Хаптика, густика и ольфакторика: для чего гуманитарные науки изучают запахи и осязание

Почему в жизни современного человека всё меньше места отводится запахам, осязанию и сложным телесным ощущениям? Дело в оптикоцентричности западной культуры, рационализме и виртуализации сознания. Современная философия, антропология и история чувств всё чаще обращаются к телесности. Зачем исследовать сенсорику и как можно «мыслить телом»?

Высшие и низшие чувства

В античном мире истинным считалось вечное, непрерывное и постигаемое умом, а не сиюминутная чувственная кажимость. Самые авторитетные и благородные ощущения — те, что связаны с разумом. Греки ассоциировали зрение со светом Блага и способностью к мышлению и воображению — истинно людскими качествами. Хорошей была репутация и у слуха: его соотносили с гармонией сфер, к тому же он связан с распознаванием речи. Зато остальные чувства обретались на нижних этажах человеческой познавательной способности.

«Распущенность проявляется в связи с тем чувством, которое является общим всем живым существам, и ее с полным правом можно считать достойной порицания, потому что она присутствует в нас не постольку, поскольку мы люди, а постольку, поскольку мы животные» — так Аристотель в «Никомаховой этике» отзывается об осязании и вкусе.

Античные философы полагали, что низшие чувственные способности являются составной частью пирамиды познания и обладают собственной волей («животная» и «растительная» души, согласно Аристотелю), однако у человека должны главенствовать высшие «этажи». Средневековая христианская философия признавала телесную самость («плоть») как самостоятельную силу, пусть и греховную.

В Новом времени картезианская модель разделила субстанцию на мыслящую и протяженную, так что телу отвели роль пассивного бытия. В рационалистической философии существовать означает мыслить (знаменитое cogito ergo sum), а не чувствовать. Не зря Рене Декарт отказывал животным в какой-либо субъектности, считая их автоматами вроде сигнальной системы. Так утвердился субъектно-объектный подход к миру, в котором человек созерцает собственное тело словно вещь, которую можно отстраненно изучать и как-то применять.

Окулоцентризм (или оптикоцентризм) стал главным мировоззрением раннего Нового времени. Не зря эта эпоха подарила нам книгопечатание, объем и перспективу в живописи, подробные географические карты. Одним из ее символов можно назвать линзу, которой пользовались, чтобы заглянуть в звездное небо и рассматривать малые предметы. Леонардо да Винчи, Галилей, Спиноза — множество известных философов, художников и ученых исследовали всё вокруг через полированные стекла. Со временем забранная в оправу линза превратилась в монокль или лорнет, с помощью которого образованный человек обозревал мир.

На протяжении всей своей истории модерные культура и наука полагались на иерархию чувств, в которой главную роль отводили зрению.

Читайте также

Чувства не универсальны. Как культура определяет наши ощущения и какие новые чувства принесет нам будущее

И хотя некоторые философы-«модернисты» (Ницше, Хайдеггер, Гадамер) критиковали окулоцентризм и рационалистический подход, гегемония зрения дает знать о себе до сих пор. Не слишком помогли ситуации и структуралистские подходы, в которых всё существование человека сводится к власти символического и оперированию знаками. Уникальность субъективного и предметного мира, данного в чувственном познании, при этом остается за бортом.

И сейчас иерархия чувственного познания остается той же. Смыслообразующее главенство зрения и его ассоциация с разумом и сегодня прослеживаются в разных языках: «рассмотреть проблему», «вижу, что тут происходит», «смотри…» в значении «сейчас объясню». Да и само слово «объяснить» (сделать ясным) отсылает к идее зримо воспринимаемого света истины.

Цифровой мир и физическая депривация

Если в обществе модерна табу на низшие чувства было связано с их «неблагородностью», то сегодня чаще говорят о небезопасности и потенциальной оскорбительности. Городская культура, с одной стороны, способствует скученности людей, а с другой — атомизирует их, так что запахи и касания воспринимаются как нарушение личного пространства.

В дистантной культуре люди болезненно реагируют на нарушения бытовой этики. Мало какому жителю мегаполиса понравится, если его будут без разрешения брать за руки или обдавать запахами.

В Японии есть термин smell harassment (к нему относятся не только телесные запахи, но и косметика с резким ароматом) — и целая индустрия средств, чтобы укротить своевольные молекулы.

