Инъекции жабьего яда и мука из костей мертвецов. Краткое введение в южноамериканский каннибализм
Далеко не все народы в мировой истории относились к телам других людей и их употреблению в пищу так же, как мы с вами: например, в сказаниях народа майоруна быть съеденным червями, а не соплеменниками, считалось горькой посмертной участью. А представители племени матсес полагали, что в убийце течет кровь убитого, поэтому по возвращении с войны воин должен был сделать себе инъекцию жабьего яда. Федор Журавлев — о том, как и почему южноамериканские индейцы ели убитых врагов.
Соприкосновение с чужой душой
Антрополог Клод Леви-Стросс в труде «Раса и история» пересказывает историю, якобы произошедшую на Больших Антильских островах. Прибывшие туда испанцы устраивали религиозные диспуты о том, есть ли у индейцев душа. Туземцы же бросали белых узников в воду, чтобы проверить, подвергнутся ли их тела гниению. Так они выясняли, есть ли у белых людей тело. Эта притча объясняет разницу между представлениями европейцев и индейцев о бытии. У европейцев есть объективно существующая природа и множество культур, населяющих ее. У индейцев есть единое пространство мифа и множество форм, в которых миф находит выражение. Мифы насыщены метаморфозами, каждая сущность может трансформироваться в любую другую: ребенок может стать термитником, лягушка — женщиной, палка — змеей. А если так, то ни одна вещь не может быть собой, то есть иметь четкую идентичность — то, что европейцы называют «я», «личность», «индивид».
Такое мифологическое мировоззрение обусловило веру в существование множественных душ. Одна из них (owe) после смерти отправляется в небесную обитель при помощи ритуального костра, в который бросают сломанные кости. Тот же костер защищает земную душу от злых духов леса.
Для индейцев Южной Америки любой познавательный процесс состоял в том, что встать на другую точку зрения.
Чтобы понять, кто они на самом деле, индейцы представляли себя с точки зрения врага. Воины племени аравете исполняли песни от лица поверженных. Жертва пела о своих убийцах и о тех аравете, которых ей удалось убить.
Подобные процессы происходили не только на словах, но и на практике, через поедание человеческой плоти. Цель каннибализма — не утоление голода или физическое уничтожение. Каннибализм — это попытка определить себя через конкретный акт соединения с другим человеком посредством включения его телесности в свою. Подобные включения были довольно символическими, поскольку жертву не съедали целиком, лишь небольшие куски.
Единое пространство мифа «уравнивало в правах» человека и животного — ведь душа общая для всех. Французские антропологи Пьер Кластр и Люсьен Себаг изучали народ гуаяки, проживавший в лесах Восточного Парагвая. В статье «Каннибализм и смерть среди гуаяки» ученые рассказывают: убитый член племени для гуаяки воспринимался так же, как и добыча на охоте. Части тела обжаривали на одном гриле, на их поедание действовали общие запреты: под страхом болезни нельзя есть после наступления темноты, в положении лежа или смеясь в процессе.
Человеческое мясо так же ели все члены группы, включая детей и стариков. Исключались из пира только отец, мать, супруга и убийца — в том случае, если он принадлежал к гуаяки. Детей же запреты не касались. Кластр и Себаг записали разные свидетельства: кто-то ел родителей, кто-то нет, дело вкуса. Так же действовали охотники. Они не могли питаться тем, что добыли сами, и кормить дичью родителей: мясо предназначалось для жен, детей и племени.
Сходство статусов животной и человеческой пищи подтверждал порядок получения личных имен. Ребенка называли в честь всех животных, которых ела его мать во время беременности.
В результате каждого человека можно обозначить большим количеством слов, порой их было около двадцати. В некоторых племенах дети получали уникальные имена животных, что отождествляло человека с оленем или, например, ягуаром. У гуаяки ничего подобного нет: один и тот же ребенок будет оленем, ягуаром, птицей, рыбой, обезьяной, а потому ему прямо не приписывали качеств и недостатков этих существ. Потребление человеческого мяса аналогично связано с получением личного имени: дети также носили имена мужчин, которых ела мать во время беременности.
