Нерукопожатный: почему Борхесу не дали нобелевскую премию
В 1976 году аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес был одним из главных претендентов на получение Нобелевской премии в области литературы. Слепой библиотекарь, поэт и эссеист, смешивавший реальность с выдумкой и во многом предвосхитивший постмодернизм, казался идеальным кандидатом. Но всё изменило одно рукопожатие.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2017/08/Borxes-5.jpg)
Хорхе Франсиско Исидоро Луис Борхес Асеведо родился в 1899 году в Буэнос-Айресе на улице Тукуман. От матери, португальской еврейки, он унаследовал голубые глаза, а от отца — точнее, стаффордширской бабушки — глазную болезнь и любовь к английскому языку.
Уже в шесть лет он начал писать, а в десять — переводить (сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц»).
Многие литераторы острили, будто Борхес — английский автор, пишущий по-испански.
Он и сам признавался, что многие рассказы он сперва писал на старомодном бабушкином английском, а лишь затем переводил на родной язык. Читал маленький Хорхе запоем и с детства был завсегдатаем Национальной библиотеки, которую позже возглавит.
В 1914 году семья Борхеса поехала в Европу: отец должен был лечиться, но Первая мировая заставила отложить возвращение в Аргентину на несколько лет. В Женеве Хорхе пошел в школу, изучил французский и начал писать стихи на французском. А позже Борхесы переехали в Испанию, где юноша присоединился к течению ультраистов — местных футуристов. Ультраисты провозглашали первичной ячейкой и целью поэзии метафору, и это видно в первых опубликованных стихах Борхеса. Его трамваи, патрулирующие проспекты «с ружьем на плече» вполне оценил бы Маяковский, читай он по-испански. Тем более в тот период обычно аполитичный Хорхе ненадолго попал под влияние революционеров и даже хотел назвать свою первую книгу стихов «Красные псалмы». Увлечение левыми идеями скоро пройдет, но еще долго будет аукаться, когда писателя не будут пускать в США.
В 1921 году Борхес наконец вернулся в Аргентину. Отец одолжил ему триста песо на издание первой книги. В сборник «Жар Буэнос-Айреса» вошли тридцать три стихотворения, а обложку нарисовала его сестра Нора.
За год Борхес смог продать фантастические 27 экземпляров дебютного сборника. «Хорхе, ты становишься знаменитым», — саркастично отметила мать.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2017/08/Borxes-3.jpg)
В Аргентине Борхес познакомился с другом своего отца Маседонио Фернандесом, в котором нашел учителя и ментора. Борхес признавался: «В те годы я почти переписывал его, и мое подражание вылилось в пылкий и восторженный плагиат». В фернандесовской афористичности и любви к парадоксальному юмору легко разглядеть ростки будущего гения Борхеса.
В одном из писем младшему другу Фернандес извинялся за сорванную встречу: «Я так рассеян, что уже шел к тебе, но по дороге вспомнил, что ocтался дома».
Тогда же Борхес перенес первую из восьми будущих операций на глазах. Они не помогут: Борхес, как и его отец, ослепнет к 55 годам.
К 1930-м годам опубликовал уже семь книг, основал три журнала, вел колонки там и тут, перевел несколько произведений Вирджинии Вульф — его карьера начала стремительно развиваться. Тогда же он познакомился с юным писателем Адольфо Биой Касаресом, вместе с Касаресом он участвовал в создании нескольких антологий и писал детективные рассказы о доне Исидро Пароди. Наконец, Борхес постепенно перешел от поэзии к причудливой прозе, которая его и прославила.
Впрочем, в глубине души он навсегда остался поэтом. Это заметно в его экономном и изобретательном стиле, лаконизме борхесовских рассказов. По словам критика Инны Тертерян, «в его классически чистой прозе нет буквально ничего необязательного, но есть все необходимое. Он отбирает слова, как поэт, стесненный размером и рифмой, тщательно выдерживает ритм повествования». Именно потому Борхес не замахивался на романы: его привлекала малая прозаическая форма, метафорами в которой могут быть не отдельные образы, а целые произведения.
В конце 1930-х годов Борхес похоронил сперва бабушку, потом отца и стал кормильцем семьи. Он поступил хранителем в муниципальную библиотеку Мигеля Кане, где прошли его «девять глубоко несчастливых лет». Это сетование можно счесть позерством, но маленькая библиотека не была спокойным местом. «Сотрудники-мужчины интересовались только конскими скачками, футбольными соревнованиями да сальными историями», — вспоминал Борхес.
Однажды читательницу изнасиловали по пути в дамскую комнату. Сам Борхес разбил голову и едва не погиб от сепсиса.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2017/08/Borxes-2.jpg)
Впрочем, именно в тот период появились первые его шедевры: «Пьер Менар, автор „Дон Кихота“», «Тлен, Укбар, Орбис Терциус», «Лотерея в Вавилоне», «Вавилонская библиотека», «Сад расходящихся тропок». Как и Дон Кихот, Борхес считал, что «истории вымышленные только тогда хороши и увлекательны, когда они приближаются к правде или правдоподобны». В своих рассказах он смешивал выдумку с историческими событиями, реальных лиц (в том числе самого себя) с фальшивыми. Он так изощренно запутывает следы, что только специалист может разобраться, какие из цитат он выдумал, а какие и впрямь позаимствовал из реальных книг. Если фантастическая действительность романов Гарсии Маркеса и Жоржи Амаду подпитывалась фольклорными источниками, то у Борхеса реальное и фантастическое до бесконечности отражаются друг в друге, как два зеркала.
