«Мышь давно умерла, но ее клетки участвуют в проектах по всему миру». Что такое биоарт и зачем его выращивают

Когда Линдси Уолш было восемнадцать лет, она узнала о риске развития у нее нескольких видов рака — в том числе молочной железы и яичников. Ее мать в это время лечилась от рака груди, и Линдси оказалась в ситуации, когда ее, здоровую, воспринимали как больную — просто потому, что у нее выявили генетическую мутацию, отвечающую за предрасположенность к раку. С тех пор Уолш интересуют «отношения» людей с раковыми клетками, а также способы использования данных о человеческих генах. Линдси — выпускница крупнейшей лаборатории Университета Западной Австралии SymbioticA — эта лаборатория, вместе с объединением ученых, художников и дизайнеров The Bioart Society, является флагманом биоарта.

Забота о раковых клетках

В ноябре 2021 года Линдси Уолш работала в лаборатории университета ИТМО (Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики) над портативным инкубатором для раковых клеток.

«Этот проект возник из моего жизненного опыта, — рассказала „Ножу“ Уолш. — У меня есть генетическая мутация BRCA1. Когда это выяснилось, мне только исполнилось восемнадцать лет, и я была свидетельницей того, как моя мама проходила курс лечения от рака груди.

Я была совсем молода, и внезапно родители и врачи практически заставили меня задуматься о долгосрочном медицинском планировании. Я стала представлять, как мне будут хирургически удалять определенные части тела.

Какое мне будет нужно лечение и какие гормоны придется принимать, чтобы предотвратить заболевание и снизить риски».

Выявление гена повлияло не только на психологическое состояние Уолш, но и на, как она замечает, на «работу медицинской страховки». Постепенно у нее возникла идея проекта с раковыми клетками — Линдси хотелось научиться «ухаживать» за ними и понять, как живут в схожей ситуации люди в разных частях света.

«Я надеюсь, благодаря этой заботе о клетках я не буду бояться рака и, возможно, смогу вдохновить других людей ставить вопрос о том, как связаны между собой культура здоровья и личная идентичность, — объясняет Уолш. — Я пытаюсь узнать об их потребностях и желаниях, чтобы удовлетворить эти потребности и желания без ущерба для моих собственных».

«Инкубатор» Линдси — своего рода терапия, способ сосуществования с тем, что обычно вызывает страх. Художница уверена: то, как она относится к своим раковым клеткам, может стать примером для людей и помочь тем, кто прошел курс лечения от рака.

По итогам исследования Уолш создаст небольшое силиконовое устройство — инкубатор раковых клеток, который надевается на тело и использует его тепло.

Художница полагает, что его могут носить люди с аналогичной мутацией BRCA1 или те, кто вылечился от рака, чтобы, по словам Линдси, перенести опыт лечения рака в контекст, где он не представляет угрозы для их здоровья. Итоги исследований представят на выставке «Prophylaxis/Профилактика» в пространстве AIR ИТМО.

Проект Линдси вдохновлен и стремлением к симбиозу, сосуществованию в горизонтальном мире, где человек больше не является центром. Это представление является частью постгуманизма, который предполагает, что человек — не вершина эволюции, а часть природы, как растения, животные и даже бактерии. Предлагая горизонтальное видение мира, постгуманизм встает в оппозицию к гуманизму традиционному, для которого человек безусловно важнее бактерий. В контексте биоарта уместно говорить и про трансгуманизм — концепцию преодоления естественных барьеров человека, то есть старости и болезней, в том числе неизлечимых. Сюда можно отнести работу с генами, их расшифровку и моделирование.

В 2009 году бразильский художник Эдуардо Кац создал флуоресцентную крольчиху-химеру Альбу. В синем свете она светилась зеленым — это удалось за счет вживления в кроличьи клетки белка медузы, который отвечает за свечение. Однако в этом случае свойства медузы перенесли на крольчиху по прихоти автора. Эта власть — человека, художника — над другими формами жизни часто критикуется биоарт-практиками.

Многие, кто работает в этом направлении, упоминают скандал с так называемой «Безжертвенной кожей». Эту работу выставляли в 2008 году в Музее современного искусства (MoMA) в Нью-Йорке.

В специальном инкубаторе находились живые стволовые клетки мыши — для поддержания их «жизни» их нужно было постоянно подпитывать. Но клетки стали расти слишком быстро, и после выставки куратору Паоле Антонелли пришлось «убить» кожу, отключив ее подпитку.