Каннибализм как средство самоопределения
Один из важных источников, в котором автор пытался философски осмыслить каннибализм, — «Каннибальские метафизики» бразильского антрополога Эдуарду де Кастру. В нем он пытается концептуально перевернуть западную антропологию. Де Кастру критикует ее за то, что в ней западный ученый всегда оказывался в роли субъекта, а «архаичные», как их принято называть, общества — в роли объекта. Из этого следовало, что ученые использовали привычную для них терминологию, которая была создана для описания западного общества.
Чтобы избежать научного колониализма, де Кастру предлагает мыслить не вместо индейцев, а вместе с индейцами; проводить исследования с позиции индейцев, делая объектом западного человека; включать чужие мировоззренческие концепции в свою методологию.
Становление индейцем оказывается эффективным инструментом борьбы с разделением на культуру и природу, человеческое и нечеловеческое, субъект и объект. Поэтому, когда де Кастру всё-таки пишет об индейском обществе, он не использует специальную терминологию, пытаясь описать социальный смысл каннибализма так, как его бы увидели члены племени.
Де Кастру говорит о том, какое важное место в мифологии бразильского племени аравете отводится посмертному каннибализму. Небесные божества Маи пожирают души умерших. Но не просто так, ведь после съедения души превращаются в бессмертных существ, подобных самим Маи. Этот мистический мотив — трансформация военного каннибализма народа тупинамба, населявшего побережье Бразилии в XVI веке. Убитых в бою тупинамба съедали на месте, а вот для пленных у них существовала изощренная система казни и церемониального поедания. Военнопленными часто становились представители народов с тем же языком и обычаями, поэтому они могли довольно долго жить среди захватчиков в ожидании смерти.
С пленниками обычного хорошо обращались: они жили не в заключении, а под надзором, получали женщин племени захватчиков в жены.
Пленники превращались в свояков, и в старом языке тупи для врага и свояка было одно слово tovajar, что буквально означает «противоположный».
Философ Рене Жирар в труде «Насилие и священное» упоминает, что незадолго до назначенной даты смерти пленнику устраивают ритуальное бегство. Несчастного быстро ловят и впервые обвязывают лодыжки крепкой веревкой. Хозяин прекращает его кормить. Добывать пищу он вынужден воровством. Будущую жертву поощряют к незаконным действиям, обрекают на прегрешения, чтобы превратить в козла отпущения.
Ритуальный цикл достигал кульминации в умерщвлении, которое было похоже на акт инициации: пленник получал новое имя, ему наносили памятные порезы на кожу, он получал доступ в иной мир. Его тело поедали все жители деревни, кроме палача, для которого наступал поминальный траур.
Ритуал часто был актом инициации и для самого племени, ведь каннибализм способствовал социализации. Жирар пишет, что у тупинамба убийство пленных было обязательным для инициации члена племени, его переходе во «взрослое» общество. Чтобы стать полноценным членом социума, нужно было выполнить или (что встречается чаще) символически сыграть роль «убийцы» или каннибала. Такой способ не был исключителен для индейцев и наблюдался в других частях света. Например, у меланезийского племени баруйя инициация завершалась принесением в жертву врага, печень которого съедали посвящаемые.
Читайте также
Джеймс Фрэзер в труде «Золотая ветвь. Исследование магии и религии» приводит описание обычаев горных племен Юго-Восточной Азии, где во время обрядов мужской инициации поедание частей тела убитого врага должно было дать нужные качества: печень является вместилищем мужества, кожа со лба — стойкости, уши — ума, тестикулы — силы.
Тацит в труде «Германия» писал:
«…Едва возмужав, они начинают отращивать волосы и отпускать бороду и дают обет не снимать этого обязывающего их к доблести покрова на голове и лице ранее, чем убьют врага. И лишь над его трупом и снятой с него добычей они открывают лицо, считая, что, наконец <…> стали достойны отечества и родителей».
У других германских племен существовал обычай, согласно которому прошедший испытание победитель украшал себя останками соперника, присваивал себе его имя, которое становилось одним из его имен. Так неофит становился настоящим воином и мог считаться полноценным членом общества, которое не могло обойтись без насилия.
При помощи каннибализма индейцы также пытались обеспечить стабильность общества. Рене Жирар вводит концепт «жертвы отпущения», которая в практикующих ее племенах должна сдерживать кровопролитие. Жертва, одновременно являясь частью насилия, призвана предотвратить «плохое насилие» — хаотичные и бесконтрольные стычки, которые усугубляют кризис в обществе. Ритуал предписывает то, на что обычно наложены запреты: чтобы принести жертву, необходимо ее убить, а если этого не сделать, насилие захлестнет всю общину.
