С 9 утра до 9 вечера 6 дней в неделю: как и почему молодым китайцам внушают, что умирать от изнеможения — это нормально

Китайские студенты трудятся до потери сознания, а работники IT-корпораций после смены буквально умирают от изнеможения. Еще недавно следование принципу «996» — работа с 9 утра до 9 вечера 6 дней в неделю — было престижным, а теперь он вызывает у молодых людей протест. В ответ на их недовольство для этой формы эксплуатации подобрали термин «инволюция», чтобы представить ее в качестве естественного процесса, сообщает журнал The New Yorker.

В сентябре прошлого года по интернету разошлось видео со студентом из элитного пекинского Университета Цинхуа: молодой человек ехал на велосипеде, одновременно работая на стоящем на руле ноутбуке. Скоро в китайских соцсетях начали набирать популярность фото со студентами из Цинхуа, спящими в столовой или лежащими в грудах книг. Пользователи оставляли комментарии, где винили в страданиях студентов безжалостную конкуренцию и называли героев фотографий представителями нового «инволюционировавшего» поколения.

После того, как студент на велосипеде стал мемом, соцсети разразились критикой «инволюции системы элитного образования», а государственное информагентство «Синьхуа» посвятило «инволюции студентов» статью. К зиме этот термин стал для китайцев общеупотребительным.

Впервые он был популяризирован американским антропологом Клиффордом Гирцем в книге «Аграрная инволюция» (1963), посвященной влиянию роста населения и нидерландского колониального правления на экономику Явы. Согласно теории инволюции Гирца, увеличение затрат труда не приводит к пропорциональному увеличению дивидендов, то есть к увеличению благосостояния и инновациям. Наоборот, общество инволюционирует.

Китайский аналог термина, нэй цзюань, составлен из иероглифов, означающих «внутрь» и «катиться», и подразумевает процесс замыкания на самом себе, попадание в «порочный круг самобичевания», объясняет антрополог Сян Бао. По его словам, инволюция — это состояние заведомо бессмысленной конкуренции, движение без цели, сизифов труд.

Идея о том, что китайское общество страдает от инволюции, прошлой весной широко обсуждалась в соцсети Douban, популярной среди студентов. Главная ветка обсуждения была озаглавлена как «Отбросы Проекта 985» («Проект 985» — объединение элитных китайских университетов по аналогии с американской Лигой плюща). Так студенты хотели выразить чувство внушенной неполноценности из-за постоянного стресса, перенапряжения, тревоги и необходимости бороться за статус.

Пользователи критиковали не только университеты, но и рынок труда («Финансы или аналитика данных — какой из путей быстрее ведет к инволюции?»), вступительные экзамены («Пять проваленных экзаменов C.P.A. подряд») и инволюцию экономики после пандемии. У молодых людей есть только один способ состояться как личность, говорит Бао, — закончить университет с хорошими баллами, найти высокооплачиваемую работу, купить квартиру и вступить в брак с таким же успешным партнером.

Зародившаяся в университетских кампусах критика инволюции вскоре пришла и туда, куда стремится значительная часть выпускников — в высококонкурентную техноиндустрию. Оказалось, что те, кому удалось найти работу в сфере IT, также ощутили на себе признаки инволюции.

Сотрудники крупных компаний часто работают по графику «996». Если прежде «996» был знаком престижа, то сегодня это сочетание цифр чаще используется с иронией. Недавно в обиход вошло новое понятие — «007» (удаленная работа 24 часа в сутки семь дней в неделю).

Работники техноиндустрии стараются развенчать иллюзию, будто благодаря ожесточенной конкуренции и неустанному труду сотрудников технологического сектора Китай обеспечит себе богатое и беззаботное будущее.

А ведь именно эта идея заставляет студентов учиться днями напролет, а молодых мигрантов — до изнеможения трудиться на благо, например, интернет-компании Meituan, действующей под лозунгом «победа или смерть». Она же освящает беспринципные методы конкурентной борьбы, общепринятые в техноиндустрии, — такие как кампании по очернению противника и бесцеремонное копирование решений конкурентов.

