выходить и вообще не работать в команде.

Каждый из нас твердо уверен в том, что, если с ним что-то случится, напарник его вытащит, — различия в социальном статусе, вероисповедании, гендере и т. д. не играют никакой роли.

Такое чувство доверия уникально, и его тоже очень не хватает в современном мире. Особенно остро это чувствуется сейчас, в режиме самоизоляции, когда люди общаются в основном в интернете и практически не встречаются друг с другом офлайн. Личный тесный контакт и безусловное доверие очень цепляют в нашем движении.

И в-третьих, это путешествия, возможность побывать там, где ты никогда в жизни не оказался бы. Мы видим фантастическую дикую природу, ездим в другие регионы, обмениваемся опытом. Перспектива посмотреть свою страну, занимаясь при этом важным и полезным делом в хорошей компании, тоже манит — получается комбо.

Я назвала причины, почему люди остаются в движении. Но изначальным импульсом для того, чтобы познакомиться и присоединиться к волонтерам-пожарным, становится желание защитить природу. Многие понимают, что государство сейчас не в состоянии справиться и ему нужна помощь. Тут люди задумываются: «А что я могу сделать?» — и приходят к нам.

— Должен ли добровольный лесной пожарный иметь хорошую физическую и психологическую подготовку?

— Для полевой работы нужно быть совершеннолетним, потому что эта деятельность связана с риском. Но у нас есть и 16—17-летние ребята, которые помогают проводить занятия для младших классов в школах. Они ждут, когда им исполнится 18, чтобы принимать участие в тушении.

Важно, чтобы у человека не было никаких хронических заболеваний, например проблем с легкими, с позвоночником — потому что часто приходится поднимать тяжести, преодолевать значительные дистанции пешком. Взобраться на сопку или скалы с оборудованием и в полной экипировке способен только очень выносливый человек — иначе можно задохнуться уже на пути к месту пожара. Это всё в рамках общей физической подготовки и первой группы здоровья, а дальше нет разницы, мальчик ты или девочка.

На самом деле две трети противопожарной работы ведется не в поле.

На наших плечах организация выездов, обслуживание оборудования, дистанционный мониторинг пожаров, профилактические мероприятия, ведение сайтов, социальных сетей, взаимодействие со СМИ. Есть множество задач, которые можно выполнять для помощи движению добровольных лесных пожарных не выходя из дома.

Но с поля мы привозим колоритные фотографии и видео, потому эта часть работы оказывается самой публичной.

— Как влияет карантин на ваше движение? Многие сидят дома и не выезжают на пожары?

— Да, к сожалению, режим самоизоляции очень повлиял на добровольцев. В обычную весну у нас была бы возможность свободно передвигаться и помогать региональным активистам. Но в этом году разные курсы пришлось перевести на дистанционный формат. Мы практически не привлекали новых волонтеров к участию в движении, потому что работа теперь сопряжена не только с обычными рисками на пожарах, но и с опасностью инфицироваться. Количество участников в группе сейчас ограничено, выезды осуществляются только на самые важные пожары, которые будет сложно потушить без помощи добровольцев.

Например, в Центральной России это горение торфяников. Каждый год местные жители поджигают траву, и на огромной площади появляются очаги, которые к июлю перерастают в настоящее бедствие.

Смог летом 2010 года в Москве — результат апрельских торфяных пожаров. Это не внезапное происшествие — мои коллеги били тревогу несколько месяцев. Но тогда добровольцев было намного меньше, чем сейчас, государственные структуры к торфяным пожарам относились иначе — и случилась большая беда.

Сегодня этот опыт позволяет нам выстроить работу таким образом, чтобы тушить все весенние торфяные очаги, по крайней мере вокруг Москвы. Мелкие можно залить из мотопомпы через рукавную линию или выкопать лопатой и сбросить в ближайшую канаву с водой.

Если не ликвидировать один маленький очаг, то через две недели на него уйдет уже день работы, а через месяц целый взвод людей неделю должен будет им заниматься.

Весной добровольцы ездили на разведку этих торфяников маленькими группками по несколько человек. Мы старались формировать их так, чтобы в одной команде были те, кто живут вместе или всё равно вынуждены общаться друг с другом. То есть постарались минимизировать число контактов. Но так получалось не везде. Например, в Забайкальском крае ситуация была настолько тяжелой, что ребятам приходилось ездить чуть ли не каждый день и даже проводить ночь на пожаре, собирать добровольцев с разных концов города — сидеть дома было просто невозможно. Ну и из двух зол — опасности инфицироваться и риска сгореть — первое все-таки представляется меньшим.

