Приключения богемных дурочек в пустыне Гоби

«Богемные дурочки» — арт-группа и общее название для художни_ц из больших городов, которые с трудом нащупывают связь с пространством и фиксят свою беспомощность в ленивых проектах. «Богемные дурочки» в Монголии — это экстремальный проект, помещающий неподготовленного творца в ситуацию предельного «другого». Иной рацион, не допускающий модного веганизма, режим дня, зависящий от расположения светил, и пространство кочевого киберпанка — как всё это сказывается на беспомощных художницах? Меняется ли их оптика и способ мыслить?

Газель — онтологический панк-проект Дениса Алексеева «Газель смерти» — возит музыкантов по турам, а современных художников по пустыням. Вечно разваливающаяся и снова чинящаяся машина объездила половину Евразии и скоро, быть может, решится на кругосветку. Ей посвящают фильмы, комиксы и пресс-портреты.

Москва. Промзона «ржавого пояса» города

«Эй, эй, вы куда!» — «К карусели!» У открытого всем ветрам ангара стоит разрисованная газель с большой надписью на арабском над лобовым стеклом. Рядом — странная самодельная конструкция. С нее довольно резво сползает длинная полоса печеного теста.

Печеное тесто можно есть — а можно и развесить блинными занавесками вдоль окон газели. Завешанный ими изнутри автомобиль, переваливаясь с боку на бок, направился к Москве-реке. Занавески лупят пассажиров по щекам.

Москва. Подъезд в спальном районе. 3 часа ночи

Газель припарковалась прямо у подъезда. В ней несколько ни слова не говорящих по-русски загадочных бородачей в свитерах и водитель — дредастый парень в черном.

Дверь подъезда открыта — из нее выносят коробку с большой автономной колонкой, MIDI-клавиатуру, видавший виды автомобильный аккумулятор, а также гору походного снаряжения. Всё это с трудом заталкивается в и без того забитый микроавтобус, он уезжает.

«Очень энергетичная машина, теплая».

Через месяц. Аэропорт «Байкал»

На выходе из аэропорта требуют багажный талон — удивительно, но он не утерян в перелете. Такси везет к обещанной вписке (местный молодежный театр): надземные переходы на трассе в форме псевдопагод, монументальные памятники животным. Встречает сторож. «В театре ремонт, вот разве что только здесь». Находим расстроенный рояль — и это настоящий авангардный персонаж, проживший жизнь по заветам Джона Кейджа.

Сознания изменены депривацией сна — осматриваем центр города. На главной площади гигантская голова Ленина и одиночный пикет против некачественной медицины. Протестующий сбивчиво рассказывает о своей борьбе с врачами и попытке насильственной госпитализации в психушку.

Окрик сзади: «Поезжайте в этнографический музей!» Следуем анонимному приказу: 10 километров от города, маршрутка в национальном стиле. Масштабный скансен сразу открывает языческую жизнь Бурятии: святилища полны монеток и обвязаны лентами. Археологические памятники сложно отличить от случайных камней, рельефы-петроглифы едва видны. Это наблюдение определит эстетику многих ленд-артовских объектов (и заставляет вспомнить о сложно различимых петроглифах Онежского озера).

До города бесплатно везет бурятская дама на огромном джипе: маршрутки ходят только к музею — но не от него.

Улан-Удэ

В театр приезжает один из его начальников и мягко выписывает: «Сами видите — ремонт, мест нет, шум» — и вручает адреса дорогих хостелов. Немного подумав, немедленно бронируем отель вдвое дешевле. «Гоби» — название точно соответствует дальнейшим планам.

Поспав, художница встречает закат на берегу Уды: горы, острова, пустынные стадионы. Едва стоящие на ногах местные жители дракой разрешают спор о шаманизме.

Город залило — пережидаем в историческом музее; рассматриваю атлас тибетской медицины. Под мостом набираем гору камней — материал для первой работы.

Граница

Два здания страховщиков: государственное и фальшивое. Представитель фальшивого подбегает первым и немедленно пытается обмануть водителя: это автобус, автобус — нужны другие права.

Через лужи брошены доски. Постоянно подбегают менялы.

70 километров к югу от Дархана

Из города выехали с трудом: трассы перекрыты. В грязи десятки завязших тачек; трясет так, что это становится материалом для полевых записей. Ночь, бездорожье, ресторан и супермаркет.

Наран-Туул

Большими ножницами режет разноцветный войлок. Шапки там, металл тут, еда там. Торгуясь, снижаем стоимость шапки вдвое — 45 тысяч вместо 90. По возвращении в родные трущобы тепловой удар; столы тяжелые, даже если тащить их на голове.

В бреду видится: сколько треугольников на туалетной бумаге, столько и кризисов в путешествии.