Технологии действительно сильно изменили Китай: сегодня одним движением руки можно заказать доставку лепешек с луком или вызвать такси. Камеры с системой распознавания лиц вычисляют, кто прогуливает школу, а алгоритмы на производстве распределяют задачи между сотрудниками. Однако многие работники техноиндустрии чувствуют, что они стали придатками к своим гаджетам — взаимозаменяемыми и лишенными цели.

Критики инволюции в поисках альтернативы обращаются к марксизму: организовывают семинары по «Капиталу» и поют советские революционные песни. Разработчики интернет-компаний жалуются на условия труда и составляют петиции на платформе GitHub. Другие, по примеру коллег из Кремниевой долины, бросают свою работу, объединяются в коммуны, организовывают китайские версии фестиваля Burning Man и пропагандируют «буддистский» (то есть расслабленный) образ жизни.

Некоторые молодые китайцы занимают позицию «санг» — сардонической апатии и нигилизма. «Мне сегодня очень хотелось бороться за победу социализма, — написал в своем посте двадцатисемилетний Чжао Цзэнлян, известный в интернете представитель санг. — Но на улице так холодно, что я могу только лежать в кровати и играть на телефоне».

Осознание положения дел — уже шаг к освобождению. Проблема в том, что инволюция стала повсеместным явлением.

В 2020 году инволюция стала одним из самых употребляемых китайских слов. В интернете можно найти материалы об инволюции блокчейна, тимбилдинга, логистики, курсов M.B.A, онлайн-игр (где обесчеловечивается игровой процесс) и брачного рынка (где одинокие люди борются за ограниченное число достойных партнеров). Существуют марксистский, веберианский и даже конфуцианский подход к инволюции.

Но почему бы не попытаться более точно определить явления? Разве чудовищно долгий рабочий день в техноиндустрии — не проявление корпоративного феодализма? Разве невыполнимые требования к сотрудникам служб доставки не являются формой сверхэксплуатации? Правильно ли называть изможденных студентов жертвами инволюции или они пострадали от того, что покойный Дэвид Гребер называл духовным насилием? Не является технократический авторитаризм более точным термином для описания последствий инволюции?

В декабре прошлого года двадцатидвухлетняя сотрудница компании Pinduoduo по имени Чжан упала в обморок по пути с работы — через шесть часов она умерла от переутомления. Две недели спустя еще один сотрудник Pinduoduo покончил с собой после того, как его уволили за критику условий труда в компании. В ответ на гнев пользователей компания опубликовала в соцсетях пост: «А кто не променял свою жизнь на деньги?»

Критика инволюции разразилась с новой силой. WeChat пестрит постами вроде «Умерла сотрудница Pinduoduo. Мы погружаемся в эпоху инволюции» и «Инволюция труда по модели Pinduoduo». Но в отличие от таких терминов, как «эксплуатация», «угнетение» и «отчуждение», имеющих явный социально-критический запал, инволюция преподносится как закономерное и естественное для общества явление, вроде плохой погоды.

В некоторых аспектах китайская инволюция схожа с тем, что в Америке называют меритократией. Однако в Поднебесной ситуация усугубляется отсутствием политических и гражданских свобод.

Молодой китайский студент, уставший от монотонности учебы, не может присоединиться к протестным субкультурам или практиковать альтернативный образ жизни, поскольку государственная цензура вычищает из интернета всю информацию о подобных явлениях. Водитель службы доставки, который хочет улучшения условий труда, не может пожаловаться в вышестоящие инстанции или создать профсоюз, так как сразу же будет арестован. Ему не остается ничего иного, кроме как оставаться на своем месте и работать столько, сколько потребуется.

Инволюция — это новое слово, помогающее сохранить старую систему в неприкосновенности.