Красота спасет мир. Или погубит женщин?
Красота — в глазах смотрящего, но так сложилось, что всю каноническую женскую красоту — от скульптур Фидия до революционных фоторабот Хельмута Ньютона — мы видим в основном мужскими глазами. Почему же именно женщины вынуждены нести нелегкое бремя соответствия категории «прекрасный пол»? Ответ на этот вопрос ищут писательницы Инесса Трубецкова и Наталья Найденская, их книга «Код внешности» выходит в издательстве АСТ. Публикуем фрагмент из нее.
Каноны красоты
Искомое сравнение правил и закономерностей называется каноном (от греч. κανών — «правило, норма, образец»). Изначально этим словом обозначались шнур, прямая палка из тростника или камыша, использовавшиеся в качестве эталона отвеса или длины для точности измерений в строительстве.
С древних времен красоту воспринимали как внешнее проявление божественной гармонии, совершенства, неповторимости и многообразия. В античном мире признавали, что они скорее знают, что красиво, а не что такое красота.
В учении Сократа выделялись три различные эстетические категории красоты:
- идеальная, представляющая природу через совокупность частей;
- духовная, выражающая душу через взгляд;
- полезная, то есть функциональная и соответствующая своему назначению.
Немногим сложнее была теория красоты у Платона. Но она положила начало двум наиболее значительным концепциям красоты, разработанным в последующие века. В его учении, основанном на трех высших принципах цивилизации — красота, совершенство, правда, — красота существует сама по себе, вне зависимости от физического носителя, она вездесуща и не соответствует чувствам и тому, что видит глаз.
Красота тела, по мнению Платона, складывалась из гармонии и симметрии его частей с «определенным приятным цветом», то есть светлым. Демократия Древней Греции зиждилась на труде смуглого населения Северной Африки и южных островов, с которым благородному гражданину не подобало ассоциироваться.
Пифагор и его последователи считали, что мир построен по законам математики, и красота есть строгая соразмерная гармония всех его частей. Это утверждение позволило открыть в строении человеческого тела божественную пропорцию, названную принципом золотого сечения, увидеть закономерности изменений тела в процессе его развития, типы телосложения и рас.
Два метода для определения пропорций
Пропорция (от лат. proportio — «соразмерность») — это отношение частей к себе самим и непосредственно к единому целому. Для определения пропорций использовались два метода — деление и умножение.
При первом методе целое делилось на части, которые сравнивались между собой и с целым. Например, в отрезке, разделенном на две неравные части, меньшая часть так относится к большей, как большая относится ко всему отрезку. В числовом выражении это выглядит как соотношение чисел 1:1,618 и в человеческой фигуре встречается многократно. Сегодня это единственное средство, с помощью которого удается «измерить» красоту.
При втором методе вычисления пропорций величина фигуры получается из сложения или умножения основной меры — модуля (от лат. modulus — «стандартный размер, масштаб»). У древних египтян за модуль брался средний палец руки. В росте человеческой фигуры укладывались восемнадцать таких модулей, длина стопы составляла три модуля, длина руки — пять и т. д. У древних греков за модуль бралась длина головы.
В знаменитой скульптуре Афродиты ее рост соответствует восьми длинам ее головы: три до талии и пять от талии до стопы. Такая пропорция, 3:5, также соответствует золотому сечению и известна как античный канон. Сегодня пропорциональная фигура рассматривается по канону «восемь голов».
В Средние века красота приобретает символическую ценность и магический характер. Это уже не красота частей, а сверхчувственное отражение божественной красоты в форме и цвете, в которые облекаются вещи в процессе творения. Это органический процесс, чей ход можно переосмыслить, обратив свой взор непосредственно к Творцу.
Даже чудовища играют определенную роль в гармонии мироздания. А зло, включенное в мировой порядок, становится прекрасным и благим, поскольку из него рождается благо, которое ярче сияет на его фоне. Так из контрастов рождается красота.
В те времена философы, богословы и мистики не особо занимались пропорциями человеческого тела, поскольку телесную красоту замещала красота духовная.
При полном безразличии к красоте тела особое значение придавалось лицу, где главным украшением считался высокий лоб и широко раскрытые глаза как зеркало вечной, бессмертной души.
Европа позднего Средневековья впитала античные понятия о пропорциях, но скрестила их с агрессивным раннехристианским богословием и переменами в этническом составе. Италия передала Европе каноны Раннего Возрождения, взятые из тех же римских широт.
Светлая кожа, густые волосы и мягкое пышное тело были гарантией продолжения рода и статусным приобретением для мужчины. О красоте говорили исключительно как о женском свойстве, превращая слабый пол в прекрасный. Мужчинам и женщинам чаще всего присваиваются качества, которые ценились в Италии XV–XVI веков. Мужские пылкость, доблесть и отвага — против женской красоты, кротости и утонченных манер.
