Мученица за старую веру: боярыня Морозова за пределами картины Сурикова

Раскол русской церкви в середине XVII века — значимое историческое событие, породившее такой религиозный и культурный феномен, как старообрядчество. Люди, не принявшие церковную реформу Никона, неожиданно оказались в положении бунтарей, в том числе политических, ведь в XVII столетии религиозное равнялось общественному. Долгое время сторонницу старой веры боярыню Морозову оберегало от опалы ее положение в обществе: приближенная ко двору, она носила одну из самых родовитых фамилий на Руси и дружила с женой царя Алексея Михайловича, которая регулярно за нее заступалась.

Овдовев, Морозова унаследовала (формальным наследником был ее сын Иван) огромное состояние своего мужа Глеба Морозова и своего деверя Бориса Морозова, а ее младшая сестра Евдокия Урусова была обручена с троюродным братом царя Алексея Михайловича. Протопоп Аввакум, лидер старообрядцев, сожженный в срубе за непокорность, удивлялся их готовности идти ради веры отцов на любые жертвы: «Как так, государыни, изволили с такой высокой степени ступить и в бесчестие вринутися!» Еще больше это волновало бояр: знать восставала против казни бунтарок, потому что вслед за их головами могли полететь и другие. Так на глазах современников разворачивался конфликт между Алексеем Михайловичем и Феодосией Морозовой. Автор «Повести о боярыне Морозовой» передает такие слова царя: «Тяжко ей братися со мною — един кто от нас одолеет всяко». Оснований верить в подлинность этой цитаты у нас нет, но именно так видели это противостояние старообрядцы.

Феодосия Морозова и Евдокия Урусова были духовными дочерьми протопопа Аввакума и пошли по его стопам.

Как-то он написал Морозовой: «Дочь ты мне духовная — не уйдешь у меня ни на небо, ни в бездну». После многочисленных попыток переубедить боярыню, царь приказал заточить ее в монастырь (именно туда ее везут на картине Сурикова), а затем, поскольку наказание не возымело действия, ее стали пытать и морить голодом. В «Повести о боярыне Морозовой» описывается, как сестер и их единомышленницу Марию Данилову истязали на дыбе, секли на морозе и мучили раскаленным железом. Ни одна из них так и не отказалась от своих свои убеждений.

***

В XXI веке легко счесть, что поведение сестер объяснялось исключительно религиозным фанатизмом. Автор «Повести…» передает ответ старшей из них на упрек в том, что она покинула своего сына Ивана: «Не хощу, не хощу, щадя сына своего, себе погубити! Аще и единороден ми есть, но Христа аз люблю более сына». Стоит понимать, что это слова святого, а не обычного человека — так требовал изображать мучеников канон. В письмах же мы видим сестер совсем по-другому: там они вызывают сочувствие, проявляют слабость и материнские чувства. Они не всегда единодушны и порой ссорятся, однако выдерживают испытание до конца.

По всей видимости, сохранилась лишь малая часть их переписки с «внешним миром», а те письма, что нам известны, были обнаружены в архиве Приказа тайных дел.

В одном из писем к Аввакуму боярыня Морозова просит совета насчет выбора жены для Ивана: «Где мне взять — из добрыя ли породы, или из обычныя? Которые породою получше девицы — те похуже, а те девицы лучше, которые породою похуже». Для нее важна приверженность ее ребенка «настоящей вере», и она просит духовного отца помолиться об Иване, чтобы «Владыко сына моего в християнстве застал и покаянии».

Сын боярыни умер в юном возрасте, уже после того, как его насильно разлучили с матерью. Писем, где Морозова упоминает Ивана, не сохранилось, но из ответов протопопа мы можно восстановить ее слова: «Главы не сохранил! Главы не сохранил!» Аввакум, в свойственной ему манере «яростного воспитания», бранит ее за то, что она скорбит по праведно погибшему сыну, и называет «грязью худой». Он указывает, что ранняя смерть ребенка — это воля Христа, а без матери Иван мог бы впасть в грех, отречься от настоящего христианства и начать «баб воровать». Впрочем, после смерти духовных дочерей Аввакум и сам не смог сдержать чувств и написал страстный текст в жанре плача: в нем он проклинает врагов и заклинает «небо разверзнуться, а землю расколоться».

Среди старообрядцев случались и раздоры. В «грамотках», адресованных Аввакуму, боярыня Морозова пытается убедить его в интриганстве Федора, духовного сына протопопа.

Причина конфликта неясна, однако завязывается спор, и Аввакум нещадно бранит Морозову за посягательства на его наставническую власть. Опечаленная боярыня пишет Анастасии Марковне, жене духовного отца, и жалуется на козни Федора: «Прежде сего мутил он мне на твоих детей всячески <…> А как я отказала ему, и он всем стал мутить на меня <…> и так поносил, что невозможно не токмо писанию предать, но и словом изрещи невозможно». Она подозревает, что «батюшка» Аввакум не получает ее «грамоток», и упрекает детей Марковны в чтении чужих писем: «Откуду вы взяли то, что прочитать чужия грамотки? В котором правиле взяли?»

