Не только «Оно»: ужасы на бумаге

Марк Z. Данилевски «Дом листьев»

Самый старый на свете сюжет ужастиков: семья въезжает в новый дом, дом начинает чудить. Загадочное здание из «Дома листьев» устроено, как Хогвартс пополам с фильмом «Куб». Комнаты меняют размеры, коридоры играют в пятнашки с лестницами, вдали рычит какой-то минотавр.

Но секрет «Дома листьев», конечно, не в этом. Это изобретательный роман, сшитый на живую нитку из воспоминаний, писем, стихов, фальшивых интервью со Стэнли Кубриком, комментариев, примечаний к комментариям, случайных выкриков, просто не пойми чего. Роман говорит с читателем десятком голосов, которые спорят друг с другом, издеваются, путают и, разумеется, врут.

Вслед за текстом Данилевски берет себе в помощники всю книгу целиком. Здесь историю рассказывают не только слова и строки. Цвета, стратегически продуманные опечатки, тщательная имитация типографского брака — всё у хорошего хозяина идет в дело. Данилевски смешивает традицию с экспериментом. Он идет по знакомой дороге — но вверх ногами. «Дом листьев» превращается в настоящий Дом листьев, а читателя затягивает в него, как героев романа.

Это непростое испытание для читательского вестибулярного аппарата, Набоков пополам с «Ведьмой из Блэр»: вас укачает, но вам понравится.

Стивен Кинг «Противостояние»

В конце семидесятых, когда Стивен Кинг стал большой звездой жанра ужасов и мистики, ему пришла в голову отличная идея. А что, если написать нечто совершенно другое, фэнтезийный эпос в духе «Властелина колец» — но в американских декорациях. Итогом этих размышлений стало «Противостояние», самый объемный и сложно устроенный роман Кинга.

«Противостояние» рассказывает о смертельном штамме гриппа, который вырвался на свободу из секретной государственной лаборатории и за пару недель выкосил почти всё население США и сопредельных стран. Оставшиеся в живых счастливчики вынуждены смириться с потерей любимых и попытаться возродить общество из пепла.

Кинг, правда, не очень верит в человечество. Получив после краха цивилизации возможность переиграть историю и начать всё с чистого листа, люди предпочитают расчехлить старые грабли и повторить те же ошибки.

Правда, в пустоши, которая осталась после пандемии, эти ошибки выглядят куда более впечатляюще.

Дэн Симмонс «Террор»

В 1845 году 129 полярных исследователей отправляются к северному побережью Канады искать проход между Атлантическим океаном и Тихим. Домой не вернулся никто; через пару лет поисковые отряды нашли несколько могил да обглоданные человеческие кости. В прошлом году среди льдов наконец обнаружили корабль «Террор», но с тем, что такое страшное произошло в том белом безмолвии, и сейчас не всё ясно.

Дэн Симмонс в «Терроре» смешал историю и вымысел, реальную трагедию и эскимосские легенды о гигантских белых медведях.

От участников не осталось ни дневников, ни судовых журналов, и писателю пришлось собирать информацию о злополучном рейсе по крупицам. Каждая подробность, которую удалось отыскать, пошла в дело, роман настолько достоверен, насколько только может быть. А скрупулезно собрав каркас истории, Симмонс обтянул его кожей своего вымысла.

Каждый участник экспедиции, от которых остались лишь имена в списках экипажей, становится живым человеком, каждая погодная сводка оборачивается таким жгучим холодом, что на страницах вот-вот проступит иней. В итоге «Террор» стал лучшим романом Симмонса, беспощадной барочной историей сотни людей, навсегда застрявших в нечеловеческих условиях.

Джонатан Литтелл «Благоволительницы»

Книга, сама история создания которой похожа на приключенческий роман. Французский писатель американского происхождения на съемной московской квартире написал огромный роман о немецком офицере. Живет Литтелл, видимо, чтобы всех запутать, и вовсе в Барселоне.

Максимилиан Ауэ — нацист-интеллектуал вроде тарантиновского Ганса Ланды, только без очаровательной улыбки Кристофа Вальца. «Благоволительницы» — его извращенная одиссея, в ходе которой судьба бросает Макса то из скучной чеховской Ялты на романтичный лермонтовский Кавказ, настигает шальной пулей в Сталинграде и показывает все неприглядные изнаночные швы войны.

Среди художественных книг о войне «Благоволительницы» торчит, как «Фау-2» на складе новогодних хлопушек.

С одной стороны, она документально точна. Литтелл хватает читателя за шиворот и тащит по траншеям, показывая войну с самой страшной точки обзора. Он понимает, как функционировали концлагеря, знает о зверствах всех сторон конфликта, рассказывает, что такое «сардинная укладка» расстреливаемых — в общем, без кошмаров вам не обойтись.

С другой стороны, «Благоволительницы» хороши не только своей натуралистичностью и смелостью. Это роман, с размаху впечатывающий себя в литературную традицию, напоминающий о Сартре и Гроссмане, ведущий родословную от древнегреческих мифов. Это сочетание низкого и высокого, отвратительного и прекрасного и принесло ему Гонкуровскую премию.