Так как моральная сторона дела важна для биоарта и постгуманистической философии, «убийство» кожи взволновало художественное сообщество — проект вспоминают по сей день, когда речь заходит о рамках дозволенного для кураторов выставок и о власти человека над живыми и полуживыми объектами. Линдси Уолш также обращает внимание на прикладное значение таких проектов:

«„Безжертвенная кожа“ — это предмет, который очень похож на то, как будет выглядеть будущее лабораторного кожаного текстиля», — говорит художница.

Линдси всерьез обеспокоена перспективой генетической паспортизации людей. Расшифровка генов может быть полезной, чтобы предупредить заболевания (что соответствует целям пост- и трансгуманизма), но массовый сбор генетических данных — спорная с точки зрения морали вещь. В треугольнике отношений «государство — технологии — гражданин» человек, по сути, занимает место живого объекта, как крольчиха Альба или «Безжертвенная кожа», а «автором» на правах сильного становится государство.

От горизонтального мира к генетической паспортизации

Куратор имеет власть над объектами (или всё же субъектами?) на выставке, как государства имеют власть над гражданами; в ведении государства же находится и политика в отношении генетической паспортизации. Линдси Уолш считает, что наши генетические данные вполне могут стать предметом спекуляции.

«Я думаю, генетическая конфиденциальность и способы сбора и использования генетических данных — одна из самых больших проблем нашего времени, и ее действительно необходимо решить, — говорит Уолш. — Технологии генетического тестирования радикально опередили правовые и моральные рамки, и если никак не вмешаться в ситуацию, это будет иметь ужасающие последствия в отношении генетической дискриминации. По мере того, как персонализированная медицина будет набирать обороты, генетические данные будут становиться всё более ценным товаром. Эти данные приобретут большое значение для фармацевтики и медицинских компаний. В том, что касается сферы здравоохранения, работа с генетическими данными поможет спасти жизни, найдя правильные схемы лечения ряда заболеваний. Однако генетическое тестирование стало не только медицинским, но и социальным явлением, особенно в США, где такие компании, как 23andMe, которые не имеют медицинской квалификации для диагностики генетических данных, продвигают свою продукцию через рекламу в соцсетях и другие маркетинговые инструменты.

Наборы для тестирования — часть крупномасштабной операции по сбору генетических данных, аналогичной тому, как Google собирает файлы cookie.

Я вроде как болтаю о какой-то чепухе, похожей на теорию заговора, но я на самом деле думаю, что нужны строгие законы и политическая воля, чтобы защитить генетическую конфиденциальность людей и ограничить использование их данных».

Беспокойство Линдси о сборе данных, как и ее концепция преодоления старения, может, и звучат как смесь теории заговора и утопии, но на каком-то уровне физическое бессмертие уже реально. В феврале 2021 года в ИТМО можно было увидеть проект Наталии Малининой «Мышь без кожи». Это своего рода рассуждение о лабораторных животных: прототип полуживой скульптуры, которую предполагалось вырастить с помощью клеточной инженерии, использовав клетки мыши, взятые из бедра животного в 1970-е годы. Мышь давно умерла, но ее клетки участвуют в проектах по всему миру. С одной стороны, это технологическое достижение, с другой — клетки «живут» в лабораториях, и художник в любой момент может их «убить».

Чтобы «вырастить» скульптуру, можно использовать ту же технологию, что и при создании тканей для трансплантации. Замысел художницы состоял в том, чтобы клетки мыши освоили небольшой каркас, повторяющий форму животного, и, таким образом, биоматериал формально вернулся бы в первоначальный вид. Проект Малининой не был реализован до конца, но если представить аналогичные — и более сложные — операции с живыми клетками человека, это подведет нас к теме бессмертия. Продлевать жизнь и предупреждать болезни с помощью генетического скрининга люди научились, и символически проект Малининой — очередной «опыт на мышах» перед тем, как масштабировать технологии на человека.

Этика и эстетика

Пока мы говорили только о работе с живыми субстанциями — так понимается биоарт в международном художественном сообществе. В России же биоартом называют всё, что имитирует мир живой природы, например, напечатанные на 3D-принтере куски пластика, напоминающие по форме человеческие органы. Всё жутковатое, похожее на реквизит для съемок боди-хоррора, собирательно зовется биоартом. Кроваво-красный пластиковый объект «Сердце» (2020) Николая Чирятьева называли биоартом, выставляя в одной московской галерее; работы художницы Валерии Абендрот, которые в 2020 году экспонировались в петербургской галерее Anna Nova, коллеги тоже маркировали как биоарт. Такой взгляд приземляет биоарт в понятную зрителю систему координат: работы Чирятьева и Абендрот — актуальные объекты, но процесс их создания мало отличается от создания произведений традиционного искусства, разница лишь в вызывающей физиологичности внешнего вида «биоарт»-экспонатов. Многие художники так и осваивают тренд — через эстетическую составляющую. Их работы проще для восприятия, потому что привычнее — эффектные вещи, которым не нужны инкубаторы и которые хорошо смотрятся в Instagram. Чтобы понять, их достаточно увидеть, ни в какие научные эксперименты вникать не нужно.