Культура эпохи Возрождения по сравнению с Античностью и Средневековьем стала более феминизированной. К женской красоте перестали относиться как к дьявольскому искушению. Возросла роль женщины в обществе, ее красота стала цениться наравне с ее обаянием, общей культурой, образованием. Прекрасное пышное тело округлых форм и лицо считались даром божьим, заслуживающим поклонения. Пишутся трактаты о женской красоте, где авторы пытаются выверить ее до миллиметра. Например, длина носа равна длине губ, каждое ухо по площади равно открытому рту и пр.
В трактате, приписываемом Диане де Пуатье, возлюбленной и официальной фаворитке короля Генриха II Французского, у красивой женщины должны быть: белыми — кожа, зубы, кисти рук; черными — глаза, брови, ресницы; розовыми — губы, щеки, ногти; длинными — тело, волосы, пальцы; короткими — зубы, уши, ступни; тонкими — губы, талия, щиколотки; полными — руки, бедра, икры; маленькими — грудь, нос, голова.
Эпоха Возрождения подарила миру термин «грация», под которым понималась не только статическая красота, но и красота в динамике. Общество оказалось во власти необычайно изменчивого культурного процесса. Красоту начали воспринимать как что-то беспокойное и изумляющее, через драматичность и напряжение, а не через соблюдение строгих канонов, которые диктовали политическая и религиозная власти.
Красота стала выше добра и зла, прекрасное выражалось через безобразное, истинное — через ложное. Эстетика пропорциональности принимала все более сложные формы и достигала предельной математической точности.
Читайте также
Когда городская жизнь четко отделилась от сельской, оформилась и дихотомия «стройный и бледный = красивый» и «толстый и смуглый = некрасивый». Богатые жительницы Европы не обладали мускулатурой крестьянок и горожанок, для которых физическая сила была условием выживания.
Бледные и хрупкие грациозные дворянки жили в закрытых помещениях, носили санскрины — маски от солнца во время дневных прогулок, и за счет отсутствия мышечных нагрузок они были существами с совершенно другим строением тела, чем коренастые простолюдинки с загаром.
В ХVII веке плотное телосложение становится синонимом бедности и плохого достатка: диета простолюдинки из круп, хлеба и бобов отличалась от питания дворянского сословия — дичь, овощи и фрукты.
Мало кто, кроме Дюрера, рассуждает об универсальных типах женской красоты, но и он в своих категориях не избегает четких характеристик: «деревенский» и «стройный». Это два разных вида красоты, но все же с одинаковыми пропорциями — 7 единиц в талии к 10 в груди и бедрах.
Надо сказать, поиски пропорций человеческого тела у художника Альбрехта Дюрера граничили с фанатизмом. На протяжении 28 лет он неустанно работал над математическим доказательством красоты. Вначале он строил человеческие фигуры с помощью циркуля. Затем, после своего второго венецианского путешествия, где познакомился с итальянской теорией искусства, он отошел от конструкции и поисков идеального канона красоты и направил свои исследования на изучение фигур различного телосложения. В ходе исследования он пришел к выводу, что красота не является абсолютной, а зависит от мнения людей, и каждый тип телосложения человека красив по-своему.
Дюрер досконально изучил пропорции различных типов телосложения — от стройных и высоких до коренастых и низкорослых, а также большое внимание уделил лицу. Он предложил систему координат, в которой определялось точное положение каждой анатомической детали. Художник доказал, что пропорции человеческого лица не только строго индивидуальны, но и чрезвычайно стабильны, сохраняются на протяжении всей жизни, несмотря на непрерывные органические возрастные трансформации. В 1528 году Альбрехт Дюрер опубликовал свои исследования и рисунки в «Четырех книгах о пропорциях».
Гениальный ученый эпохи Возрождения Леонардо да Винчи доработал теории пропорций человеческой фигуры на основе измерения анатомических точек. В отличие от Дюрера Леонардо не уделял пропорциям женского тела фактически никакого внимания. На рисунке «Витрувианский человек» он вписал мужскую фигуру в двух положениях с разведенным руками одновременно в круг и квадрат.
На первый взгляд на рисунке видны лишь две фигуры: стоящий человек, который сдвинул ноги и раскинул руки, и стоящий человек с разведенными ногами и поднятыми руками. Но если присмотреться, то можно увидеть шестнадцать вариантов различных поз. Показана пропорциональная закономерность в соотношении частей тела человека. Центр круга, находящийся в пупке, делит тело на большую и меньшую верхнюю часть в золотой пропорции. Измерительные черточки относятся только к фигуре со сведенным ногами, которая вписана в квадрат.
