Пограничное расстройство личности (ПРЛ) считается одним из наиболее сложных для лечения психических расстройств.
Международная классификация болезней выделяет следующие симптомы ПРЛ:
- расстройство самовосприятия, целей и внутренних устремлений;
- хроническое ощущение пустоты;
- склонность вовлекаться в напряженные и нестабильные межличностные отношения
- саморазрушающее поведение, включая суицидальные жесты и попытки.
Звучит невесело, правда? Расстройство лечится с трудом, основным средством выступает психотерапия.
Мы пообщались с двумя девушками, которым был поставлен диагноз, о том, как они живут с ПРЛ, и спросили врача-психотерапевта, как помочь таким людям.
Люба, 26 лет, IT-специалист, Германия
— Как ты себя чувствуешь сейчас?
— Мое состояние сложно описать одним словом. Вообще, у меня не одно ментальное заболевание. С пограничным расстройством личности и анорексией есть проблемы, в остальном я стабильна — спасибо лекарствам и психотерапии.
— Перед беседой я попросил тебя выразить суть ПРЛ одним словосочетанием. Твой ответ — невозможность выстроить отношения. Как это проявляется?
— Я не могу быть стабильной в любых отношениях: в романтических, в дружеских, в рабочих. Я не могу видеть все в адекватном свете, потому что вижу только черное и белое. Либо все отлично, либо все очень плохо, и меняется это мгновенно. Если сегодня я идеализирую человека и у меня развивается нездоровая зависимость от него, то завтра это может пройти по щелчку пальцев, из-за ерунды: не то сказал, что-то не так сделал — и сразу стал врагом номер один. Или становится резко скучно. Проходит первая влюбленность, и когда у всех начинаются нормальные отношения — у меня они заканчиваются.
— Погоня за страстями — это такой способ скорректировать эмоциональную нестабильность?
— Нет, скорее, эмоции для нас — как наркотики. Люди с ПРЛ часто употребляют алкоголь и наркотики, часто зависимы от адреналина и прочих аддиктивных вещей — нам хочется заполнить себя какими-то эмоциями, но не потому, что ты нестабилен, а потому, что этих эмоций у тебя нет. Ты чувствуешь пустоту внутри и пихаешь туда всякое: разных людей, какие-то занятия, алкоголь и т. п.
— Какой вид терапии ты проходишь, чтобы адаптироваться к ПРЛ?
— Сейчас я меняю психотерапевта. Меняю когнитивно-поведенческую психотерапию на эмоциональный подтип когнитивно-поведенческой терапии, то есть буду учиться именно работе с эмоциями.
— Есть ли в Германии стигматизация психически больных? Как относятся твои знакомые, когда узнают, что у тебя расстройство?
— В Германии никакой стигматизации нет, но и мои русские коллеги тоже знают об этом и относятся лояльно.
Я вообще фанат борьбы со стигматизацией. Я не стесняясь рассказываю о том, что у меня есть ментальные заболевания, все мои коллеги и друзья это знают. На конференциях внутри компании я читаю доклады о ментальных заболеваниях, стараюсь просвещать как можно больше людей. В частности, поэтому я и даю это интервью, чтобы снять стигму заболевания. Я хочу, чтобы люди, которые знают меня как успешного человека, или не знают, но в принципе понимают, что я успешный человек — работаю в крупной фирме, получаю хорошие деньги, живу в отдельной квартире, — осознали: люди с ментальными заболеваниями могут добиться многого, это не конец жизни.
— Что будет сложным в отношениях для партнера человека с ПРЛ?
— Говорю без прикрас: сложно будет все: от бытовых мелочей до отношений в целом. Мне трудно говорить на эту тему, так как у меня не было успешных долгосрочных отношений, кроме единственных, и это были отношения с нарциссом, которые длились 2,5 года. Человек с нарциссическим расстройством личности всегда притягивается к человеку с ПРЛ. Наши расстройства очень гармонично дополняли друг друга. И к сожалению, мучали нас обоих. Но как факт, это был самый долгий союз. Со здоровыми людьми у меня так не получалось никогда. Поэтому здесь никаких советов я дать не могу и, если честно, хотела бы получить их сама.
— Один из симптомов — это расстройство идентичности. Как оно ощущается?
— Ощущается, что у тебя нет личности, нет своих привычек. До 25 лет я даже не знала, что я люблю есть. Живя с каким-либо человеком, я подстраивалась под его пищевые привычки и режим дня. Если я живу с совой, то ложусь и встаю, как сова, и наоборот. Сейчас я живу одна, и мне очень тяжело. Часто бывает, что я не могу себя ничем занять. Начинается паника, потому я не могу быть одна, наедине с собой мне просто плохо. В связи с этим у меня много друзей и знакомых, с которыми я провожу время.
— Ты пытаешься заполнить себя другими людьми?
— Не другими людьми, а частями личностей других. Ты просто не имеешь собственной личности и отрываешь кусочки ото всех. Поэтому я часто подстраиваюсь под людей, веду себя так, чтобы им было приятно. По сути, это неосознанные манипуляции. Сейчас я много работаю с психотерапевтом и лучше понимаю, когда манипулирую. И останавливаю это.
— Можешь ли ты найти положительные стороны у ПРЛ?
— Нет (смеется). Однозначно нет в этом ничего хорошего. Все думают, что это так здорово, потому что ты такой весь эксцентричный и необычный. Но это ужасно и заставляет тебя страдать. И видя, как из-за тебя страдают другие, страдаешь еще больше. Жить с ПРЛ можно, но это тяжело. Обязательно нужна психотерапия. Медикаменты здесь не помогают, разве что успокоят в моменты обострений.