Над «экспортной» версией российского биоарта работают в ИТМО, где в 2018 году открылась международная магистерская программа Art&Science — там, в числе прочего, проходят курс по биоарту. Студенты и преподаватели называют себя междисциплинарными художниками, они скрещивают дизайн, альтернативные вычислительные системы, растения и людей. Правда, пока российские художники шли к биоарту, а зрители только научились его узнавать, зарубежным авторам он уже стал казаться слишком тесной рамкой.

«„Биоарт“ на самом деле является очень спорным термином, — утверждает Уолш. — Он обозначает небольшую нишу в мире искусства, где художники работают с живыми материалами и создают произведения, посвященные биологическим проблемам. Сама я больше не использую его для описания своего творчества. Сравнивая традиционное искусство с тем, что попадает в категорию биоарта, я обнаружила, между этими областями существует множество точек недопонимания. Мое искусство ставит вопрос о том, как технологии и эти новые живые существа, появившиеся в лаборатории, вписываются в более широкий культурный контекст».

Художница говорит о важности искусства для самоидентификации. Ее проект инкубатора раковых клеток — это работа об идентичности людей, у которых есть болезнь или генная мутация.

Симбиоз и становление растением

Впрочем, биоарт — не только про людей и животных. Художников интересуют различные формы симбиоза, в том числе с участием растений.

Симбиоз с флорой — еще один акт идентификации, подчеркивающий постгуманистическую горизонтальность мира. Возможный симбиоз человека и растения — тема проекта «Становление растением» (2020) мексиканской художницы Лауры Родригез.

Она брала листья или цветы и децеллюляризировала их, удаляя клетки и оставляя только каркас. Его можно наполнить новыми клетками, в том числе человеческими. Фото, сопровождавшие проект, запечатлели «имплантированные» в тело человека растительные структуры, Родригез даже оформила инструкцию по обращению с «имплантом»: носитель должен пить больше воды и раз в день замирать, стоя лицом к солнцу. Разумеется, это лишь ритуал — ничего от растительной природы в «имплантах» не осталось, а до вживления растительных структур в тело человека техника еще не дошла (хотя она и не так далека от этого, как можно подумать). «Импланты» привлекательны — наверное, они могут показаться чем-то вроде модной татуировки: по факту это контур растения, проступающий на человеческой коже. Но есть у технологии и более серьезная функция: в перспективе так можно будет создавать импланты для кровеносной системы человека.

Эдуардо Кац известен не только крольчихой Альбой, но и «Эдунией» — генетически модифицированным гибридом петунии.

Это тоже химера, художник вживил свой ген иммуноглобулина в растение, и появившиеся на цветах красные прожилки стали символически обозначать «кровь» Каца.

Ирония проекта в том, что иммуноглобулин отвечает за защиту организма человека от опасностей и «чужого», а в итоге именно он оказался в симбиозе с растением, то есть теперь человеческая «защита» работает на растение. И это — тоже шпилька гуманизму традиционному, который превозносил человеческую исключительность.

Междисциплинарная художница Мария Мощенская признается, что жизнь растений интересовала ее с детства, на базе ИТМО она с коллегами (Вероникой Призовой, Евгением Хлопотовым, Сиражем Фарханом, Галиной Алферовой и научным руководителем Ипполитом Маркеловым) реализовала проект Plant Perceprion. Он основан на принципе восприятия человеком растений: «Этот феномен известен как plant blindness и означает, что люди склонны недооценивать важность флоры, не замечать растения в окружающей среде, — говорит Мощенская. — Человеку сложно уловить их движения, они не антропоморфны, и если несколько растений расположены рядом друг с другом, то будут восприниматься человеком как фон, общая масса».

Проект исследует эмоциональное включение человека во взаимодействие с растением, он предлагает проявить к ним эмпатию. Зрителю предложат что-то вроде гейм-машины, внутрь которой помещен компьютер. Человек проходит через небольшую игру, отвечая на вопросы о растениях с помощью цветных карточек, а цифровой аватар, проекцию которого видно на стекле под специальной пленкой, реагирует на решения — злится, радуется, грустит. Авторы разработали аватар на основе механизмов движения мимозы стыдливой. Тут же за стеклом — реальная мимоза стыдливая; при неверных ответах компьютер запускает межклеточную коммуникацию растения, и мимоза складывает листья. Кроме наработки эмпатии к растениям проект поможет проверить ваши знания о флоре. Зрителю, правильно ответившему на большинство вопросов, авторы подарят семена мимозы стыдливой.