Слава писателя росла, но как-то неравномерно. Однажды его коллега нашел в свежей энциклопедии имя Борхеса и очень удивился тому, что имя и дата рождения писателя совпадают с именем и датой рождения библиотекаря. Ему не пришло в голову, что это один и тот же человек.
Зато имя Борхеса было хорошо известно Хуану Доминго Перону, консервативному политику, который пришел к власти в 1946 году. Борхес довольно недвусмысленно критиковал Перона, называя его мошенником и мужем шлюхи.
В ответ его почтили издевательским уведомлением, повысив в должности до инспектора по торговле птицей и кроликами на городских рынках — то есть фактически исключив из культурной жизни.
Уйдя в «подполье», Борхес не бросил творчество. Его стали переводить на французский, он вернулся к поэзии и даже ненадолго стал президентом Аргентинского союза писателей. Через три года, впрочем, Борхеса сняли и с этой должности: умерла супруга Перона, а Хорхе отказался украшать здание союза портретом покойной.
В 1955 году в результате военного переворота партия Перона была свергнута, сам президент бежал в Испанию, а его место занял Педро Эухенио Арамбуру. Нельзя сказать, что он был лучше своего предшественника: правил он жестко, но бездарно, развалил экономику Аргентины и позже тоже был свергнут. Зато преследование Борхеса прекратилось. В том же году его избрали членом Аргентинской академии литературы и назначили директором Национальной библиотеки Аргентины.
К тому времени Борхес уже почти совсем не видел и шутил: «Слава, как и слепота, пришла ко мне постепенно. Я ее никогда не искал».
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2017/08/Borxes-4.jpg)
Именно в это время появилась новелла «Четыре цикла», определяющая не только для творчества Борхеса, но и для всей современной литературы. В ней Хорхе утверждает, что есть всего четыре истории: об укрепленном городе, о возвращении, о поиске и о самоубийстве Бога. «И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их — в том или ином виде», — резюмирует Борхес. Не он придумал классифицировать сюжеты: уже были написаны и «Тридцать шесть драматических ситуаций» Жоржа Польти, и «Тысячеликий герой», но эссе Борхеса отличается дерзостью и лаконичностью. Укладывая всю литературу в четыре сюжета, он будто создает в реальности Вавилонскую библиотеку, на полках которой стоят все книги всех времен.
Писателя наконец зовут читать лекции в США — прежде его не пускали туда, вспоминая о юношеских «Красных псалмах». Борхес начинает собирать коллекцию наград: делит с Беккетом Международную издательскую премию, получает Литературную премию Латинской Америки, а затем — звание почетного гражданина Буэнос-Айреса и уходит с поста директора Национальной библиотеки.
Тут бы ему и получить заслуженную Нобелевскую премию — но в 1976 году он приехал в Чили получать степень доктора Католического университета Сантьяго-де-Чили. Тут-то Аугусто Пиночет и решил вручить писателю Орден Бернардо О’Хиггинса.
Борхес не только имел неосторожность пожать диктатору руку, но и произнес речь о том, как важно бороться с анархией и коммунизмом.
Левацкие шведские академики ахнули и внесли его в список неблагонадежных. Возможно, они слишком близко к сердцу приняли и слова Борхеса о том, что он предпочитает «обнаженный меч потаенному динамиту» — не подколка ли это в адрес изобретателя взрывчатки? Нобель был у аргентинца почти в кармане. Он будто должен был разделить награду с испанским поэтом Висенте Алейсандре. Премия досталась Солу Беллоу.
Впоследствии Борхес говорил, что понятия не имел о том, сколько крови на руках интеллигентного чилийского военного. В годы правления Пиночета погибли больше трех тысяч его политических оппонентов, многие пропали без вести, а десятая часть населения бежала. Несколько десятков тысяч человек эмигрировали в Швецию. Именно их, по словам шведского академика Артура Лундквиста, нобелевский комитет оскорбил бы, отдав премию человеку, который только что получил орден из рук Пиночета.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2017/08/Borxes-1.jpeg)
Скорее всего, Борхес не лукавил. Газет слепой писатель не читал, радио и телевизора не имел и вообще политикой интересовался крайне редко. Узнав правду о действиях Пиночета, он осудил его и подписывал петиции в защиту пропавших без вести людей. В одном из последних интервью он называл себя «не политиком, но человеком этики, не записавшимся ни в одну партию, но разоблачающим зло, царящее на латиноамериканском континенте».
Нобелевской премии Борхес так и не получил — ни тогда, ни позже.
Литературное сообщество не то чтобы простило аргентинца, но решило делать вид, что злосчастного рукопожатия вообще не было.
В 1979 году Борхес получил самую престижную испаноязычную литературную награду — премию Сервантеса. В 1986 году он переехал умирать в Женеву, где прошла его юность.
Борхес стал ходячим оксюмороном: он писал в Аргентине по-английски; его проза в глубине своей была поэтична; он был человеком прошлого, при этом слепым взором предвидев и намного опередив триумф постмодернизма. Он впитал в себя всю литературу прошлого и сам стал героем литературы будущего. В «Имени розы» по монастырской библиотеке блуждает его тезка слепец Хорхе, а герои Джаспера Ффорде то и дело отправляются за справкой в борхесовскую Вавилонскую библиотеку — правда, заведует ею Чеширский Кот. А что до Нобелевской премии — то это шведским академикам стоит терзаться, что гениальный слепец не стал их лауреатом.