Эту весну мы провели не так активно, как обычно, но работать не заканчивали — много внимания уделили тому, чтобы обучить волонтеров онлайн всему, что только можно, и ждем завершения самоизоляции.

— Какова сейчас ситуация с лесными пожарами? Когда они начинаются в России?

— В данный момент ситуация стабильная, но существует определенная динамика развития пожаров в течение года. Есть два пика. Первый — весенний, когда сходит снег и люди везде начинают поджигать траву на основе разных мифов, легенд и традиций, в которых говорится о пользе таких мер. Но реально они приносят один только вред.

Многие наши соотечественники считают, что если не сжечь всё вокруг, то весна не наступит, а запах сажи в воздухе для них признак смены времен года.

Второй пик приходится на вторую половину июля — август. Страна у нас очень большая, так что от региона к региону графики могут различаться. И еще климатические условия сейчас меняются. Мы видим, что в Центральной России зимой практически не было снега и привычное майское тепло у нас наступило в первых числах апреля. Плюс в этот же период власти ввели режим самоизоляции, так что пожары в России начались на месяц раньше обычного. Люди стали активно поджигать всё в апреле, потому что ни снега, ни дождей не было, и проблема приобрела угрожающий размах.

В южных регионах России, к сожалению, уже фактически нет окончания пожароопасного периода. К примеру, на Кубани между последним случаем в 2019 году и первым в 2020-м прошла всего неделя. Не лучше обстоят дела и в Астраханской области. Если раньше пожарные могли в октябре «выдохнуть» и потом приступать к работе уже в конце февраля, то сейчас такого промежутка у них нет.

Однако в целом у нас в этом году на 30% меньше пожаров, чем в прошлом. О проблеме стали больше говорить, хотя число термоточек (данные об очагах возгорания, которые можно получить с помощью спутников), увы, сокращается. Репортажи СМИ о превращенных в пепелище домах, об угрозе населенным пунктам и заповедникам дают результат. Люди начинают жечь меньше травы. Можно порадоваться, что эта информация стала публичной.

— Я от вас впервые в жизни услышал о зимних лесных пожарах в России…

— Многие южные регионы в основном не лесные. В Астрахани, например, совсем мало леса, а на Кубани он есть в горной местности. У нас в России статистика учитывает только те пожары, которые были на землях, входящих по документам в лесной фонд.

Если на сельскохозяйственных угодьях выросли деревья, они лесом не считаются. Так что тушить их будут не лесные службы, у которых есть необходимое оборудование, а пожарные части, прикрепленные к ближайшему населенному пункту. Бывает, они просто стоят и ждут, когда всё догорит, потому что не имеют технической возможности и навыков для работы на природных территориях. Это большая проблема нашего законодательства. Кстати, на сайте Гринпис создана петиция для того, чтобы изменить ситуацию.

Если власти прислушаются к нам, то собственников земли перестанут штрафовать за выросший на их сельхозтерритории лес и уничтожать его никто больше не обяжет. К сожалению, самый дешевый способ избавиться от выросших деревьев — сжечь. Так и возникают пожары.

Сейчас владельцу земли проще всё спалить и отделаться 2000–3000 рублей штрафа за поджог, чем заплатить в казну 700 тыс. за то, что у него на сельхозтерритории растет лес.

У нас очень много противоречивых и нелогичных законов, есть сложности во взаимодействии с разными ведомствами. Здесь добровольцы становятся палочкой-выручалочкой. Закон «О пожарной безопасности» и Конституция России дают возможность любому гражданину примкнуть к такому движению. Волонтеры не привязаны ни к какой категории земель, у них нет ограничений по целевому расходованию средств. Они могут участвовать в тушении любых природных пожаров, которые важно срочно ликвидировать.

Волонтеры не тратят времени на согласование действий с разными регионами, если возгорание происходит на границе между субъектами. Добровольные лесные пожарные имеют возможность просто заниматься своим делом, не погружаясь в сложную бюрократическую систему нашего государства, заранее заключив соглашение о совместной работе в целом. В России проблему пожаров помогают решать именно волонтеры.

— Получается, волонтеры могут быть полезнее, чем профессиональные пожарные?