Вытеснению «низовых чувств» способствует цифровизация жизни: экраны подпитывают наш окулоцентризм. Казалось бы, сегодняшнее визуальное пространство переполнено образами человеческих тел. Для желающих не составляет труда найти фильмы для взрослых на любой вкус, а с помощью полуобнаженных красоток продвигаются товары и услуги. В то же время образы остаются только картинками на экране, тогда как реальная вовлеченность молодых людей в романтические и сексуальные отношения снижается.

На заре киберпанка, например в ранних произведениях Уильяма Гибсона, подключение к сети представляли себе как вход в виртуальную «матрицу». Сегодня виртуальные устройства, напротив, стремятся передать физический опыт. Прикладная хаптика очень востребована в сфере высоких технологий, где разрабатывают, каким будет щелчок кнопки, или создают реалистичные дополнения к виртуальной реальности: симуляторы (рыбалки, езды на велосипеде, игры на гитаре), оснащение для 5D-кинотеатров, гаджеты для киберсекса. Регулярно появляются новости о том, что ученые изобрели устройство, передающее вкус виртуальной еды, или манжету, которая причиняет боль в виртуальном мире.

Несмотря на попытки дополнить чувственность через цифровые эрзацы, потребность человека в реальной сенсорике никуда не девается.

Даже младенцам жизненно важен тактильный контакт, который влияет на их эмоциональное, психическое и физическое развитие. Ученые постоянно отмечают нормализующий и терапевтический эффект касаний у взрослых людей. Не зря в больших городах популярны «вечеринки объятий», кафе с животными, где можно погладить хотя бы кота, и всяческие тренинги первобытного крика. Чем сильнее вытесняется физическое, тем заметнее искусственное внедрение телесных практик и создание новых социальных ритуалов.

Утрата связи с архаическими пластами сознания, когда мы познаем мир и общаемся с помощью рецепторов, порождает характерные для нашего времени неврозы и расстройства. Не улучшил состояние и коронавирус, снизивший число контактов, — символично, что многих эта болезнь на время лишает ощущений вкуса и запаха.

Экспансия цифрового в реальное, которая происходит через сочетание дигитальных и физических каналов (так называемый фи-диджитал — банки с цифровыми консультантами, сервисы доставки, такси) нарушает единство человека с окружающим миром. Даже реальный ландшафт мыслится сегодня через виртуальную карту и навигатор, который задает путь.

«Поворот к сенсорике» в гуманитарных науках

Изучением технических сторон работы рецепторов занимаются медики и когнитивисты, но статус чувств, как мы говорили выше, задается мировоззрением, мышлением и культурой. Гуманитарные науки сегодня активно осмысляют ощущения. В том числе стремятся исправить исторические несправедливости, связанные с оптикоцентричностью науки, изучить феноменологию и языки ощущений, обозначать проблемные места сегодняшней культуры чувств.

Окончательное разделение чувств и разума — продукт Нового времени. Однако тогда же и в ответ на это оформилась философская наука, призванная реабилитировать чувственное познание, — эстетика. Часто говорят, что эстетика изучает красоту или искусство. И то, и другое верно, потому что к сфере чувств относится переживание прекрасного (и других категорий, от жуткого до смешного) и художественного. Но кроме того, эта наука изучает и эмпирическое познание. Само слово «эстетика» происходит от древне-греческого αἰσθητικός — «чувственный».

Один из основателей эстетической науки, Александр Готлиб Баумгартен, писал о ней как о «низшей гносеологии, аналоге разума». Баумгартен и другие классические философы мыслили в рамках той же оптикоцентричной парадигмы. Однако с помощью идеи о том, что в чувствах также есть «разум» (или нечто, параллельное ему, но обладающее собственной самостью), он утвердил автономную значимость чувственного познания перед понятийно-обобщающим мышлением.

Со временем наука всё больше стала заниматься телесным и эмоциональным переживанием.

Философия жизни и психоанализ оценили дорефлексивное, иррациональное начало в человеке. Это легло в основу «поворота к телу» или «сенсорного поворота» ХХ века.

Изменения чувств во времени заинтересовали историков французской школы «Анналов» — Люсьена Февра, Марка Блока, Алена Корбена. Морис Мерло-Понти осмыслял телесность с философской точки зрения. Маршалл Маклюэн обратил внимание на то, как меняются наши чувства под влиянием техники и медиа.

