Сокровища мясника, убитого в ресторане: как Адриано Челентано бунтовал против современного мира — и победил

Юный бунтарь

Разговор будет долгим. Челентано пережил минимум четыре поколения истинных и мнимых поклонников, у каждого из них свой «челентано» — так же, как у всех своя «Джоконда» Леонардо и «Давид» Микеланджело.

Я застал и изучил все четыре. Персональный опыт многолетних поисков и размышлений позволяет скомпоновать нечто вроде дневника, где карьера любимого певца просматривается сквозь биографию его слушателя и зрителя. Вернее будет сказать «созерцателя», поскольку долгие годы мы видели одного из самых динамичных артистов только в застывших позах на фото.

Чья-то первая земная любовь становилась женщиной под E Voi Ballate, кого-то лишали иллюзий под I Want To Know. В каждом десятилетии найдется сентиментальная песня Челентано, иллюстрирующая чью-то личную жизнь, питающая тоску по ускользающему в прошлое периоду недолгого счастья.

В силу малолетства я был защищен от переживаний такого рода, меня в этом фильме для взрослых интересовал исключительно саундтрек. Как ни странно, ознакомиться с песнями Челентано в оригинале было довольно сложно. Путь к ним лежал сквозь некий луна-парк со множеством соблазнов, аттракционов и сумасшедших.

Однажды мне вручили катушку, уверяя, что на ней записан Челентано, но это был Никола ди Бари. Песни звучали в исполнении других певцов: Магомаев пел Mezzaluna и 24 000 Baci, Джордже Марьянович — Impazzivo Per Te, Ciao, Ragazzi. Автором песенки «Ты» на советской пластинке тоже значился «Челентано», хотя этот симпатичный шлягер сочинил какой-то болгарин.

Его «Парня с улицы Глюка» заметили в других странах, но кавер-версии звучали блекло несмотря на талант интерпретаторов. Ни ранний Джо Долан, ни Франсуаз Арди, ни большой мастер соул-баллады Мэл Картер так и не смогли передать агрессивный пессимизм этой романтической вещи.

Челентано одним из первых запел об экологии, о гибели природы, об одичании цивилизации — а людям казалось, что он поет о любви и красивой блатной жизни. В самой интонации маячило эхо чего-то ускользающего из жизни современного человека без надежды на возвращение.

Официальным источником информации «о жизни молодежи западных стран» служил журнал «Ровесник». Картинки, связанные с поп-музыкой, обычно вырезали вандалы. Листая подшивку старых номеров в библиотеке для юношества, я с изумлением обнаружил, что на цветное фото Челентано так никто и не позарился. В статье цитировали песню Il Ribelle — монолог бунтаря, который бунтует где только можно: в одежде, в мыслях, в любви к своей «бимбе».

Человек на фото был одет в прямые брюки, белоснежную сорочку, старомодный галстук-селедочку и подстрижен под Евтушенко. В этих нестыковках имиджа с идеями было нечто чертовски привлекательное, какая-то абсурдная ересь.

Дендизм Челентано, о котором я в ту пору знал пару пустяков (родился в Милане, учился на часовщика, служил в армии, жену звать Клаудия Мори), напоминал дендизм Остапа Бендера в исполнении Юрского.

В начале семидесятых эстрада прошлого десятилетия звучала и выглядела пугающе старомодной. На фоне звезд помпезного хард-рока старый рок-н-ролл напоминал пародийные твисты в комедиях Гайдая. Подросток панически боялся отстать от времени, стать седым и лысым, не успев отрастить волос как у Гиллана или Планта. Специалисты уверяли, что на этот процесс уходит минимум два года. Челентано начал лысеть довольно рано и не носил длинных причесок, даже когда это стало нормой среди мужчин средних лет.

На обложке Azzurro он щеголяет штиблетами а ля Великий Комбинатор в эпоху мокасинов и «фенечек». Тогда же в репертуаре певца появляется одна из самых спорных и неудобных по содержанию песен «с идеей». Из-за довольно длинной прозаической преамбулы, или, как сейчас говорят, «подводки», в народе ее окрестили «Молитвой Челентано», но религия в ней упомянута вскользь.

Адриано атакует музыку бит — отдавая должное достижения этого жанра, он упрекает его в разложении молодежи и советует ему, «биту», либо сменить название, либо поскорее убираться.

Разумеется, этот суровый консервативный манифест произносится с иронией, но в каждой шутке только доля шутки. Далее следует история девицы, бросившей нормального парня ради «волосатика». Выходит, бунтарь Челентано бунтовал против моды, которую его великий земляк Джакомо Леопарди называл «сестрой смерти».