Суть замысла Леонардо в разграничении материальной и духовной составляющей человека. Человек, находящийся в круге, — это божественная сущность, неподвластная никаким измерениям.
«Витрувианский человек»
Леонардо да Винчи создал свой знаменитый рисунок «Витрувианский человек», который считается символом симметрии человеческого тела. Согласно этой теории, для человеческого тела характерны определенные пропорции.
Красота дала женщине возможность самореализации в обществе, но это потребовало от нее определенных затрат. Несмотря на то что Церковь официально не одобряла использование косметики, Ренессанс стал первой бьюти-эпохой. Не боясь нанести вред своему здоровью, женщины нещадно заливали в глаза растворы для изменения их цвета и втирали в кожу ядовитые составы из ртути и свинца для сохранения молодости.
Женщина существовала в эстетике XVI века исключительно своей верхней половиной: ноги и ягодицы были подставкой, обеспечивающей ровное движение женского бюста по пространству. В то время поясных портретов было куда больше, чем фронтальных во весь рост.
В XVII веке с укреплением женской монархии и рождением придворного театра движения женщины становятся такими же важными, как и верхняя часть ее туловища. Впервые фигурируют слова, описывающие в разных эпитетах талию, появляются ремарки относительно роста, позы и мимики, о которых женщины, бывшие до этого живыми скульптурами с едва двигающейся головой, не могли и догадываться.
Женщина обращает на себя внимание не только природными данными, но и экспрессией: постепенно красоту начинают связывать с чувством юмора и реакциями, повадками и привычками королев и фавориток.
В XVIII веке описание женской красоты кардинально меняется. Предшествовавшая Реформация сглаживала влияние Церкви, а люди, постигая законы мироздания через физику и точные науки, ищут новые слова для описания не объяснимых наукой обуревающих их чувств. В обществе с буржуазными вкусами и нравами формируется новая концепция прекрасного.
В дискуссиях о красоте уже нет оценок и правил ее создания. Упор делается на чувства. Красота рассматривается как свойство объекта, которое доставляет осознанное и бескорыстное удовольствие от ее созерцания, препарируется через влияние, оказываемое ею на других людей. Появляются такие термины как «воображение», «чувство». Впервые стали учитываться субъективные и неопределяемые аспекты вкуса.
Монтескье подчеркивает женскую одержимость внешним видом при дворе: «Нет ничего серьезнее происходящего утром, когда дама собирается заняться своим туалетом».
Эпоха Просвещения пытается найти обоснование иррациональному притяжению полов, и Декарт в рассуждениях о любви отдает должное пользе страстей, которые красота может вызвать в мужском характере.
Может быть интересно
Бьюти-бокс по-советски: секреты макияжа в эпоху дефицита
Уход за собой для минималистов: готовим косметику своими руками и уменьшаем количество отходов
Личные дневники и эпистолярный жанр делают красоту предметом публичной дискуссии. В центре внимания — белая европейская женщина. Многочисленные женские портреты художники писали свободной линией, отталкиваясь от анатомии конкретного человека, а не подстраиваясь под правила золотого сечения, что уже кажется революцией.
Живописцы стараются зафиксировать красивое в его мимолетности — в развевающемся на ветру платье или рассыпавшейся прическе. Все это уводит красоту от демонстративной статики.
Давление общества на женское тело в виде болезненных поясов и жестких корсетов, сковывающей обуви и тяжелых тканей уменьшается. Теперь женщина ассоциируется с материнством, а потому не должна страдать от мужских хитростей.
Пропорции в одежде приближаются к естественным, на смену утягивающим талию жестким поясам приходят полезные для развития тела прогулки. Женщинам, впрочем, никуда не деться от навязанной обществом пассивной роли. Даже прогрессивный Руссо пишет о женской телесности: «Женщины не созданы для бега, они убегают лишь для того, чтобы их настигли».
В XIX веке складывается самая настоящая эстетическая религия. Красота становится самодовлеющей ценностью, достичь которую следует любой ценой. Сама жизнь превращается в произведение искусства. Появляется культ исключительности в образе жизни и манере одеваться.
Красоте не стесняются придавать эротическое значение. Она отдаляется от морали и развивается в стремлении к самым тревожным аспектам жизни: болезнь, преступление, смерть, мрачность, демонизм и ужас. Эстеты по-новому открывают для себя искусство Возрождения, видя в нем неиссякаемый кладезь жестоких и болезненно-сладостных мечтаний. В двусмысленности леонардовских и боттичеллиевских лиц они ищут смутный лик андрогина, неестественную и невыразимую красоту то-ли-мужчины-то-ли-женщины.