Дэлгэрцогт

Столовая пуста, умывальник сломан. Жестами поясняем: хотим есть, нас девять.

Хозяйка с полуголым подростком начинают готовить — через час у нас бараний суп с бараньими пельменями.

Плоскость

В небе — Млечный Путь. На почве — гигантские кузнечики (толще большого пальца, хвост напоминает жало). Посередине — ЛЭП. С утра всматриваешься в разнообразие ландшафта: норы, камни, цветá травы.

Бага-Газрын-Чулуу

Еще одно ключевое словосочетание: сновидческие формы (слоистых скал). В тенях наслоений — лужица. Щитни копошатся, бараны блеют, слышно эхо. Печет.

Остался ли здесь кто-то трезвый: волшебный чернослив, читинская водка…

В лагере череп на шесте — едва стоя на ногах, опрыскиваем его водкой. Наверное, это аутентичный ритуал. С утра товарищ предлагает зарезать жертвенного барана на вершине — принести его Солнцу. Сплю вместе со скальным массивом, отражаю небо в светящемся третьем глазе мертвого барана.

Электричества почти нет: генератор запустить удается с трудом (ответственные за запуск не читают инструкций по эксплуатации). Композиторка прячется в расщелинах скал и кричит от дневных кошмаров.

Днем селевой поток — вечером дискотека: эмбиент мешается с битами, мотыльки бесятся на индустриальном рейве.

У газели отказала половина двигателя.

Мандалговь

В мастерской поют птицы, автомеханики освящают тачку. В честь Монголии пиво с водкой — три стакана удовлетворяют настойчивое гостеприимство ремонтников (туристы менжуются и пугаются).

Даланзадгад

Ночной холод; плоскости, покрытые мелким щебнем. На въезде в город — закрытые ворота, неработающие заправки и предупреждения о вспышке кори. Машина глохнет на центральном бульваре — на поломку собираются таксисты и помогают газели добраться до юрт.

Местные и наш водители объезжают ремонтников и мастерят сцепление из металлолома. Наш удовлетворен: «Это настоящий апокалипсис, круче, чем Burning Man!»

Черчу (невидимый) моностих на руинах совмода; синхронно с туристами обнаруживаем водку, соленые огурцы и горячий душ. К утру туристы испаряются — мы вздыхаем с облегчением.

Ёлын-Ам

Ледяные ливни, ледяные ручьи, горячие хушуры, стук камней, падающих с вершин; поросль можжевельника (срывать нельзя — нужно 700 лет, чтобы здесь восстановился лес) и опять водка. На шаманской каменной пирамиде оправа очков (ничего удивительного: им приносят в жертву и костыли, и покрышки).

Камни скользят и осыпаются прямо под ногами; часто думаешь: «Вот и всё, полетели».

По утрам через лагерь прогоняют табун лошадей. Играю в аутические игры на берегу ручья. Сочиняет саунд-экскурсию по горам.

Төхөн

Вдалеке озеро, но расстояния обманчивы; офлайн-карты безбожно врут. То и дело падаем в грязь, протыкаем руки и ноги колючками. Километрах в десяти чья-то дискотека. Водка заканчивается.

Пишу детскую музыку, пускаю мыльные пузыри, забрасываю мемориал Войне. Художница наклеивает на землю лунные дорожки — солнце окончательно сжигает руки; они распухают, и кожа становится полупрозрачной.

Дорога в пески

На границе межгорных котловин одинокая юрта. Офлайн-карты пишут: это секс-шоп.

Пытаемся въехать в стадо верблюдов, верблюды разбегаются — машина глохнет.

Через несколько километров она заглохнет окончательно. Нас берут на буксир: стиль вождения — монгольские горки. Вещи летают по салону, люди подпрыгивают до потолка.

Хонгорын-Элс

Пески уже близко, но до вершин дюн еще два ручья. Спускаемся в долину и аккуратно шлепаем по грязи: композиторка боится раздавить неторопливых местных лягушек, а писательница с трудом преодолевает пересеченную местность.

Играют регтаймы на песке и новые танцевальные треки, снимают луну и пивные банки, размышляют о квир-агентности барханов; когда чернослив подействует — разденутся и начнут бегать по барханам, наблюдать за метеорным дождем, обсуждать формирование Солнечной системы и принципы термоядерного синтеза. Прониклись трепетностью стайной организации: греем друг друга, скучившись спальниками, маленькие млекопитающие.

Ветер переходит в песчаную бурю. Луна скрывается за горизонтом. Шторм, всепроникающий песок, холод и звезды — час быка. Кажется, это и есть то, зачем мы здесь; уже неважно, получится ли отправиться дальше.