Сенсорные исследования можно назвать междисциплинарными. Телесные практики изучают антропология, социология и история чувств, этика (которая рассматривает, например, моральный смысл и правила приличий телесных проявлений) и философская эстетика, в рамках которой изучают подходы к «мышлению тела».

Американский философ Ричард Шустерман продвигает область под названием «сомаэстетика» — (от греческого soma), которая исследует опыт человека с опорой на телесное в единстве с психическим. Шустерман полагает, что в современной культуре растет всё больший запрос на изучение телесной непосредственности, тогда как классическая философия предлагает только его объективацию и продвигает практику сомаэстетики. Эстетик-феноменолог Мадалина Диакону ввела термин «низовая эстетика», исследует «вторичные чувства», которые долго ассоциировались с варварством и животностью, и рассуждает о возможности основанного на них искусства.

Как вообще можно мыслить чем-то, кроме ума? Такой вопрос неизбежно возникает у современного человека. Однако когда-то пение или ритмичные выкрики были атрибутом работы, а древние книги читались вслух, нередко с помощью движений. Хотя этот опыт утрачен, до сих пор особые покачивания можно встретить в традиционных культурах во время молитв или чтения эпоса. Можно предполагать, что само архаическое мышление было диффузным, всеобъемлющим, а язык включал и слово, и исполнение.

Три «низших чувства»

Исследования, связанные с телесной рефлексией, подталкивают к развитию новые разделы междисциплинарного знания, которые рассматривают конкретные ощущения — как именно они ощущаются и воспринимаются и что значат в культуре.

Хаптика (гаптика) изучает осязание и прикосновения. Философ Хосе Ортега-и-Гассет считал, что именно их следует назвать главным чувством, на которое ложится функция фундаментального объяснения действительности: «Осязание — основная форма нашего общения с вещным миром. И если это так, то осязание и соприкосновение являются решающими факторами, определяющими строение нашего мира». Если отталкиваться от этого, покажется странным, насколько редко осязание допускают в разные сферы общественной жизни (странно и то, что мы говорим о «с такой точки зрения», а не «из такой позы»). Например, Диакону возражает против того, что в музеях категорически запрещают прикасаться к экспонатам.

Густика— раздел, изучающий вкусовые ощущения. Эстетический вкус — важная категория философии, но никто из немецких классиков не имел в виду буквальный опыт вкуса. Тем не менее в разные эпохи люди придавали вкусам различные смыслы, а на использование продуктов, специй и методов приготовления пищи влияли не актуальные сегодня факторы. Не говоря уже о том, что сводить вкус только до еды, а не способа познания — значит редуцировать, упрощать этот вопрос.

Ольфакторика— область знания, связанная с ароматами. В отличие от вкуса и касания, это ощущение можно отнести к дистантным, как слух и зрение. В то же время оно требует присутствия: через стену или тем более экран запаха не ощутить. Чтобы ощущение состоялось, молекулы химических веществ должны прибиться к рецепторам потоками воздуха. Эта природа «химического» чувства отправила обоняние в разряд низших. Для них даже нет «своих» слов — их определяют через вкусы, звуки, температуру: прохладный, яркий, горький. Однако ароматы связаны с разными процессами: работа памяти, влечение, ориентация в пространстве. Бум на исследование репрезентации запаха случился благодаря роману Патрика Зюскинда «Парфюмер».

Есть и много других «неклассических» ощущений: чувство температуры, проприоцеп­ция (общее чувство положения тела или чувство равновесия), вибрационное чувство, ноцицепция (боль). Каждое можно вынести в полноправную область знания, выйдя за рамки главной «пятерки чувств». Например, в культурологии и философии уже оформилась самостоятельная область исследований боли.

По мере того как виртуальное пространство разрастается, человек отчуждается от своего тела, теряет непосредственное присутствие в мире.

Можно было бы вслед за оптикоцентричными предшественниками посчитать, что уход от соматики к бестелесности — это торжество разума и углубление во внутренний мир. Но по факту из-за такого расщепления происходит диссоциация. Преодолеть это помогают исследования ощущений и телесных практик, которые помогают восстановить целостность человека в единстве разума и чувств.