#MeToo по-пекински. Как в Китае репрессируют студенток-активисток

Проблемы студентов разных стран похожи: и социальное неравенство, и харассмент со стороны преподавателей существуют везде, но если в одних обществах студенческий активизм — естественная часть общественного поля, то в Китае даже напоминание о самоубийстве студентки 20-летней давности оказывается далеко за пределами дозволенного и приводит к репрессиям со стороны властей. К сожалению, подобные истории случаются и в России. Так, сейчас под уголовным преследованием и де-факто под домашним арестом (юридически мера пресечения оформлена как «запрет определенных действий», но включает в себя запрет на выход из дома и общение с другими людьми) находятся четверо редакторов студенческого медиа DOXA: в своем январском видеообращении они выступили против запугивания студентов-активистов полицией и администрацией университетов. Писатель и художник Ильяс Фалькаев рассказывает историю Юэ Синь — выпускницы Пекинского университета, выступавшей против харассмента и за права рабочих.

Тексты Юэ Синь переведены Ильясом Фалькаевым на русский язык специально для нашей публикации.

В последние годы в мире были больше озабочены уйгурским вопросом, нежели другими внутрикитайскими проблемами. Периодически появлялись новости об исчезновении того или иного уйгурского активиста или деятеля культуры. Но к тому, что происходит с собственно китайскими активистами, приковано куда меньше внимания. Между тем их положение ничуть не лучше.

История, о которой я расскажу, началась 9 апреля 2018 года. Точнее, она началась на 20 лет раньше, в 1998 году, когда покончила жизнь самоубийством студентка факультета литературы Пекинского университета Гао Янь. По словам ее подруги, она подвергалась домогательствам и насилию со стороны профессора Шэнь Яна. Но тогда эта история не возымела никаких последствий для профессора. Университет ограничился лишь устным предупреждением, постановив, что профессор был вынужден вступить со студенткой в интимную связь из-за ее «психических проблем».

Спустя двадцать лет, под влиянием международного движения #MeToo, в стенах лучшего в стране университета возникла онлайн-дискуссия на эту тему. Довольно быстро она была пресечена цензорами. 9 апреля восемь студентов подали запрос о свободном доступе к информации для ознакомления с официальными документами университета по данному делу. Среди них была Юэ Синь — с ее фотографии на нас смотрит девушка с решительным взглядом, прямым пробором и двумя косичками. Еще до этого, в феврале того же года, она опубликовала в своем WeChat-аккаунте эссе о социальной несправедливости и неравенстве в доступе к образованию в Китае. В нем она писала, что испытывает чувство вины за то, что, в отличие от миллионов сограждан, получила шанс учиться в престижном вузе:

Я родилась в стандартной пекинской семье среднего класса. У меня пекинская хукоу, у моей семьи есть квартира в Пекине. Я чувствую себя очень виноватой, когда печатаю эти слова, потому что для большинства китайцев это вещи, которые они, возможно, не смогут получить, даже если всю жизнь будут усердно работать. Но я, можно сказать, родилась с ними.

Читать дальше

Моя мама — сотрудник государственного учреждения, но большую часть дохода она получает, занимаясь логистикой. Мой отец был государственным служащим до выхода на пенсию. В основном кормилица нашей семьи — моя мама. <…>

На собственном опыте я познакомилась с тем, о чем вы читали в популярных статьях в WeChat: вступительные экзамены в среднюю школу в Пекине, группы для подготовки к математическим олимпиадам, а также внеклассные занятия по выходным дням. Но если вспомнить, то в детстве я всё же наслаждалась довольно непринужденной образовательной обстановкой. Родители записали меня на эти внеклассные занятия, но они не особо подталкивали меня к хорошим оценкам. На самом деле, когда я училась в третьем классе начальной школы, до них дошли слухи, что на вступительном экзамене в среднюю школу больше не будет теста по олимпиадной математике, и их первой реакцией было то, что они разрешили мне бросить эти занятия по математике. Это я беспокоилась о своих оценках, в то время как мои родители больше заботились о моем психологическом благополучии. Тогда у меня был низкий эмоциональный IQ. Я чувствовала себя очень виноватой и даже причиняла себе боль, когда получала плохие оценки из-за небрежности. И, конечно, эта относительно спокойная образовательная среда также была связана с тем, где именно я жила в Пекине. Я ходила в начальную школу в районе Дунчэн и среднюю школу в районе Сичэн. В район Хайдянь я переехала только после того, как поступила в высшую среднюю школу.