В женственности культивируют искажение ее природы, призывая ее стать искусственной моделью «женщина в драгоценностях», «женщина-цветок». Новое поколение жрецов красоты тоскует по эпохам упадка и распада Римской империи, оказавшейся во власти варваров, и по Византии, пребывающей в тысячелетней агонии. Из-за этой ностальгии и была названа декадансом (от франц. decadent — «упадочный») та культурная атмосфера, что царила в Европе во второй половине XIX века и продержалась в основных чертах до первых десятилетий XX века.
Одновременно с зарождением и развитием эстетического идеала декаданса процветает викторианская идея красоты. Буржуазия утверждает свои эстетические ценности, моральные устои и кичится красотой, сочетающей в себе практичность, прочность и долговечность.
Буржуазные революции и наполеоновские войны полностью меняют этнический и классовый состав женского общества к концу XIX века. Европейские народы часто мигрируют и смешиваются. К аристократии присоединяются богатые представители буржуазии.
Женская конкуренция в больших городах меняет расстановку сил в понимании красоты. Красота женщины — это ее ресурс рыночных возможностей. И если раньше община, семья и происхождение контролировали судьбу женщины, то теперь ярмарка тщеславия больших городов могла подбросить лотерейный билет даже сиротке. Вымышленные истории Джейн Эйр или Бекки Шарп — не самый типичный, но вполне возможный сценарий женской судьбы в XIX веке.
Роль женщин конца XIX века усилилась во всех сферах, кроме публичной политики. Они смогли распоряжаться наследством и имуществом, разводиться и получать родительские права, создавать предприятия и повторно выходить замуж. Но высокопоставленный мужчина все еще оставался главной наградой за то, что женщина попала в нужное время в нужное место.
Ловкость и гибкость, макияж и кокетство — главные модели женского городского поведения. Движение женщины и ее походка становятся такой же обязательной чертой ее внешности, как и ее лицо. Акцент в одежде наконец спускается ниже талии и переходит на бедра.
Какой бы логичной и правильной ни казалась история смены стандартов красоты от Античности до авангарда, вся логика европоцентрического взгляда на мир разбивается о XX век. Мировые войны и кризисы нарушили герметичность стандартов красоты белой женщины глазами европейского мужчины. Смешались классы и народы и оказалось, что параллельный третий мир не где то там, а совсем рядом, и он никогда не был третьим.
Первая половина XX века стала ареной драматической борьбы между «красотой провокации» и «красотой потребления». «Красота провокаций» нарушает все до сих пор соблюдавшиеся эстетические каноны, учит воспринимать мир другими глазами, получать удовольствие от возврата к архаичным или экзотическим моделям. Это мир грез и фантазий душевнобольных, видения, вызванные наркотическим дурманом, вновь обретенная материя, ошеломляющие моменты появления обычных вещей в невероятных сочетаниях, импульсы бессознательного.
«Красота потребления» не имеет идеала. Она пользуется эстетическим опытом всей истории красоты. Оценка «красиво — некрасиво» зависит от человека, который оценивает красоту с точки зрения своего собственного опыта, переживаемых чувств, способности к потрясению, интуитивных задатков и темперамента.
Канон «8 голов»
Древняя система пропорций тела не изменилась. Однако такие факторы, как раса, пол, возраст и индивидуальные физиологические различия, не позволяют принять какие-либо жесткие правила в отношении пропорции. И если мы основываемся на каноне «8 голов», то только по причине эстетического взгляда, так как это мера является эстетично красивой.
К началу XXI века из стройной и понятной истории красоты все время исключались люди очень старые и очень юные, с ограниченными возможностями и не такие, как все, очень толстые и очень худые, целые народности и страны. И этого лишнего, не вписывающегося в древнегреческие каноны, стало так много, что уже и сами каноны не кажутся такими непоколебимыми.
К тому же ученые пришли к неожиданному выводу, что красота — это шаблонность, максимальная похожесть на большинство, и она определяется по скорости обработки мозгом визуальной информации. Чем проще внешность, меньше на ней деталей и чем проще охватить ее одним взглядом, тем красивее человек кажется.
Сегодня мы имеем возможность наблюдать, как мир пресытился идеальной красотой, отказывается от ее эталонов, становится свободнее в восприятии. Все чаще возникает потребность в необычном. Привлекательной внешностью часто считают ту, которая обладает харизмой и запоминается. Отчасти это связано с глобализацией.
Еще в прошлом веке среднестатистический обыватель за всю жизнь видел меньше лиц, чем мы за неделю. От этого и строились его представления о человеческой красоте. Сегодня мнение уже не зависит от географии или расовой классификации.