Бразильский социолог Флорестан Фернандеш в «Социальных функциях войны в обществе тупинамба» писал, что такие жертвоприношения имели своего адресата — духов погибших жителей племени. По мнению де Кастру, субъектом жертвоприношения — убийцами — были божества Маи, а пленные воплощали собой мертвецов племени.
Каннибализм был логичной частью военно-захватнического характера индейских племен. Де Кастру пишет, что основы общества таких племен составляли захваченные ресурсы. Причем не только материальные, но и символические: имена и души, слова и воспоминания. Индейцы определяли себя через других и экономически, и духовно.
Кровь, кости и энергия племени
Каннибализм не всегда обращался на другие племена. Антропологи обнаружили существование эндоканнибализма, направленного на своих. Более того, именно он являлся основной формой поедания людей. Особенно это было распространено среди племен, проживающих в Бразилии и Перу.
Опасность быть съеденным представителями другого племени существовала среди индейцев на символическом уровне. Индейцы исконауа давали своим северным врагам имя пимиснахуа, «люди-каннибалы», и называли их в первую очередь кровопийцами. Кровь была важной метафорой: считалось, что в животе убийцы течет кровь его врага, как будто тот действительно ее выпил. По возвращении из военных походов воины племени матсес делали инъекции жабьего яда, чтобы извергнуть из себя кровь убитых. Амахуака для этой же цели тщательно мылись, а кашинахуа избегали мяса и ели много перца чили в качестве рвотного средства.
Антрополог Филипп Эриксон иллюстрирует отношение племени матсес к крови историей подростка по имени Мена. Во время прогулки он подобрал патроны некого Педро, убитого 15 лет назад. Несмотря на большую ценность, до этого патроны никто не забирал — на них осталась кровь: убийца испанца настаивал, что пролил слишком много крови, поэтому дух цуси Педро бродит по окрестным лесам.
За 15 лет кровь высохла, поэтому Мена осмелился забрать патроны себе. Вечером он пожаловался на головную боль, пролежал неделю в лихорадке, а затем умер. Для племени не было сомнений, что Мену настигла месть цуси Педро.
Кровь несет дух чужого тела, поэтому матсес старались убивать животных бескровно и ни в коем случае не есть тех, чья смерть была слишком кровавой, — иначе можно было столкнуться с тлетворным влиянием дурного духа.
Однако иногда индейцы пано поглощали человеческую кровь — но только родственников, и не ради утоления голода, а чтобы избавить их от излишней кровопотери в результате травмы или ранения.
Может быть интересно
Можно ли дружить со сверчками, или Как антропологи изучают общение людей и животных
Среди индейцев амахуака, кашинахуа и кашибо была распространена такая практика: кости погибшего дробили и добавляли в еду, чтобы легче усваивались. Мертвецы символически сохранялись внутри племени. Другой исход считался несчастливым. Для индейцев это была игра на опережение. Пока вражеский шаман не добрался до мертвого соплеменника и не увеличил собственное могущество чужой энергией, нужно сохранить ее для собственных нужд.
Старый амахуака рассказывал антропологам, что развеять пепел у реки — плохое действие, потому что мертвые будут съедены рыбой, которая может и не оказаться в местном меню. В текстах о древних майоруна старик оплакивает перспективу быть похороненным и достаться червям, а не соплеменникам. Матсес наказывали сбежавших пленников даже не убийством — его тело выбрасывали стервятникам.
Мертвецы для индейцев, конечно, опасны, но еще опаснее отдавать их энергию своим врагам. Не зря многие поедали именно кости, которые для них были символом роста. У племени матсес слово wishpo «кость» также обозначало нарезку маниоки, важного гастрономического ресурса Амазонии. Так для некоторых племен каннибализм становился самоцелью, а не средством мести.
Большинство индейских племен были военно-агрессивными, постоянные битвы формировали их социальность. Однако существовали племена и по типу матсес, которые отказались от насилия. Вместе с войной в прошлое ушел и каннибализм, так как поедание трупов отрицало саму возможность победы врага.