Наверное, из-за того, что пережило их поколение, моих родителей не так волнует политика. Они не поощряют меня беспокоиться о политике и не поощряют обсуждение политики в нашей семье. Их самая большая надежда — что я буду «приземленным» и счастливым человеком, и их самое большое беспокойство заключается в том, что я попаду в неприятности из-за того, что слишком много забочусь о политике, не имея возможности ориентироваться в ситуации. <…>

Я очень благодарна родителям за то, что они смогли предоставить мне беспроблемную материальную жизнь и относительно непринужденную образовательную среду. И, конечно же, я прекрасно понимаю, что их мысли иногда отличаются от моих. Например, они совершенно не способны понять проблемы ЛГБТ, не способны понять вегетарианство, проистекающее из этических, а не религиозных соображений. <…>

Что касается религии, то мои родители такие же, как и большинство китайцев: они не религиозны, но и не являются строго атеистами. Ведь настоящие атеисты не пошли бы в храм перед вступительными экзаменами в колледж, не заплатили бы денег за молитву и не вернулись бы снова, чтобы выразить благодарность после того, как их ребенок поступит в Пекинский университет. Но тем не менее, как и большинство китайских детей, я выросла в светской среде. Лишь после того, как я посетила Индонезию и узнала из интервью о борьбе и притеснениях, которые испытывали дети из преданных религии семей, я по-настоящему почувствовала, как мне повезло, что я выросла в светской стране и светской семье.

Можно с уверенностью сказать, что каждый большой шаг, который я сделала за первые 20 лет своей жизни, сопровождался невероятной удачей. Минуя вступительные экзамены в среднюю школу, я смогла поступить в хорошую среднюю школу из хорошей начальной школы через предварительные собеседования; на вступительных экзаменах в высшую школу я набрала достаточно баллов, чтобы поступить в высшую школу, аффилированную с Китайским народным университетом; и опять же на вступительных экзаменах в колледж я набрала достаточно баллов, чтобы поступить в Пекинский университет. Между вторым и третьим курсами, в последнюю минуту, я смогла получить государственную квоту, была зачислена в иностранный университет и стала единственной студенткой третьего курса всего языкового факультета, отправленной за границу на государственную стипендию. Но я не собираюсь благодарить Бога за это везение. Во-первых, я не верю в Бога, во-вторых, моя академическая подготовка в области социологии говорит мне, что всё это результат структурной несправедливости в обществе. Те, кто благодарят Бога и чувствуют себя хорошо, глупы и дурны.

Другие могут спросить: вы попали в эти школы благодаря собственным оценкам, что в этом несправедливого? Позвольте мне рассказать о моем небольшом опыте в 12-м классе. Я усердно училась в 12-м классе, но моя «усердная работа» была не совсем на том же уровне, что у учеников Хэншуй и других известных высших школ. Меньше месяца оставалось до сдачи вступительных экзаменов в колледж, у меня всё еще было свободное время, чтобы почитать «Наньфан чжоумо». И я использовала кейс, о котором прочитала в газете, в своем эссе на вступительном экзамене в колледж. Речь шла о похоронной реформе в Аньцине. И менее чем за три дня до экзамена я всё еще могла себе позволить роскошь смотреть телевизор. Что это был за выпускной год? Вопреки всему, я поступила в Пекинский университет. А сотни тысяч моих сверстников в этой же стране, выдержавших жестокое давление учебы, скорее всего, не смогут поступить ни в один университет.