Аня (имя изменено), 22 года, Россия
— Каково твое ментальное состояние на данный момент?
— Сейчас состояние подвешенное. Тревожность берет свое. Но удается порой смотреть «извне», тогда дела выглядят не такими уж плохими.
— Ты боишься стигматизации, сталкивалась с ней?
— Да. С детства я чувствовала отчужденность. Свою импульсивность и внезапную агрессию я до сих пор не принимаю, но выросла я в постоянном чувстве вины. Когда я откровенна с людьми и делюсь своими переживаниями, то оказываюсь для них мягкотелой, ленивой, будто сама что-то себе выдумала, чтобы вызвать жалость. Так выглядит со стороны, и это вызывает еще большую ненависть к себе.
— Когда ты осознала, что что-то не в порядке? Как поставили официальный диагноз?
— После школы. До того был мрачный период: я не знала, куда себя деть, искала опасность намеренно, связывалась с плохими людьми, гуляла по ночам одна — лишь бы со мной что-то случилось. Я была просто потерянной.
Но однажды я попала на лекцию «Феномен суицида в философии и психологии», которую читал практикующий психотерапевт. Тема была близка мне. Я часто думала о суициде во время обострений. После лекции решилась подойти к врачу, но подобрать нужных слов не смогла — заплакала, однако при этом чувствовала, что именно этот человек знает, что со мной происходит. Он все понял и протянул мне визитку, попросив непременно с ним связаться. Меня расположила его отзывчивость.
Записаться на прием к нему сразу не получилось — плотный график. Я, полная чувства стыда за себя и ненависти к себе, пошла к другому «специалисту». В первый же прием он указал мне на то, как я, по его словам, неподобающе себя веду, и в целом был высокомерен. Я не была тогда удивлена, потому что уже привыкла быть виноватой. Но сейчас меня дико злит, что такие люди усугубляют положение с трудом решившихся на откровенность пациентов. Я не говорю сейчас о его навыках как специалиста, потому что диагноз поставил мне именно он, но эмоциональное давление здесь недопустимо. Диагноз помог мне более внимательно относиться к своему состоянию.
— Как твое расстройство сказывается на общении с людьми?
— О, я из тех тихих «пограничников», у которых все переживания — внутри. С виду я приветливая и дружелюбная, все привыкли видеть меня веселой. От этого мне еще тяжелее, но страх быть в одиночестве приводит к полной растерянности. Я будто никто, если никого нет рядом, при этом неважно, кто этот «кто-то»: он может быть совсем не близок мне. Поэтому в моем кругу много приятелей, друг на друга не похожих. И поэтому я позволяю пренебрежительно относиться к себе.
Мое эмоциональное состояние легко меняется. Утро может начаться с депрессивных мыслей, дальше я отвлекаюсь и нахожу радости, потом — в один миг — я впадаю в ярость, не управляю собой, веду себя вызывающе, громко, лезу на рожон.
Люди мне приятны, они вызывают у меня искренний интерес. На расстоянии я умею радоваться за них, принимаю всех такими, какие они есть. Этим людей я и привлекаю. Но если хочешь узнать меня лучше, то потребуется время, чтобы между нами возникло доверие. Потому что окружающих я по умолчанию вижу как обидчиков, додумываю за них гадости, крайне мнительна. И это тоже я в себе ненавижу.
— Занималась ли ты селфхармом?
— Аутоагрессия — тоже некоторая форма селфхарма. Еще были алкоголь, наркотики, намеренно деструктивный образ жизни, связи с людьми, которые мучают тебя. Я била себя по голове, била стены, чтобы наказать себя.
— Как ты адаптируешься? Проходишь терапию?
— В тяжелый период ходила к психотерапевту, он сказал, что мы будем просто разговаривать. Попутно я проходила тесты, отслеживала свое состояние, делилась сокровенным и находила поддержку, за что я ему очень благодарна. Он рекомендовал литературу по моей теме, и, изучив ее, я обрела надежду на выздоровление.
Сейчас я не хожу на прием, но уже знаю, как совладать с тем, что раньше вселяло ужас. Шаг за шагом я иду к преображению.
— Что для тебя главное в работе с ПРЛ?
— Умение отделять свои деструктивные ощущения от реальности. Понимание, что мое восприятие ограничено и часто наносит мне ущерб. Я только начала, еще многому предстоит учиться. Потому что различать это очень тяжело, такое не прочтешь в книжке и не поймешь: «О, вот оно как, теперь буду знать».
— Как ты поймешь, что выздоровела?
— Моменты, когда я ощущала себя собой, чувствовала подъем и энергию, для меня были наивысшим счастьем. Поэтому, когда я приму себя и буду проявлять себя свободно, я пойму, что справилась.
Комментарий специалиста:
Юрий Калмыков, врач-психотерапевт, кандидат медицинских наук
Пограничное расстройство личности не является приговором. Такое вообще редко можно сказать про ментальные заболевания, минимальную поддержку людям с ними предоставить всегда реально. Тут все зависит от тяжести расстройства: в легких случаях люди учатся жить с ним сами, адаптируются интуитивно или читая специальную литературу, оказывают самопомощь. В тяжелых же случаях не обойтись без вмешательства специалиста.
Главным конструктивным навыком для больных ПРЛ является умение видеть полутона жизни, видеть компромиссы, а не только крайности. Романтическому партнеру человека с ПРЛ можно посоветовать быть терпимее к личностным границам своего партнера. Важно не брать на себя роль специалиста, а просто быть рядом, особенно в тяжелые моменты.