Памяти убитых церквей: как Советский Союз расправлялся с храмами и в каких из них можно было плавать, жить или слушать рок

Церкви на картах современных городов кажутся осколками разлетевшегося на куски времени: всегда монументальные, занимающие много места, избыточные в своей красоте, они будто бы стремятся «сожрать» пространство вокруг, присвоить его себе — это эстетическая традиция сакральной архитектуры. В то же время пространство вокруг церквей гетеротопично, оно не определяется только религиозными функциями, упрощенно говоря, вот мы идем по улице, вдалеке — храм, и вся перспектива вдруг устремляется к нему, меняет точку зрения, приходится закидывать голову: даже если храм невелик, он всё же тянется (и тянет) вверх, вырывая нас из привычной среды. Церковь — не только религиозный символ, но и важный элемент городской архитектуры.

В 1900-х годах французский писатель Марсель Пруст, известный по циклу «В поисках утраченного времени», пишет ряд эссе и очерков, которые в 1919-м издает под названием «Памяти убитых церквей». Несмотря на то, что ни об одной реально «убитой», то есть уничтоженной, церкви автор там не рассказывает, в поле его зрения — проблема сохранения памятников культуры и особенно церквей. В сентябре 1914-го германская артиллерия серьезно разрушает французский Реймсский собор, и общество реагирует на это болезненно. Ромен Роллан, например, в памфлете «В защиту алтарей» (Pro aris) сравнивает немцев с варварами. Мысль о защите памятников культуры в то время волновала многих интеллектуалов.

Тогда же русскому философу Николаю Рериху приходит в голову идея документа, который мог бы обеспечивать неприкосновенность памятников в любых войнах и конфликтах. Потом такое соглашение оформят и даже подпишут, оно будет известно как Пакт Рериха и ляжет в основу Гаагской конвенции.

Средневековые памятники воспринимаются просвещенными европейцами как хрупкие и наиболее уязвимые части старого мира. Пруст улавливает эти настроения. В «Памяти убитых церквей» он едет «по маршруту» английского писателя Джона Рёскина, ищет упомянутые им мозаики, алтари, строения, и перед ним воскресают неприметные фигуры церквей. «Значит, ничто из того, что жило, не умирает, и мысль скульптора так же бессмертна», — пишет Пруст. И если предположить, что так и есть, то эта вольность дает нам право перемещаться между временами, воображать, будто нечто еще не случилось или не случится никогда, то есть смотреть на историю нелинейно и таким образом воскрешать, хотя бы письменно, некоторые из «убитых» церквей. Только не французских, а отечественных.

Спас на Сенной

Роман «Преступление и наказание» начинается со строк: «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер…». Петербург 2021 года тоже изнывает и плавится от жары, поэтому машину времени легко запустить.

Достоевский приступает к работе над романом в 1865-м, его описания климатически точны: в начале того июля температура держится на отметке в 31 °C, в городе давно нет дождя. 9 июля, в один из самых жарких дней, Родион Раскольников убивает старуху-процентщицу.

Центральная точка пространства романа — Сенная площадь, во времена Федора Михайловича — злачное и неприятное место для торговли и бедняков. Достоевский так описывает его: «…На грязных и вонючих дворах площади, а наиболее у распивочных и толпилось много разного и всякого сорта промышленников и лохмотников. Раскольников преимущественно любил эти места, равно как и близлежащие переулки». Надо всем этим смрадом высился Спас на Сенной.

Церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы (народное название — Спас на Сенной) строилась с 1753 по 1765 год на деньги купца Саввы Яковлева, одного из самых богатых людей своего времени. Архитектурный стиль — преимущественно барокко с элементами классицизма. Сюда, к церкви, Родион Раскольников приходит каяться.

«Он вдруг вспомнил слова Сони: „Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: ‘Я убийца’“. Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Всё разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю…

Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю, с наслаждением и счастием. Он встал и поклонился в другой раз.

— Ишь нахлестался! — заметил подле него один парень».

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание»

Храм занимал на Сенной ту часть современной площади, где сегодня расположен вход на станцию метро «Сенная площадь», — по диагонали, разрезая местность. Действительно большой, на фотографиях он напоминает другие церкви петровского барокко: Спасо-Преображенский собор, Александро-Невскую лавру, Петропавловский собор.

Спас на Сенной взорвали в ночь с 1 на 2 февраля 1961 года. Снаряды заложили на несущие конструкции, они срабатывали поочередно — столбы, крыша и купола, стены. Пыль над площадью стояла еще несколько дней.

Причина сноса — необходимость постройки нынешнего вестибюля станции метро. На деле медленно разрушающаяся церковь (она была лишена своего статуса в 1938 году) представляла собой лакомый кусочек для архитекторов и чиновников города. Еще в сентябре 1960-го газета «Вечерний Ленинград» писала об избавлении от «позорного пятна на Сенной площади», анонсировав открытие на его месте станции метро «из стекла и стали».