Несправедливость заключается не только в хукоу или регионах, но и в самом тесте и в стандартах приема. Вообще-то, я не очень хорошо сдала математику. И мои итоговые оценки по гуманитарным предметам были намного ниже, чем на практических тестах. Можно сказать, что идеальный балл, который я получила за эссе, был единственной причиной, почему я набрала достаточно баллов, чтобы поступить в Пекинский университет. А те, кто со мной знакомы или читали другие мои статьи, знают, что мой стиль написания не так уж и красив и я пишу не лучше, чем мои сверстники. Если за эссе я набрала больше баллов, то в основном из-за так называемого чувства социальной ответственности, которое нашло отражение в моих работах. Конечно, чувство социальной ответственности было настоящим. <…> Однако если у меня было немного рациональных мыслей по социальным вопросам и критических мыслей по поводу социальной несправедливости, то только благодаря образованию, которое я получила в школе, и моим внеклассным чтениям; я могла наслаждаться этими превосходными образовательными ресурсами и внеклассными возможностями, но большинство людей не смогли бы этого сделать. Это, в конце концов, и есть социальная несправедливость.

<…>

Итак, это очень жестокая причинно-следственная цепочка: я родилась с пекинской хукоу и хорошим семейным окружением. Потом у меня было превосходное начальное и среднее образование. <…> Поступить в Пекинский университет — значит пользоваться репутацией и даже материальными благами, которые сопутствуют его бренду: если бы я не поступила в Пекинский университет, я бы не заработала свою небольшую репутацию только потому, что проводила обычные уроки полового воспитания для деревенских детей; если бы я не поступила в Пекинский университет, статьи, которые я посылала каждую неделю в «Наньфан чжоумо», наверное, не занимали бы видные места в газете столь долгое время, даже если бы они понравились редакторам, так что я не смогла бы иметь относительно стабильный источник дохода в студенческие годы. (Одна статья содержит около 1200–1400 символов, а мне платят 800 юаней. Если я буду публиковаться каждую неделю, то буду получать доход в 3200 юаней (~37 000 рублей) каждый месяц.) И в обозримом будущем репутация моего института принесет мне больше пользы, несмотря на то что эта репутация была создана в основном моими предшественниками в Пекинском университете, а не моими собственными усилиями.

Если говорится: «Живущий в бедности занимается лишь самим собой, постигший истину способен делать добро и для людей», то я — тот «постигший истину» человек. Если говорится: «Те, кто в поезде, обязаны двигаться вперед», то я — человек «в поезде». Я даже не осмеливаюсь думать, сколько людей я «съела» — пользуясь отсылкой к Лу Синю. Хотя, как атеистка, я могу ошибаться, говоря о христианстве, я всё же хотела бы использовать метафору, которую вы, возможно, поймете: должна признать, что часто я чувствую, что несу первородный грех. Этот «первородный грех» не от Царства Божьего, а от царства человеческого. То, что я несу, — это первородный грех структурной несправедливости всего этого общества.

<…>


Эссе выложено в сокращенной версии. полный русский перевод можно прочесть здесь.

Парадокс заключается в том, что именно то чувство «социальной ответственности», за которое на ранней стадии хвалили Юэ Синь и которое позволило ей поступить в престижный университет, в дальнейшем и привело ее к конфликту с общественными институциями и потере всего того, чего она достигла.

Вступив в противостояние с руководством университета и требуя доступа к информации по делу Гао Янь, она продолжала писать эссе и открытые письма. 23 апреля она опубликовала открытое письмо, в котором подробно рассказала о своем последующем преследовании и запугиваниях со стороны институтской администрации, в том числе Управления по делам студентов. На сайте университета оно описывается как «отдел административных функций, действующий под руководством парткома университета и находящийся в совместном офисе с Департаментом Народных вооруженных сил. Управление отвечает за идеологическое и политическое образование, регулирование норм поведения и предоставление возможностей для личного развития и роста студентов».

Открытое письмо Юэ Синь:

Преподаватели и студенты Пекинского университета: приветствую!

Я — Юэ Синь с курса 2014 года Института иностранных языков, одна из восьми студентов, подавших утром 9 апреля заявление о свободном доступе к информации в Пекинском университете. Я преодолеваю усталость, чтобы написать этот текст и объяснить некоторые вещи, которые случились со мной в последнее время.

