Притворщики с нарисованными ранами: что не так с нищими и калеками на картинах Босха
В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла новая книга историка-медиевиста и лауреата премии «Просветитель» Михаила Майзульса «Между Христом и Антихристом. „Поклонение волхвов“ Иеронима Босха». Михаил продолжает исследовать феномен Средневековья, и на этот раз обращается к иконографической символике нидерландского мастера. Публикуем фрагмент главы «Старые и хромые» — о том, почему у калек и нищих на его полотнах то и дело появляются бесовские атрибуты, как совы стали символом помрачения и ереси и зачем инвалиды таскали за собой ампутированные ступни.
В XV–XVI вв. европейские города заполонили крестьяне, согнанные с земли или неспособные с нее прокормиться из-за перенаселения, люди, бежавшие от эпидемий, беженцы, спасавшиеся от мародеров, (лже)паломники и профессиональные бродяги всех сортов.
По сравнению с предшествующими столетиями отношение к ним стало намного более жестким и нетерпимым. Власти стремились изгнать нежелательных нищих из своих пределов, отделить своих бедняков от пришлых, а настоящих калек — от мошенников.
Одним из инструментов регламентации и контроля стали жетоны или нашивки — своего рода лицензия на сбор милостыни. Эта практика, известная с XIV в., приобрела особый размах в XVI в. Такие знаки выдавали местным беднякам (часто при условии достойного поведения) и объявляли вне закона всех остальных бродяг и побирушек.
Нищих, заполонивших города, обвиняли в том, что большинство из них просит милостыню лишь из нежелания трудиться; что их болезни и увечья — кара, посланная за пороки, либо просто обман: раны нарисованы, ампутированные конечности — хитро подвернуты и забинтованы, кожа желта, потому что они натерли ее водой с конским навозом, и т. д.
На исходе Средневековья были очень популярны разнообразные перечни типов нищих, бродяг и их трюков. Самый известный из них, «Книга бродяг» (Liber vagatorum), с конца XV в. бытовал в германских землях в рукописной форме, в 1509 г. был напечатан, а потом неоднократно переиздавался и переводился на другие языки.
В таких каталогах фигурировали и нищие (Spanvelder), которые специально уродовали себе ноги, чтобы изобразить раны.
Побирушек-мошенников изобличали Себастьян Брандт, Эразм Роттердамский и Мартин Лютер. Так, Эразм в «Разговорах запросто» (Colloquia familiaria, 1524 г.) вывел двух попрошаек с говорящими именами: Ирид (т.е. потомок Ира — наглого нищего из «Одиссеи» Гомера) и Мисопон (по-гречески — «ненавидящий труд»).
Еще несколько недель назад Мисопон был одет в обноски и покрыт язвами, а теперь Ирид увидел его с гладкой кожей и в прекрасных одеждах. Как же он так быстро преобразился? Мисопон объяснил, что всю «красу», т.е. раны и струпья, он «навел на себя сам — смолою, серою, клеем, тряпицами, кровью, разными красками». Но теперь нашел новое, более прибыльное занятие — искусство алхимии.
Поскольку в культуре позднего Средневековья нищета и увечья все чаще ассоциировались не с праведной бедностью и смирением, а с мошенничеством и пороком, калек нередко изображали среди детей дьявола и клевретов Антихриста.
В немецком Апокалипсисе, созданном около 1420 г., человеке собакой на поводке, а за ним калека на деревяшке замыкают вереницу грешников, выстроившихся, чтобы принять на чело «знак зверя» (рис. 1). Это иллюстрация к строкам «Откровения» (13:16–18):
«И он [двурогий зверь — Лжепророк] сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя [Антихриста], или число имени его».
Читайте также
На миниатюре мы видим череду «малых и великих, богатых и нищих, свободных и рабов». Часть из них, судя по головным уборам, иудеи. У второго и четвертого персонажей — шапки похожие на разные варианты юденхута, а у третьего, который держит в руках кошель (традиционный атрибут алчности и ростовщичества), на одежде виден желтый кружок — то ли застежка, то ли еврейский знак.
По версии Дебры Стриклэнд, человек с собакой и идущий за ним калека с костылем и на деревяшке символизируют лжепаломников, которые на самом деле просто бродяги и побирушки.
В любом случае эта пара возвращает нас к «Искушению св. Антония» Босха. Там к столу, за которым происходит антимесса или колдовской ритуал, подходят двое музыкантов (рис. 2).
У первого из них свиная или кабанья морда. Он ведет на веревке собачку, одетую в шутовской колпак, а на голове у него сидит сова — один из главных символов помрачения, иноверия и ереси. У второго, старика в белом, нет правой ступни. Он ковыляет на деревяшке, а из его забинтованной культи торчит коготь.
Судя по тому, что правой рукой он держится за плащ монструозного товарища, а в левой у него тонкая длинная палка, он вдобавок слеп. Эта парочка (нищие мошенники? демоны в облике странствующих менестрелей?) точно не должна была внушать зрителю сочувствие.
Босх вообще не жаловал калек. На «Страшном суде» (Вена) он изобразил птицеголового демона с одной короткой или ампутированной ногой (из культи в обе стороны растут когти), который вышагивает на двух костылях (рис. 3). За спиной у него огромная корзина, а в ней еще один демон держит перепуганного грешника.