Во время совместного пребывания в заключении между сестрами и Марией Даниловой также случались конфликты, причины которых неясны. В их ссору активно вмешивался Аввакум, получавший послания с жалобами. Он сурово бранит их и наставляет отбросить то, что связано с «женским бытом», хотя при этом оправдывает собственные догматические споры с другими старообрядцами (известно также, что в ходе идейной борьбы он подговаривал стражников вредить тем, кто с ним не согласен). Аввакум напоминает страстотерпицам, что боярыня держит «ангельский титул» (она постриглась в монахини) и называет ее «главой». Саму же Морозову он умоляет быть поласковей с теми, у кого еще осталась жизнь за пределами тюрьмы: «Ты уже мертвец, отреклася всего; а они еще, горемыки, имут сердца своя к супружеству и ко птенцам. Я и мужик, а всяко живет».

*******

Боярыня Морозова окончательно оторвалась от мирской жизни после смерти Ивана, а у ее сестры остались на воле три ребенка — Василий, Анастасия и Евдокия. Нам известны двенадцать писем, которые Урусова отправила своим детям. Эти небольшие тексты по праву могут считаться значимым памятником женской письменности XVII века. В них Урусова переживает из-за предательства мужа, забывшего ее, умоляет Василия не пить вино и просит детей писать ей почаще: «Ох, светы мои, не ленитесь писать ко мне; будет и то время, любезные мои, что и станете на том плакать, что не часто писали ко мне и рады бы написали, да и не будет к кому писать».

В каждом письме Урусова настойчиво поучает детей держаться в вере и с ней умереть, постоянно молиться по старым правилам и любить друг друга.

Порой ее «грамотки» напоминают духовные послания — характерный для древнерусской литературы жанр, в котором церковное лицо наставляет адресата. Она уже не надеется встретиться с сыном и дочерьми в земной жизни и мечтает увидеть их в раю: «…обрадуйте, светы мои, сердце мое сокрушенное, чтобы мне в сем веку и в будущем о вас радоваться». Напористость ее поучений легко объяснима: по письмам можно проследить, как растет недовольство Урусовой сыном, отказывающимся прислушиваться к материнским советам. Она просит Анастасию и Евдокию повлиять на брата и быть с ним «ласковыми», поскольку сама не справляется. Очевидно, дочери были полностью на стороне матери.

Евдокия Урусова идет на крайние меры, предупреждая Василия, чтобы тот не называл ее матерью, если впадет в грех: «…и ты скоро умрешь, и тамо станешь в будущем мучиться, и меня не нарекай уж себе матерью, уж не мать я тебе, буде ты возлюбишь нынешнюю, новую [веру]». От угроз она переходит к ласке и нежным обращениям: «Ох, светы мои, три птенца сирые! Ох, мои светы утробные и возлюбленные… <…> Вручаю вас свету-творцу своему, его ради, света, оставила вас». Мать называет детей «сиротами» и словно бы готовит их к своей смерти, прося представить ее «без дыхания лежащу». Урусова сочиняет обращения к самой себе от лица детей и постоянно просит прощения — помимо отражения ее эмоционального состояния это еще и один из аспектов религиозной практики, подразумевающей неизбежную греховность каждого человека. Местами упоминаются также бытовые подробности, касающиеся адресатов: «Да спаси вас, светов моих, Христос, что прислали ко мне полотеночек, все до меня дошли, светы мои, и впредь не покиньте меня; и как у вас лучится денег, и вы, светы, пришлите на нужду мне, что вам Бог известит».

Эпистолярное наследие Евдокии Урусовой — удивительный образец нравственной культуры XVII века.

Из письма протопопа Аввакума мы узнаем, что даже перед смертью она писала духовному отцу о своих детях: «Зело покойница перед смертию тою докучала мне о них, горько сокрушаючись, — и о грехах тех кается и о них кучится».

Феодосия Морозова и ее младшая сестра умерли в земляной тюрьме от истощения. В «Повести о боярыне Морозовой» есть описание последних минут жизни Феодосии Прокопьевны, в котором разрушается канонический образ мученицы. Страдая от голода, она просит у стражника калачиков, затем хлеба, сухариков, хотя бы огурец, но получает отказ («Ни, госпоже, боюся»). Предпоследняя мольба Морозовой — похоронить ее рядом с Урусовой, а последняя — вымыть в реке ее рубаху, чтобы она могла умереть в чистой сорочке. Боярыня Морозова скончалась, пережив любимую сестру на месяц. Их тела было приказано запереть в остроге и охранять, чтобы старообрядцы не растащили останки на мощи.

Источники:

Сост., подгот. текстов Демкова Н.С. Повесть о боярыне Морозовой. — М.: Худож. лит., 1991.
Панченко А.М. Боярыня Морозова — символ и личность. Повесть о боярыне Морозовой. — М.: Худож. лит., 1991.
Понырко Н.В. Три жития — три жизни. Протопоп Аввакум, инок Епифаний, боярыня Морозова: Тексты, статьи, комментарии — СПб: Издательство «Пушкинский Дом», 2010.
Понырко Н.В. Протопоп Аввакум в культурной памяти русского народа. Житие протопа Аввакума, им самим написанное/ Протоп Аввакум; соврем. пер. и коммент. Натальи Понырко. — М.: Эксмо, 2017.