1. С 9 апреля я постоянно общаюсь с преподавателями и руководством университетского Управления по делам студентов, дважды это продолжалось до одного-двух часов утра. В ходе этих бесед в Управлении неоднократно поднимались вопросы «сможешь ли ты успешно окончить университет», «что должны думать твои мама и бабушка», а также «у нас есть право напрямую связываться с родителями, минуя тебя». Более того, в скором времени я буду готовить дипломную работу, а частые срывы и последовавшее за этим психологическое давление серьезно повлияли на мою работу по этому вопросу.

Читать дальше

2. В полдень 20 апреля я получила ответ от руководства института. Присутствовали секретарь парткома Института иностранных языков, преподаватель из Управления по делам студентов и мой куратор, а секретарь парткома зачитал ответ института на запрос о свободе информации:

a) Встреча, на которой обсуждалась педагогическая этика профессора Шэнь Яна, была слишком низкого уровня для того, чтобы был составлен протокол.

б) Результат расследования, проведенного Бюро общественной безопасности, находится вне компетенции института.

в) Из-за ошибки в работе, допущенной Департаментом китайского языка, текст публичной самокритики Шэнь Яна найти не удалось.

Я была разочарована этим ответом. Но с приближением дедлайна моей дипломной работы мне пришлось сосредоточиться на ней.

3. Примерно в 11 часов вечера 22 апреля мой куратор вдруг попытался позвонить, но так как было уже поздно, я пропустила его звонок. В час ночи мой куратор неожиданно пришел в мое общежитие с мамой, разбудил меня и потребовал, чтобы я удалила все данные, связанные с запросом о свободе информации, с моего телефона и компьютера и чтобы на следующее утро я пошла в Управление по делам студентов и в письменной форме гарантировала, что я больше не буду иметь никакого отношения к этому вопросу. Другие студенты, находящиеся на моем этаже, могут подтвердить это. Вскоре после этого родители отвезли меня домой, и я так и не смогла вернуться в университет.

Мы с мамой не спали всю ночь. Когда институт связался с ней, они извратили факты, чтобы напугать ее и испортить ей настроение. Из-за агрессивного и неразумного вмешательства института наши отношения чуть не были разрушены. Действия института в этот момент перешли черту. Я испугалась, но была в ярости.

Было ли требование свободы информации преступлением? Я не сделала ничего плохого и не могу сожалеть о том, что воспользовалась своим славным правом студента Пекинского университета.

Я люблю свою мать. Я глубоко восхищалась и уважала ее в течение 20 лет. Мое сердце обливалось кровью, когда я увидела, как она плачет, хлещет себя по щекам, встает на колени, умоляет и даже угрожает самоубийством. После ее уговоров у меня не было иного выбора, кроме как временно вернуться домой, но я не могу отступить из принципа. Компромиссом нельзя решить никакую проблему. У меня не было другого выхода, кроме как записать это заявление, рассказав всю историю.

Я очень взволнована, простите, если я пишу сбивчиво.

4. Настоящим я делаю следующее официальное обращение в Институт иностранных языков Пекинского университета:

a) Институт иностранных языков Пекинского университета должен издать письменное разъяснение правил, в соответствии с которыми они необоснованно оказывали давление на моего родителя, вынудили его встретиться со мной в общежитии посреди ночи и потребовали, чтобы я удалила все данные, связанные с запросом о свободе информации. Он должен четко указать на нарушения закона и правил, совершенные в ходе этого, и принять меры, чтобы предотвратить повторение подобного эпизода.

б) Институт должен немедленно прекратить любое давление на мою семью и принести официальные извинения и разъяснения моей испуганной матери, чтобы помочь восстановить семейные отношения, которые стали натянутыми из-за этого вопроса.

в) Институт должен опубликовать письменную гарантию, что этот вопрос не повлияет на мой выпускной экзамен и больше не будет мешать работе над дипломом.

г) Институт несет ответственность за устранение любых негативных последствий, которые этот вопрос может иметь для моей учебы, будущего трудоустройства, семьи и т. д.