— В некоторых случаях — да. Потому что волонтеры, в общем-то, не ограничены финансированием. Они могут писать документы на получение региональных и президентских грантов, просить средства у благотворительных фондов и запускать краудфандинговые кампании, собирая частные пожертвования. А у лесников есть только бюджет, выделенный из региональной или федеральной казны. Если нет денег на новую технику, им неоткуда ее взять.

Кроме того, согласно нашему законодательству, пожарные части не имеют права покупать несертифицированное оборудование, а у добровольцев такая возможность есть.

Тем не менее волонтеры — это не альтернатива государственной пожарной охране. Сейчас по стране насчитывается всего около 20 групп, где трудятся несколько тысяч добровольцев. Для сравнения: только в МЧС работают 300 тыс. человек, а еще есть лесные, региональные противопожарные службы. К тому же в России очень много отдаленных небогатых регионов, где у людей просто нет возможности тратить свое время на что-то, кроме работы. Но добровольцы оказывают огромную помощь, особенно в тушении пожаров на начальной стадии, когда для того, чтобы их ликвидировать, требуется всего пятеро волонтеров и не нужно привлекать силы федеральных, региональных или муниципальных структур.

Государственные службы большое внимание уделяют населенным пунктам, а добровольцы могут тушить пожары на труднодоступных ценных территориях, где, например, водятся краснокнижные звери и птицы, встречаются редкие растения.

— Лесное хозяйство оправилось от реформы нулевых годов? Как вы оцениваете изменения в законодательстве последних лет в этой сфере?

— К сожалению, за последние двадцать лет никаких решений, которые помогли бы восстановить систему охраны лесов, существовавшую в СССР, не принималось. Государственный комитет по экологии расформировали в 2000-м (как раз на днях был «юбилей»). В нулевых это стало большим ударом по охране природных территорий, в том числе от пожаров. В 2006 году был принят новый Лесной кодекс. Теперь мы пожинаем плоды этого решения, и лучше не становится. Однако некоторые частные разумные поправки нам все-таки удается «выбивать».

Сейчас Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) отправил премьер-министру Мишустину просьбу в связи с эпидемией для поддержки бизнеса приостановить текущий экологический надзор и наиболее значимые регуляторные процедуры в сфере охраны природы или ввести мораторий на них. Если этот законопроект примут, то произойдет откат еще на 10–15 лет назад.

Нет никакой реальной причины смягчать нормативные акты, касающиеся экологии.

Всё развалить, написав очередной закон, можно быстро, а вот построить что-то с нуля очень сложно. И пока в России нет фундамента для создания новой системы охраны природы, равно как и подвижек в этом направлении. Возрождать лесное хозяйство мы будем в несколько раз дольше, чем его разваливаем. Может быть, наши внуки доживут до той поры, когда в России ситуация в этой отрасли улучшится и проблема лесных пожаров будет решена.

— А в чем главная сложность? В бюджете не хватает денег на лесное хозяйство или нет политика-организатора, который может создать новую систему?

— Очень многое упирается в финансирование: бюджет лесного хозяйства России очень скромный. И работа требуется колоссальная, причем по нескольким направлениям. Во-первых, нужно вернуть систему образования для подготовки людей, которые будут трудиться в лесной сфере. Сейчас расформировываются профильные университеты, закрываются кафедры. У нас практически не осталось специалистов, которые разбираются в охране леса, защите природы. Вырождается поколение, способное осуществить полезные перемены.

Во-вторых, нужно популяризировать саму профессию. И речь не только о высокой оплате труда, но и о достойных условиях работы.

Например, пожарных у нас считают героями, но в случае неудачи их первыми пытаются казнить. Лесники часто оказываются в похожей ситуации.

Если на подведомственной им территории всё в порядке, то на их труд никто не обращает внимания, но когда что-то случается, сразу лесники плохие. И государство их практически не защищает от подобных нападок. Люди не стремятся в эту профессию — зачем осложнять себе жизнь? Ответственность большая, а бонусов никаких. И в случае чего ты окажешься крайним в глазах не только правосудия, но и общества.

Если в федеральное агентство Рослесхоз придет очень инициативный, понимающий человек с большим кредитом доверия у власти, то могут произойти серьезные перемены к лучшему. Но тут должно многое совпасть, потому что, кроме желания одного руководителя, нужно, чтобы всё окружение разделяло его идеи и позволяло принимать правильные решения. Необходимо выстроить работу с разными ведомствами, бизнесом. Словом, новый управленец должен обладать множеством компетенций и получить в свое распоряжение достаточное количество ресурсов, чтобы повернуть лесное хозяйство в сторону развития.