Желание если не «очеловечить» растение, то найти в нем свойства привычного нам живого, чувствуется и в исследовании Plant Vision. Мария и ее коллеги взялись за гипотезу о существовании у растений «простейших глазков» (оцеллии — глаза, содержащие одну линзу, такие бывают у насекомых).

Гипотезу о существовании «глазков» у растений выдвигали ученые Гарольд Вагер, Стефано Манкузо, Фрэнсис Дарвин, Готлиб Хаберландт.

«Нашу команду вдохновили исследования Стефано Манкузо, особенно эксперименты с растением boquila trifoliata, — рассказывает Мария. — Это лиана, которая перемещается на дерево-хозяина и имитирует цвет, форму или даже дефекты его листьев. При этом за свою жизнь лиана может сменить дерево-хозяина несколько раз, а значит, многократно преобразиться!»

Чтобы найти у растений «глаза», студенты повторили эксперимент Гарольда Вагнера, который делал фото через верхний и нижний эпидермис листьев растений. На предметном столике микроскопа, кроме нужного слоя клеток, был глицерин, а объект, который нужно было сфотографировать, помещался на расстоянии от микроскопа. С помощью плоского зеркала получалось отражение объекта в клетках — его и фиксировали на камеру. В 1909 году Вагер получил черно-белые снимки, а студенты ИТМО сделали цветные фото и доказали, что растительные клетки могут играть роль линзы. В «глазках» растительных клеток отражается красная звездочка. Для эксперимента художники собрали установку из микроскопа, видеоокуляра, держателя, лампы направленного света из «Икеи» и еще одной, найденной в лаборатории.

Согласитесь, одно дело — видеть зелень общей массой, и совсем другое — знать, что она тоже тебя в каком-то смысле «видит». Тут можно сменить и угол эстетического восприятия, и принципы «отношений» с растением. Люди обычно уделяют живым растениям куда меньше внимания, чем мертвым предметам традиционного искусства. Биоарт настаивает (насколько это возможно) на субъектности арт-объектов, в этой парадигме живое растение важнее, скажем, бронзовой скульптуры, даже если та антропоморфна. Свою позицию биоарт-художники не обосновывают хитрыми эстетическими теориями, но подтверждают опытами — как научные гипотезы.

Биоарт-художники не похожи на коллег из традиционного искусства, мира холстов и масла. Их мастерские — стерильные лаборатории, для работы они используют специальное оборудование, а кураторами выступают ученые. Тем не менее биоарт — логичное развитие мирового искусства.

Когда-то Леонардо да Винчи (и многих других художников) интересовала анатомия, они постигали устройство человека вместе с учеными своего времени. В биоарте этот процесс продолжается в другом масштабе и с другими декорациями.

Не связки и мышцы, а клетки, не анатомические театры, а лаборатории. А крольчиху Альбу Эдуардо Каца можно сравнить с рисунком Альбрехта Дюрера «Заяц» и тем самым символически закольцевать историю искусства.

Если смотреть на биоарт под этим углом, становится понятнее его стремление к горизонтальности и тотальному симбиозу — на самом деле, это новый виток развития гуманизма, и не случайно направление связано с философией постгуманизма. В этом учении человек не позиционируется как центр живого мира, нет и проекции людских качеств на окружающий живой мир, а есть стремление принять другое живое и сохранить эту жизнь.

С этой точки зрения биоарт похож на оппозицию направлениям искусства, осваивающим роботизированный и/или виртуальный мир, ведь живое — всегда физическое и уязвимое, в отличие от аватаров в метавселенной. Так что в каком-то смысле именно биоарт сегодня продолжает традицию того искусства, которым занимались художники Возрождения, караваджисты, экспрессионисты и все, кого вы любите. Как когда-то гуманизм Возрождения, постгуманизм сегодня кажется утопией и иногда принимает странные формы — например, куска «кожи», выставленного под стеклянным колпаком, или вереницы колб со скелетами растений.

Но кроме проектов, этически спорных и эстетически вызывающих, биоарт с неочевидной стороны подходит к теме профилактики рака, рождает проекты по мотивам развивающихся технологий — делает всё, чтобы подружить всё живое на планете и продлить ему жизнь, пока нас не захватили роботы.