От остракизма в Древней Греции до культуры отмены: как общество всегда избавлялось от неугодных

Цифровая гильотина: что такое «культура отмены» на самом деле?

Cancel culture — что это? В публичных спорах термин зачастую используют предельно размыто. Им обозначают и критику, и бойкот, и последствия неудачного высказывания. Однако с аналитической точки зрения культура отмены — вполне определенный общественный механизм. Речь идет о форме социального исключения, при которой группа стремится лишить индивида символического капитала: репутации, профессионального статуса, легитимности голоса и доступа к аудитории.

Чем же отмена отличается от обычного конфликта? Итоговой целью. Человека не хотят переубедить или наставить на путь истинный. Его стремятся вытеснить за границы социальной группы. С этой точки зрения феномен функционирует как разновидность общественного наказания, не закрепленного в праве, но обладающего реальными последствиями. Медиаплатформы усиливают эффект: социальная агрессия в сети превращается в коллективное действие, принять участие в котором может любой желающий. Скорость распространения осуждения при этом зашкаливает.

Чтобы лучше понять современную культуру отмены, можно вспомнить феномен, который Стэнли Коэн определил как моральная паника. В своей книге «Народные дьяволы и моральная паника» он показал, как общество периодически конструирует образ угрозы, резко преувеличивая опасность, исходящую от конкретной группы или фигуры. В рамках социального бойкота этот механизм воспроизводится почти буквально: отдельное высказывание или поступок вырывают из контекста, наделяют символическим значением и начинают воспринимать как симптом более широкой «болезни» общества.

Так, культура отмены начинает играть роль квазисуда, в котором нет процедур, презумпции невиновности и соразмерности санкций. Это сближает ее с доинституциональными формами общественного правосудия, где эмоциональная напряженность подменяет рациональное разбирательство.

По данным опроса ВЦИОМ, лично с культурой отмены сталкивались 11% россиян, а 43% слышали о таком понятии. На Западе феномен развит сильнее: в результатах опроса исследовательского центра Pew Research Center сказано, что о нем знают 61% взрослых американцев.

В США и Европе медийных личностей пытаются отменить гораздо чаще, чем в России. Вспомним, например, недавний скандал с актрисой Сидни Суини и рекламой American Eagle, где пользователи увидели расистский намек на евгенику и превосходство белой расы. Убрать девушку с экранов не получилось, но доверие аудитории было подорвано.

В российском шоу-бизнесе тоже есть примеры культуры отмены: осуждение Регины Тодоренко после высказывания о домашнем насилии в интервью Peopletalk и бойкот участников «голой вечеринки». Из-за распространения феномена некоторые медийные люди теперь опасаются публично выражать непопулярные взгляды из страха быть «отмененными». Формируется неформальный режим социального контроля инакомыслящих, где приговор об изгнании из сообщества выносят его члены. В этой логике социология отмены рассматривает изучаемый феномен как продолжение традиционных практик поддержания конформизма, которые зародились за тысячи лет до появления интернета.

Черепок для неугодного: как работал остракизм в Афинах

Чаще всего исследователи культуры отмены приводят в качестве ее прообраза остракизм в Древней Греции, или «суд черепков». В Афинах V века до нашей эры он был официальной демократической процедурой. На ежегодном голосовании граждане решали, существует ли угроза полису, а затем выбирали того, кто должен быть временно удален из общественной жизни. Изгнанный не терял гражданский статус и имущество, а лишь изолировался от общества. Имя писали на глиняных черепках, остраконах, откуда и произошло название.

Аристотель в «Афинской политии» писал, что остракизм не требовал доказательства вины. Он применялся к тем, кто становился слишком влиятельным, заметным или опасным. Это был инструмент превентивного изгнания из общества, созданный, чтобы предотвратить восстановление тирании. При этом процедура изгнания никак не была связана с судом. Плутарх позже отмечал, что остракизм был направлен «против чрезмерного превосходства», а не против преступления. Здесь можно проследить важную параллель с современностью. И в древности, и сегодня общество реагирует не столько на конкретное действие, сколько на символическую угрозу.

Отменяют не за поступок, а за несоответствие ожиданиям социальной группы. История порицания всегда повторяется: коллектив избавляется от тех, кто нарушает ощущение предсказуемости и безопасности.

От еретика до врага народа: другие маски социального изгнания

Остракизм был лишь одной из форм отвержения в истории. В разных культурах и эпохах механизмы исключения принимали различные, зачастую куда более жесткие формы. В Древнем Риме, например, существовали проскрипции — списки лиц, объявленных вне закона. Попадание в перечень врагов автоматически лишало человека защиты и превращало его в законную добычу. Насилие становилось легитимным.