Повернуть стрелки часов вспять

Творчество каждого артиста в то бурное время делилось на разные по стилю периоды с головокружительной быстротой, не давая поклонникам адаптироваться к новизне. Классический пример таких перевоплощений — естественно, Дэвид Боуи. Его не менее последовательный и убедительный антипод — сэр Клифф Ричард. Каким бы реакционным ни было мировоззрение, меняются и консерваторы, и модернисты.

К началу семидесятых каноны современности трансформировались настолько, что даже недавние новаторы номер один — «Битлз» — смотрелись как молодые ученые из массовки фильма о физиках или, после «Белого альбома», как члены геодезической экспедиции.

Говоря строго, мутантами новой эры битлзы выглядели в период между For Sale и Rubber Soul. Речь, разумеется, о внешнем виде, а не о музыке.

Но эталоном для Челентано продолжали оставаться Синатра, Богарт и Билл Хейли, чьи «рокешники» и буги он продолжал реанимировать с энтузиазмом маньяка, обостряя противоречие с контркультурой до абсурда.

В коротком альбоме Adriano Rock перепевы Билла Хейли занимают две трети пластинки. Плюс Torno Sui Miei Passi с призывом вернуться к старине, когда «вокруг сплошной бит».

И всё это на фоне Вудстока, Хендрикса, протестов, побоищ, медитаций и передозировок. Челентано игнорировал современность подобно всё тому же Остапу, мало-помалу одерживая победу. Часовщик из Милана умел повернуть стрелки вспять.

Время от времени в аранжировки его песен проникали элементы авангарда. Такова, например, Mondo In Mi 7a — ядовитый и емкий комментарий о проблемах мирового масштаба. Влияние Дилана очевидно. Параллельно с этой, теперь уже классической работой, коллеги по лейблу Clan записывают удачную версию Eve of Destruction Барри МакГуайра, переименовав ее в Questo Vecchio Pazzo Mondo. Коллеги по лейблу «Клан Челентано», с которым связаны основные вехи карьеры долгожителя итальянской эстрады. Но им предшествовали несколько лет младенчества, когда образцом для подражания юному «бунтарю» явно служил комик Джерри Льюис.

До «Клана», определившего классический саунд и облик Челентано, была фирма Jolly, которая, после банкротства переименовавшись в Joker, регулярно переиздавала грамзаписи певца — всего пятьдесят восемь песен, записанных с пятьдесят седьмого по шестьдесят первый год.

Это целая скрытая вселенная, специфический, обособленный мирок пародии и китча — «капсула времени», за неимением более точного определения. С этих дешевых дисков, от которых норовили поскорее избавиться, словно из лабиринта старинных улочек, доносится голос прежнего Челентано, чьи песни знала вся послевоенная Европа, в дальнейшем погребенная под лавиной битломании.

Делиться впечатлениями от песен условно «рок-н-ролльного» периода можно до второго пришествия. Начну с наиболее одиозной I Love You Baby, способной непоправимо исказить представление о певческой манере Челентано. Когда-то эту песенку Пола Анки цитировали как образчик низкопробной халтуры, скрывая ее пародийную природу. Адриано здесь старательно копирует приемы Джерри Льюиса (не путать с Джерри Ли), в большом количестве невыносимые.

В числе прочих объектов пародии и подражания на этих дисках в той или иной форме попадаются Гарри Белафонте, Луи Прима, Джин Винсент, Сэм Кук, Фрэнки Лейн. К творчеству этих колоритных вокалистов Челентано будет возвращаться регулярно вплоть до наших дней. Его социальный рок-памфлет Svalutation представляет собой переработку Lotta Lovin’ Джина Винсента, которую он успеет записать и в первозданном виде. Челентано вообще склонен к повторению пройденного и смакованию наиболее ярких цитат и моментов.

Среди курьезов отечественной звукозаписи стоит упомянуть неожиданное исполнение Ободзинским Movimento Di Rock в не самое подходящее для ностальгии время. Эта агрессивная песенка тоже напоминает американские опусы Винсента и его Blue Caps.

Среди других странностей — два дуэта с швейцаркой Анитой Траверси. Одна из песен содержит требование «вернуть танец шимми», автором другой указан некто Геринг. Когда-то на такие фамилии обращали внимание, тут же сочиняя массу живучих небылиц. Возможно, отсюда произрастают ножки сплетен о «фашистских» симпатиях католика Челентано, какое-то время весьма упорных. Судите сами — сеньор поет Геринга. А вот пропесочить члена компартии Джанни Моранди за «сионизм» после песни Jerusalem руки не доходили.