д) Институт должен опубликовать однозначный письменный ответ на это обращение, чтобы дать ясность всем, кто следит за этим вопросом.

Я оставляю за собой все права на дальнейшее привлечение к ответственности с помощью правовых методов всех имеющих к этому делу отношение физических лиц и организаций, включая, но не ограничиваясь этим, сообщение в Пекинский университет и вышестоящие инстанции о серьезных нарушениях дисциплины в Институте иностранных языков.

Юэ Синь, студентка бакалавриата Института иностранных языков Пекинского университета 2014 года.

Письмо было быстро подвергнуто цензуре в китайских соцсетях, но попытки ее обойти были необычайно настойчивыми, включая использование двигающихся и вращающихся скриншотов, чтобы избежать автоматического сканирования изображений, распространение через цензуроустойчивый репозиторий GitHub и даже подписи к фиктивным транзакциям на блокчейне.

Технологии блокчейна, вероятно, впервые были использованы для подобных целей. При заходе на страницу транзакции перед читателем возникало текстовое поле с зашифрованными буквенно-цифровыми символами, которые можно было преобразовать в обычный текст, нажав кнопку с надписью Convert To UT8 («Преобразовать в UT8»). После чего на экране появлялось письмо Юэ Синь.

Сумев все-таки защитить диплом, всего через несколько месяцев, в августе 2018 года, Юэ Синь уже оказалась в Хуэйчжоу, в южной провинции Гуандун — в компании студентов из разных университетов, выступавших в поддержку рабочих местной промышленной фабрики Jasic. Попытавшиеся создать независимый профсоюз рабочие в июле были избиты и задержаны полицией. Юэ Синь выступила с очередным открытым письмом, на этот раз к Компартии и ее председателю Си Цзиньпину. Она уверяла, что ее группа не призывает к студенческой революции, а в полном соответствии с марксистскими ценностями борется за права рабочих. Юэ Синь требовала немедленно освободить всех задержанных рабочих, наказать местную полицию и руководство фабрики, позволить отстаивающим свои права рабочим вернуться на фабрику и создать профсоюз, возместить им ущерб и принести извинения, провести расследование случаев похищения исчезнувших активистов. Но апелляция к руководству Коммунистической партии и борьбе за ее идеалы не помогла. Через несколько дней пятьдесят студентов из группы поддержки рабочих Jasic и Юэ Синь в их числе были схвачены в результате полицейского рейда на арендованную квартиру, где они находились. С тех пор Юэ Синь больше никто не видел.

Так называемый инцидент Jasic стал быстро известен во всем мире. В конце ноября 2018 года в поддержку Юэ Синь и исчезнувших студентов высказался известный философ Славой Жижек. По словам Жижека, студенты-марксисты действовали абсолютно в соответствии с тем, что провозглашала официальная идеология — солидарность с чрезмерно эксплуатируемыми рабочими, права женщин, экология. Но самоорганизация и прямая горизонтальная связь между студентами и рабочими в противовес риторике верхов подрывают легитимность партийного правления и изобличают его как самозванство.

Разрыв между лживой риторикой властей и искренними действиями молодых активистов был слишком очевиден. Они быстро набирали поддержку, причем и в кругах партийных и военных маоистов старшего поколения.

Всё это несло в себе угрозу правящему режиму. Именно эту опасность и почуяли власти. И решили изолировать лидеров движения. Как писал Жижек, подмечая парадоксальность сложившейся ситуации, в наши дни самое опасное в Китае — вера в официальную идеологию и серьезное отношение к ней. Двумя днями ранее лингвист Ноам Хомский и другие западные ученые призвали к бойкоту китайских марксистских мероприятий и конференций. Но, разумеется, это никак не отразилось на судьбе пропавших студентов.