Хонгорын-Гол

Газель ждет нас у моста через ручей. На берегу собираются пожилые экскурсанты — рисуют пейзажи. Под мостом можно мыться и загорать на водопое (в фекальных водах и ароматах). Водитель и диджей отправляются собирать селитрянку — ягоду с верблюжьих колючек. Генератор мертв. Через пару дней нас буксируют на шиномонтаж.

В песках — минилитический монумент, на VR-камере — полет песчинок и горизонт.

Сэруун-Булаг

Собрались проповедовать буддизм песчинкам: вместо дюн оказались в болоте. Правые сандалии всосаны илом. Заночевали на кочке, среди коней и верблюдов.

Декламируем «Сутру золотого света» и окуриваемся верблюжьим говном (в сутре упоминается коровье, но коров в Гоби маловато). С рассветом выбираемся в пустыню и радуемся многоцветью растений.

Дугуй-Засвар

По-русски — «шиномонтаж». Застряли, из Улан-Батора везут запчасти. Ветер порвал палатку, и ночью по нам бегают грызуны. Пресная вода кончается — пьем местную солоноватую. Хозяин монтажа приносит нам куски свежезарезанного барана, еда перепадает от немецких туристов и сотрудников эколагеря (в локальном магазине — пиво, сникерсы и бомжпакеты втридорога). На бочке с водой ловит 4G. Ставлю в пустыне памятник стихиям, работаю с фрагментами текстов.

Композиторка и писательница читают: в газели Бренер, Малапарте, Милош и монография об Алексее Ремизове; у нас книги о монгольских мифах и орхоно-енисейских рунах.

Запчасти не помогли. Вывозят из пустыни как скот — на джипе без сидений. Из-под машины разбегаются зайцы, шофер поет протяжные песни. Газель сможет тронуться лишь через месяц (жители пустынь берут водителя на полный пансион).

Вокзал и Яма

Лагерь разбит на автостоянке. С утра отправляюсь на поиски вокзала и обменника — билетов на сегодня нет; еще одну ночь мы здесь. Катаемся на мини-электробусах, едим мини-арбузы. Пьем в местной Яме самую дешевую местную водку (закусываем хушурами), местная молодежь пытается поставить монгольский рэп на планшете, но пугается телеграма. Ночуем у входа на вокзал — будущий пассажир предлагает нам водки и засыпает рядом. C утра он глотает блевотину.

В автобусе на Краснобогатырск — монгольская и корейская попса, русский «Голубой огонек», украинские патриотические песни. В мандалговьской хушурной ору на неторопливых сотрудников — они возвращают вдвое больше заплаченного. Уровень агрессии растет.

Улаанбаатар

Вокзальный таксист в начале поездки поднимает цену вдесятеро. Вылезаем, разгружаемся, орем; хочется драки.

На западной окраине города — автобусы в Россию. С утра вопрос: как поменять деньги? Выходные: все банки закрыты, все указанные в гугле обменники закрыты навсегда. Набрела на небольшой переулок: валюту меняют в каждом доме.

В посольстве объясняем проблемы газели. Водителю предлагают помощь с документами и платную эвакуацию (через месяц окажется — посольство не может выдать справку на монгольском, а справку на русском выдает неправильную).

Один за другим обходим центральные монастыри: в главном требуют денег за билет — прокрадываемся мимо кассы, на выходе улепетываем от жадных монахов. На сувенирных прилавках торгуют нефритом и навозом.

В художественном музее — гневные черные боги, в бывшем музее Ленина — монгольские динозавры. На закате идем через весь город: на открытом огне жарятся шашлыки, в баптистской церкви поет рок-группа, на главном проспекте — памятник певцу демократической революции.

Шэнэхэнский квартал, Измайловский остров

До шапки писательницы [докапывается] бухарик. Рамсим. Мест в отеле на всех не хватает — разделяемся. Пока писательница и диджей ловят тачку, к ним пристают еще раз: водитель угрожает гопам прострелить колени; в такси палят из травмата.

Назанимали денег на обратную дорогу — тут же освободились дешевые билеты: с утра закупаемся травами на рынке, книгами — в библиотеке, дегустируем местную высокую кухню (кликуша: «Ты террористка, из-за тебя „Боинг“ упадет на город, все погибнут, а меня в психушку посадят».).

На реке острова с именами московских районов: луга, лужи, комары и бездорожье. Там финальный концерт: композиторка ставит написанные треки, диджей готовит сет, зрители съезжаются на рекламу в пабликах.

Пиво, настойки, самогон, снова пиво, корпус колонки разбит, «Мне обязательно блевать посреди площади?»

Москва

У писательницы — черновик книги, у композиторки — черновик альбома, у художницы — документация полутора десятков работ для выставки. Кажется, экспедиция прошла успешно.