Тематике ретро посвящены Piccola, где славится «старый чарльстон» и «В Новом Орлеане», где русское ухо отчетливо слышит «а ну, орлы, бери ведро!» — под них могли бы отплясывать Борис Сичкин с Михаилом Водяным.

Не пора ли, однако, от анекдотов перейти к подлинным шедеврам первой пятилетки Адриано.

Во-первых — само по себе уникальное звучание оркестра Джулио Либано. Наряду с квартетом Марино Марини оно представляет собой эталон инструментовки добитловского, скажем так, периода, и влияние этого дирижера на эстраду других стран, в том числе и советскую, сопоставимо с влиянием его коллег из Франции и ФРГ. Когда мы, повинуясь логике нонконформизма справа, реанимировали эти песни в конце семидесятых, гитарист кропотливо копировал партии скрипок, придающие мелодиям фантастическую, «портовую» окраску.

Отдельные пьесы сыграны в латинском ритме ча-ча-ча. Не став популярным, как босса-нова, этот изящный танец успешно конкурировал с твистом. Даже первые хиты Марвина Гэя, Hitch Hike и Stubborn Kind of Fellow, аранжированы в этой манере. Не говоря уже про подхваченную битлами Devil In Her Heart.

Таковы у Челентано Basta, которую потом пел Кикабидзе, и Mezzaluna, упомянутая выше в связи с Магомаевым, не упустившим и Ciao, Ciao, Amore.

В числе по-настоящему крепких «рокешников», выходящих за рамки обезьянничанья перед Штатами, необходимо назвать Pitagora, Pronto! Pronto!, Blue Jeans Rock и мой персональный фаворит — красивейшую «приджазованную» Giarrettiera Rossa.

Из блатной лирики, которая отлично поется под одну гитару, рекомендую Non Esiste L’Amor.

Nata Per Me и Si e Spento Il Sole, написанные при участии самого Челентано — классика любовной лирики с неограниченным сроком годности.

Из тех семи или восьми песен раннего Челентано, что мы играли, когда про них никто не вспоминал, выстрелила почему-то одна Impazzivo Per Te. Ее заказывали, под нее танцевали, как под Amore No.

В ней скрыто какое-то щемящее волшебство сродни такой же печальной, продуваемой ветрами There’s a Place у «Битлз». После шестьдесят третьего таких песен больше не писали, но эхо живет в колодце человеческой души, гонит из дому в непогоду, на ветер, под дождь, вдоль парапета, по которому шагает призрак возлюбленной Эдгара По…

Пластинку с этой песенкой постоянно крутит героиня фильма «Девушка с чемоданом» — сумрачной и длинной картины с неясным финалом.

Человек рождается голым как червь

И здесь мы приближаемся к важнейшей теме — Челентано и кинематограф. От стиляг из студенческой самодеятельности к мистике и макабру. Оказывается, все это устрашающе и увлекательно близко.

В Furore слышится «откуда вдруг эта беда» из румынской песни, которую сделал шедевром Валерий Ободзинский. Это важно, но это не главное. Для нашей истории главное не это.

Furore служит лейтмотивом триллера «Девушка, которая знала слишком много», создавая атмосферу тревожного ожидания, столь важную для этого жанра.

Создателем картины был Марио Бава. Его фильмы в СССР не показывали, ограничив знакомство с творчеством режиссера фельетоном «Монстры зовут его папой».

Еще один парадокс в виде комика с муляжом балалайки, поющего «рок» про Никиту Сергеевича, привели на экран два основных мастера итальянского хоррора — Лучо Фульчи и Марио Бава.

Следует отметить, что мотивы отчаяния и меланхолии проходят черной нитью у Челентано, чередуясь с буффонадой и набожностью.

Mizeria Nera, Sabato Triste, Furore дают основания считать экспрессивного миланца певцом сумеречных настроений.

С другой стороны, в активе Челентано-христианина такие вещи, как Chi Era Lui («Кем был Он?») и Angelo Custode («Ангел-хранитель»), которую он исполняет в комедии «Большое ограбление в Милане». Герой Челентано, главарь банды, увидев на экране своего двойника, поющего эту песню, говорит о нем весьма пренебрежительно.