Через полгода после задержания, в конце января 2019 года, власти выпустили видео с четырьмя активистами/активистками, которые каются на камеру. В одной из них, бледной с черными кругами под глазами, я узнал Юэ Синь. Будто читая текст по бумажке, она говорила:

«Поскольку теперь я поняла, что моя деятельность во время инцидента Jasic нарушила закон, я приму наказание по закону. Я также узнала о радикальной организации, стоящей за инцидентом Jasic, ее идеологии и о вреде, который она причинила молодым студентам. Поэтому я добровольно решаю порвать с организацией и идеологией. И, если возможно, я надеюсь открыто разоблачать и критиковать эту идеологию в целом и деятельность организации, чтобы предостеречь массы в нашем обществе (особенно молодых студентов)… Я также постараюсь уяснить идеалы партии и точно изучить теорию партии… Так что теперь я понимаю, что только КПК заботится о правах рабочих и крестьян в Новую эру… Таким образом, я избавлюсь от некоторых механистических представлений о партии. Я твердо понимаю, что должна в первую очередь поддерживать партию, а не только Родину и народ».

Всё это напомнило мне известные покаяния Каменева, Зиновьева и прочих «троцкистов» на сталинских процессах, после долгих пыток. А ведь, казалось бы, прошло 80 лет. Но практика тоталитарных режимов не сильно изменилась за эти годы.

После выхода видео с саморазоблачением в западной прессе потихоньку стихла кампания в поддержку Юэ Синь. Новая информация о ней перестала появляться. Лишь однажды, в марте 2020-го, в твиттере промелькнуло сообщение, что после полутора лет заключения Юэ Синь была выпущена на свободу. Но и сама Юэ Синь не дает о себе знать. Твиттер ее молчит. Пока я писал этот текст, появилась новая информация. Есть люди, которые говорят, что на днях встретили ее в уличной библиотеке для детей мигрантов, организованной одной пекинской организацией гражданского общества. Якобы выглядела она прекрасно. Так что, возможно, она не изменила своим прежним взглядам и еще вернется к активизму, только в более осторожной форме. Будущее покажет.

Но за время ее отсутствия пространство свободы резко сузилось. Любая публикация независимой информации в WeChat чревата приходом полиции к тебе домой. Конечно, умники обходят Великий китайский файервол с помощью VPN и читают твиттер. Но процент таких невелик. Не лучше обстоят дела и с социальным активизмом. Например, примерно через полгода после исчезновения активистов Jasic, в январе—марте 2019 года в той же провинции Гуандун были задержаны три редактора сайта «Новое поколение», посвященного проблемам внутренних мигрантов-рабочих. Все трое критиковали опасные условия труда на некоторых фабриках. Они пытались помочь пострадавшим на работе получить серьезные денежные компенсации.

Столкновение финансовых интересов, разумеется, оказалось важнее слов о том, что рабочий класс является «элитой нации» и «главной силой социализма с китайской спецификой». Лозунг же «Труд — это источник счастья» и вовсе звучит как издевка для сотен заболевших пневмокониозом.

А буквально несколько дней назад на социальной платформе Douban были закрыты популярные феминистские группы — под предлогом того, что они содержат экстремистский контент. Члены этих групп придерживались возникшей в Южной Корее идеологии 6B4T, которая отвергает гетеросексуальный секс, брак и рождение детей. В условиях гендерной дискриминации многие называли 6B4T ненасильственной формой протеста, сравнивая ее с забастовками рабочих. Но, как мы убедились выше на примере Юэ Синь, в этом обществе норма, когда слова расходятся с делами. Одно дело — на словах выступать за гендерное равенство, что и провозглашает официальная идеология, а другое — бороться за него всерьез. Как пишет журналист Чан Пин в гонконгской газете Apple Daily, с момента прихода к власти Си Цзиньпина патриархальная система еще больше укрепилась. Феминисткам были брошены обвинения, что они являются агентами Запада и отравлены гонконгским ядом. В ответ некоторые из них были вынуждены оправдываться и признаваться в искреннем патриотизме. Но патриотизм — не более чем патриархальный дискурс, подмечает Чан Пин. И цитирует слова Вирджинии Вульф:

«Я женщина, и у меня нет родины. Я женщина, и я не хочу, чтобы у меня была родина. Я женщина, и моя родина — весь мир».