Калеки предстают в облике бесов, а бесы — калек.
Спустя примерно полвека после смерти Босха их родство — только в целях юдофобской пропаганды — было обыграно на фронтисписе немецкого памфлета «О респектабельности евреев» (Der Jüden Ehrbarkeit, 1571 г.), который обличал ростовщичество.
Там изображена чудовищная процессия: впереди шествуют два звероподобных беса с копытами или птичьими лапами, а сзади на свинье или на кабане, который тянется к куче испражнений, едет третий демон, играющий на волынке. Все они одеты в плащи, к которым пришиты еврейские знаки в форме колец. У второго из демонов, как у музыканта с «Искушения св. Антония», ампутирована ступня, и он ковыляет на деревяшке (рис. 4).
Если присмотреться к птицеголовому демону, которого Босх изобразил на «Страшном суде», мы увидим, что у него на ноге — так же как на ноге Антихриста — виден белый круг, из-под которого сочится кровь. И похожие раны, которые то ли покрыты белой коростой, то ли чем-то залеплены, появляются у его персонажей еще не раз.
На правой створке «Страшного суда» с внешней стороны изображен богато одетый юноша. По одной версии, это св. Бавон (франкский аристократ, раздавший свое имущество бедным, небесный патрон Гента), по другой — св. Ипполит. У его ног толпятся нищие и калеки, которых он готов одарить монетами из кошелька, висящего у него на поясе.
Один из недужных лежит за спиной святого. Перед собой на тряпочке он, чтобы разжалобить прохожих, положил свою ампутированную ступню, возможно «съеденную» гангреной, вызванной эрготизмом, или «огнем св. Антония», как его называли в Средневековье. А на его скрюченной руке виден такой же странный кружок (рис. 5).
Может быть интересно
Борода, лысина и колесо с глазами: как менялось изображение ангелов от Античности до наших дней
В загадочном «Саде земных наслаждений» белый кровоточащий круг, только прикрытый бинтом, изображен на «ноге» так называемого Человека-дерева, возвышающегося посреди преисподней (рис. 6). А на «Несении креста», созданном кем-то из подражателей Босха около 1530–1540-х гг., такой же круг появляется на лбу у «безумного» разбойника (Гестаса), которого распяли рядом с Христом (рис. 7).
В отличие от еще одного, «благоразумного», разбойника (Дисмаса), перед смертью признавшего Иисуса Сыном Божьим и попросившего его помянуть в Царствии небесном (Лк. 23:39), Гестас продолжал богохульствовать и после смерти, в соответствии с христианским преданием, отправился в ад.
Во фламандском и немецком искусстве XV–XVI вв. истязателей Христа и тех, кто хулил его на Голгофе, часто представляли утрированно безобразными: с агрессивно осклабленными пастями, хищно загнутыми или вздернутыми носами, тощими или, наоборот, разжиревшими лицами. Но этого было мало.
Вдобавок их изображали с разными физическими дефектами, которые должны были подчеркнуть их порочный нрав. У многих из них на коже видны прыщи, нарывы или какие-то пятна, демонстрирующие «проказу», разлагающую их души (рис. 8).
Очень часто у мучителей и палачей на головах нет ни одного волоса, а на коже видны какие-то порезы или гноящиеся ранки. Мастер Страстей из Карлсруэ около 1450 г. изобразил, как, по приказу Пилата, четверо воинов возлагают на голову Христу терновый венец. Перед ним на коленях стоит человек в одежде, похожей на шутовскую, который глумливо протягивает ему тростинку — скипетр.
На его коротко стриженной голове видна рана, а на ней сидит муха. А у Яна Провоста в сцене Распятия воины, решившие разыграть в кости хитон Христа (Ин. 19:23–24), дерутся друг с другом. У одного из них — старика в желтом, которому вонзили в руку кинжал, — на бритом черепе наклеен пластырь (рис. 9 слева).
Полностью бритая голова в Средние века служила знаком позора и отверженности (не забудем, что тонзура, которую выстригали на головах клириков, напоминала об их смирении и отказе от мирских почестей). Волосы, как известно, сбривали безумцам — это видно по многочисленным изображениям дураков, одержимых и профессиональных шутов (рис. 10).
Медицинские трактаты предписывали брить сумасшедших, чтобы прикладывать к их головам компрессы из охлаждающих трав (призванные погасить пылающий в черепе жар) или пускать из подкожных вен кровь. Потому вероятно, что ранки и пластыри на бритых головах мучителей Христа подчеркивали их безумие и помрачение.
На позднесредневековых изображениях так же бывает залеплена голова и у обычных нищих, которым подают милостыню (рис. 9, справа). Однако в иконографии проявления болезни часто перетолковывали на зловещий лад и превращали в знаки отверженности и принадлежности к миру зла.
На «Несении креста», которое мы только что упоминали, неизвестный подражатель Босха, похоже, заменил обычный «пластырь» на кровоточащий круг, какой мог видеть на «Поклонении волхвов», в «Саде земных наслаждений» или на какой-то еще работе.
Трудно сказать, какой именно смысл сам Босх вкладывал в этот знак: разложение плоти как разложение души; указание на уловки нищих-мошенников; напоминание о еврейской кровоточивости? Однако на «Поклонении волхвов» белый круг, из-под которого сочится кровь, очень похож на гостию — и это сходство явно не было случайным.