Теме близнецов посвящена еще одна история — «Этот странный тип» Лучо Фульчи. При самом внимательном просмотре этой комедии ошибок в ней нельзя найти намека на всевозможных «пожирателей плоти», которыми в дальнейшем прославится этот режиссер. Сюжет таков: в курортном городке живет дурачок, похожий на знаменитого певца, и на этом пытается заработать импресарио-аферист. Жаль, что эта картина не попала в советский прокат своевременно. Зато в «Разводе по-итальянски» Челентано шпарит Ready Teddy с экрана в сицилийском кинотеатре, где обывателям демонстрируется развратный фильм «Сладкая жизнь».

Песни и фильмы Челентано проникали в Союз мизерными дозами и с большим опозданием. Собственно, фильмов было всего два — «Серафино» и «Блеф». Историю дурачка деревенского, в духе «чудиков» Шукшина, приняли на ура, только песенка в ней была чересчур фольклорной, несмотря на озорные куплеты. В роскошном «Блефе» певец совсем не поет. Отсутствие песен породило слухи о том, что их попросту вырезали. Эксперты даже указывали моменты, где, по идее, Челентано должен запеть в полнометражной версии фильма.

На пластинках песен тоже было не густо. Это при том, что основные шлягеры Челентано конца шестидесятых, опережая запросы публики, сделаны по канонам «шансона». Ту же «Историю любви» или Azzuro вполне мог заимствовать Аркадий Северный, напиши ему подходящий русский текст Рудольф Израилевич Фукс.

Красивейшая Lirica D’inverno, одна из самых поэтичных песен о зиме и снеге, оказалась втиснутой в сборник «зарубежной эстрады». Гротескную L’uomo Nasce Nudo сократили вдвое. «Человек рождается голым как червь» — сентенциозно повторяли ключевую фразу этой песни модницы-полиглотки.

Звучное имя знали тысячи, но следить за новинками певческой карьеры Челентано в полной мере могли единицы. Путаницу создавала и склонность артиста к переизданию одних и тех же песен. Кочуя с диска на диск, старые хиты усугубляли и без того подчеркнуто ретроспективный имидж Адриано.

На фоне романтических баллад его эксперименты в области языка и ритмов, весьма оригинальные и смелые, казались любителям традиционной «италии» чудачеством и отклонением от нормы. Мало кто заметил и оценил по достоинству его версию гипнотической Heja индейского автора-исполнителя Джей Джей Лайта.

Семидесятый, год смертей и распада для целого ряда звезд, Челентано ознаменовал выпуском странного альбома, одна сторона которого была «светской», другая — религиозной. «Опиум для народа» не котировался в городской среде, а соперничать с набирающей популярность рок-оперой о Христе эта пластинка никак не могла.

Челентано постепенно становился провокатором преждевременной ностальгии для богемного полубомонда, для тех, кому были адресованы слова беспощадной «Седины» от Раменского и Северного: твоя старость еще не настала.

Демонический хохот из песни про «голого червя» идеально сочетался с этой сардонической репликой. Так же заразительно смеялся только гениальный венгр Янош Коош, ушедший от нас этой весной.

Внешний вид рок-звезд новейшей генерации радовал далеко не всех. Посещение ресторанов в гриме а ля Зигги Стардаст могло озадачить других посетителей. По большому счету, Хампердинк, Джонс, Бельмондо и Челентано оставались для старой гвардии эталоном «настоящих мужчин», оплотом мужества перед нашествием боланов и боуи.

Гей Джо Долан и Демис Руссос, преследуемый идиотской сплетней о скопчестве, не могли претендовать на равенство среди первых в этом щекотливом вопросе. А Карела Готта с Рафаэлем народная молва причислила к гомосексуалам без спроса. Сейчас подобная щепетильность выглядит карикатурно, но в те времена пристрастие к глэм-року было чревато припадками самооговора и самооправдания. Люди, стар и млад, реально сходили с ума, на каждом шагу доказывая свою «нормальность» себе и окружающим. А криком моды в свободном мире считались самовыражение и эпатаж.

Болезни века

Челентано тоже был «фриком», но консервативного толка. Его заокеанский коллега Джин Винсент не любил «длинноволосых», делая исключение только для Элис Купера, главного крипто-консерватора в декадентской среде. Винсент пил, Челентано молился — мир катился в пропасть безверия и безвкусия, на котором греют руки плутократы и варвары. Винсент вскоре умер, Купер протрезвел, Челентано же оставался загадочной, но постоянной величиной. В своем образе он напоминал отшельников средневековья. Он гримасничал, но не жеманился, передразнивая «болезни века», которым посвящен его лучший альбом, реабилитирующий многие отклонения от курса, указанного свыше этому великому лицедею.

Идея «Болезней века» воплотилась не сразу.