Уже позже, в средние века, Европа выработала религиозные формы социального изгнания. Анафема (отлучение от церкви) лишала человека статуса и доступа к сакральному порядку. Или вспомним, например, охоту на ведьм — пример того, как механизмы общественного порицания сочетаются с институциональной властью и массовым страхом. Историки оценивают число жертв инквизиции в десятки тысяч. При этом большинство обвинений строилось на слухах, доносах и символических подозрениях.

Еще одной страшной главой в истории коллективного наказания стал суд Линча. В США конца XIX и начала XX века он был формой «правосудия», которое осуществлялось толпой от имени якобы разделяемых моральных норм. Реальные преступления часто играли второстепенную роль во время суда. Если человек вел себя не так, как принято, и угрожал социальной иерархии, он был обречен. В этом есть сходство с современной культурой отмены: в обоих случаях наказание выполняет не столько юридическую, сколько символическую функцию. Оно обозначает границы допустимого и способствует коллективному самоутверждению.

Физическое насилие прошлого сменилось репутационным уничтожением, но логика осталась прежней: сообщество очищает себя через показательное изгнание.

С приходом просвещения и индустриализации культура отмены не исчезла, а лишь приобрела идеологическую форму. Советские кампании против «врагов народа» тоже были формой общественного наказания, где несогласие с режимом автоматически означало социальную смерть. Изгнание из социума стало универсальным инструментом поддержания порядка, независимо от политического строя.

В 1982 году антрополог Рене Жирар в книге «Козел отпущения» предложил одноименную концепцию. С ее помощью он объяснил, почему общество регулярно прибегает к коллективной жертве. Напряжение, вызванное внутренними конфликтами, можно снять через насилие или символическое уничтожение одного человека. Это временно восстанавливает порядок и создает иллюзию социальной справедливости. Подобный механизм лежит в основе и древних ритуалов, и современных кампаний отмены.

Психология толпы: почему нам так нравится изгонять?

Социальные и психологические теории давно пытаются объяснить, почему ритуал изгнания так привлекает нас. Прежде всего он усиливает групповую идентичность. Четкое разграничение «своих» и «чужих» снижает неопределенность и укрепляет чувство принадлежности. В традиционных обществах изгнание из племени приравнивалось к смертному приговору именно потому, что лишало человека социальной опоры.

Французский мыслитель Гюстав Лебон в «Психологии народов и масс» описывал, как индивид в толпе теряет чувство личной ответственности. Онлайн-среда только усиливает это воздействие. Анонимность и физическая дистанция способствуют деиндивидуализации, поэтому принимать участие в травле становится психологически легче. Так формируется эффект толпы, в котором агрессия воспринимается как моральный долг.

Групповая поляризация лишь усиливает феномен отмены. Внутри однородных сообществ обсуждение спорных тем приводит не к компромиссу, а к радикализации позиций. Социальные сети, формирующие замкнутые информационные пузыри, делают этот процесс почти неизбежным. В результате любое отклонение от доминирующей позиции начинает восприниматься как враждебное.

Групповая поляризация тесно связана с трибализмом — склонностью человека мыслить в категориях племенной принадлежности. В условиях цифровой среды «племя» формируется вокруг ценностей, идентичностей или идеологических маркеров. Культура отмены в этом смысле выступает как ритуал племенной лояльности: участие в отмене подтверждает принадлежность к «правильной» стороне и снижает риск самому стать объектом исключения.

Трибализм усиливает бинарное мышление, в котором сложные социальные ситуации сужаются до простого деления на «своих» и «чужих». Любая попытка контекстуализации воспринимается как предательство. Это объясняет, почему в кампаниях отмены так редко допускается возможность ошибки, раскаяния или изменения позиции. Американский социолог Эрвинг Гофман в работе «Стигма» показал, как стигматизация разрушает социальную идентичность человека.

Получив ярлык, индивид перестает восприниматься как сложная личность и редуцируется до одного признака. В условиях культуры отмены этот процесс ускоряется и масштабируется, превращая предполагаемое девиантное поведение в единственную верную характеристику.

Наконец, изгнание помогает группе справляться с когнитивным диссонансом. Когда реальность противоречит ценностям, проще объявить источник дискомфорта опасным, чем пересматривать собственные убеждения. В этом смысле механизмы общественного порицания выполняют защитную функцию, стабилизируя коллективную картину мира.

В итоге разрушительный потенциал культуры отнюдь не новшество XXI века. Он связан с базовыми особенностями человеческой психики. История показывает, что общество снова и снова воспроизводит одни и те же сценарии, меняя лишь язык и инструменты. Понимание феномена как исторически укорененного социального механизма не означает ее оправдания. Но оно позволяет выйти за рамки эмоциональной реакции и задать более сложный вопрос: способны ли мы, осознавая природу этих процессов, выработать формы коллективной саморегуляции, которые не будут воспроизводить логику вечного поиска виноватых?