В отличие от Джона Леннона, чей ностальгический «Рок-н-ролл» пролежал на полке пару лишних лет, у Челентано не было проблем с реализацией спорных замыслов.

Его Nostalrock — недооцененный, несмотря на роскошное оформление, «Челик с метлой» — увидел свет по расписанию. На нем он воскресил Only You, опередив в этом благородном деле еще одного бывшего битла — Ринго Старра, чья версия стала мировым хитом. Когда-то физиогномисты-любители, сравнивая фото, находили нечто «мученическое» в выражении глаз обоих музыкантов.

«Болезни века» (I Mali del Secolo) тематически опережают свое время намного больше. Начав песенный цикл с потрясающей самопародии на все тот же Ready Teddy, с которого начиналась его карьера, певец заявляет, что теперь, когда он знаменит, вместо рок-н-ролльной «рыбы» он поет о проблемах современного мира. Атакуя их по пунктам — уничтожение природы, безбожие, наркоманию, подмену живой души бездушной механизацией манекенов.

Мне по сей день непонятно, как Челентано сумел превратить банальное недовольство в документ такой большой человеческой силы.

Разочарованный бунтарь Леннон обратился к американским песням своей юности, потеряв веру в революцию, il ribelle Челентано продолжил борьбу на фронте нравственно-эстетического сопротивления. Оба начинали с Ready Teddy и Rip It Up.

Проблематика и профилактика «болезней века» получила достойное продолжение в альбоме Svalutation, где поется о детях со старческими морщинами на младенческих лицах. Физиономию самого артиста слишком рано избороздили мимические складки. Откуда столько тревоги во взгляде этого морально и физически крепкого человека? Столько тоски в голосе, способном рассмешить одним словом…

Помимо двух важнейших пластинок мирового значения, семидесятые стали для Челентано гибридной помесью танцпола с полигоном для испытаний экспериментальной эклектики, не лишенной оригинальности и обаяния, что вполне предсказуемо.

Советским ответом на плодовитость артиста в этот период стала гибкая пластиночка отборных шедевров десятилетней давности, один из которых, пронзительная апология зоозащиты, был почему-то обозначен как «Сын льва». Толстого или Троцкого? — хохмила моя эксцентричная знакомая, и в этой наивной эксцентрике тоже сквозило какое-то беззащитное обаяние осени.

Позднее к гибкому уродцу с сыном льва добавился полноценный лицензионный релиз. Перекупщики инстинктивно пытались им спекульнуть, но желающих платить лишнее за нафталин, проплывший мимо, было маловато для солидного гешефта.

Поколение девочек и мальчиков, вкусившее таинств под конкретные песни Челентано, начинало отступать в прошлое, освобождая места и площадь для новых кутил и танцоров на празднике жизни. На пиршестве на лоне природы, которое так двойственно-зловеще живописует Адриано в песне Una Festa sui Prati.

И вот уже старый пластиночник парировал мои слова о бывшем владельце диска сюрреалистической фразой: «Это Челентано мясника, которого убили в ресторане».

Верю тебе, старина. Все так и было — и мясник, и Челентано, и смерть, и ресторан. История любви и кинжала.

Каким бы долгим ни был обещанный разговор, читателя всегда интересует дальнейшее. А далее был видеобум, позволивший задним числом наверстать упущенное и ранее недоступное. Были триумфальные показы в кинотеатрах, официально изданные диски по фиксированной цене.

Таким образом сокровища мясников, убитых в ресторане, сделались по сути общественным достоянием, проникли в дома рядовых граждан, откуда их частенько удаляют путем самовывоза.

Челентано стал своим в полном смысле этого теплого слова. Хорошо оно или плохо — теперь уже все равно.

При Андропове состоялось второе пришествие Резидента. В конце операции турист-итальянец вербует советских девушек, намекая на личное знакомство с героем нашего очерка. А в другом фильме, уже при Черненко, колоритнейший Панкратов-Черный представляется как сам Челентано, и часть гостей готова ему поверить.

Опровергая подозрения в вязкости мышления, мы можем только повторить прозвучавший в начале трюизм — у каждого свое «челентано», как свое «Предчувствие гражданской войны» и свой портрет работы Пабло Пикассо. Чао, рагацци, чао.

В уходящем году исполнилось сорок лет пластинке Soli, обозначившей новую эру Челентано. После этого диска кумир подпольных плейбоев и денди стал доступен всем, кому не хватает того, что умеет изобразить только он — неподражаемый Адриано. Сорокалетие рождения отмечать не принято. Год скоро закончится. Но песни, я думаю, не смолкнут, образы не померкнут. Их так много, что число не имеет значения.