Почти полностью из стекла состоит город в антиутопии «Мы» Евгения Замятина, стекло вообще в литературе часто символизирует тоталитаризм. Понятно почему: через него легко подсматривать.

Станцию метро могли разместить иначе, но начальнику Государственной инспекции по охране памятников (ГИОП) А. В. Победоносцеву понравился именно этот вариант — самый радикальный. У церкви нашлись защитники, которые настаивали на ее исключительной культурной ценности (считалось, что архитектором храма мог быть сам Бартоломео Растрелли), они и отправили министру культуры СССР Е. А. Фурцевой письмо с просьбой сохранить постройку на Сенной. В Ленинград послали бригаду, которая должна быть обмерить храм и принять решение о его сносе или реконструкции. Особой задачей считался поиск закладной доски 1753 года, она установила бы имя архитектора церкви.

«В конце декабря 1960 г., появившись на Сенной пл. во всеоружии драгоценной стереотехники, мы застыли в немом изумлении, подобно дочерям Лота. За пеленой снегопада темный силуэт церкви зиял совершенно новыми ранами, а за глухим забором, вдруг окружившим храм, метростроевцы торопливо разделывали мощные стропильные фермы его крыши на дрова и продавали здесь же, на бывшем „торжище сеном и дровами“, как и мешки со столетним голубиным пометом, накопившимся на чердаках церкви. Подкрепленный экономически процесс разрушения церкви вряд ли мог дать нужное время даже для стереофотограмметрических методов фиксации, достаточно трудоемких и не всегда успешных из-за отсутствия опыта в их проведении и короткого зимнего дня. Поэтому наряду с этим решили вести ручной обмер церкви, насколько позволяет отсутствие лесов или иных подмостей и, главное, ограниченность рабочих рук», — вспоминает доктор архитектуры В. В. Смирнов.

За сутки до взрыва в Ленинград пришло письмо от Фурцевой: она запретила взрывать храм, поскольку он имеет особое историко-культурное значение. Письмо пришло в Главное архитектурно-планировочное управление (ГлавАПУ), где его вскрыли, осторожно запечатали и отправили в Управление Ленметростроя, которое должно было отвечать непосредственно за взрыв. Там к письму не притронулись и развернули его обратно в ГлавАПУ. Дата отправки выпала на нерабочий день. Эта случайная халатность и стала причиной архитектурной катастрофы следующих дней.

«А ночью мы с Ю. М. Денисовым стали свидетелями разрушения церкви, стоя на углу Садовой ул. и ул. П. Алексеева (Спасский пер.), то есть напротив церкви, рядом с угловым магазином игрушек, чьи витрины, укрытые мешками с песком, напоминали годы блокады. Ассоциации стали почти галлюцинациями, когда при глухом ударе земля дрогнула, а церковь как-то медленно осела, став огромной кучей строительного мусора. Колокольня же сперва наклонилась вправо, а затем почти целиком легла перед нами».

В. В. Смирнов «Скверная история»

Взрыв был рассчитан так, чтобы его сила ушла в землю, но, будучи довольно мощным, он повредил даже сваи Исаакиевского собора. Построенную на месте храма станцию метро назвали в честь площади, на которой она стояла, — «площадью Мира».

Анненкирхе

Осень 1996 года встречает вернувшегося с Чеченской войны молодого человека хмурыми, блеклыми красками, дождем и песнями группы «Наутилус Помпилиус». Приезжая к брату в Санкт-Петербург, герой этой истории случайно оказывается в небольшом дворике, где, если об этом не знать, совершенно не угадывается церковь. Но она там есть.

Это лютеранская церковь Святой Анны, или на немецкий манер Анненкирхе, — одна из самых известных и красивых церквей Санкт-Петербурга. Выше описывается, конечно, завязка культового фильма Алексея Балабанова «Брат». Анненкирхе его времени — это рок-клуб, перестроенный из кинотеатра. Здесь ничего не взрывали, а просто играли музыку.

Церковь Святой Анны построили в Петербурге в 1779 году. Тогда и до самой революции лютеране оставались второй по численности религиозной общиной страны. К 1917-му Анненкирхе посещали 12 тысяч прихожан. В разное время туда ходили Карл Фаберже, Петр Лесгафт, Карл Брюллов, Павел Пестель. Когда советская власть начала гонения на православных, на лютеран некоторое время смотрели сквозь пальцы, хотя они и понимали, что снисхождение временное. В 1920-х на базе Анненкирхе даже разрешили открыть что-то вроде семинарии, хотя это слово, конечно, не использовалось, название было завуалированным — «евангелистическо-лютеранские библейские курсы». Но уже в 1934-м религиозную деятельность в этом месте насильственно свернули. Храмы в то время часто изымались из собственности церкви и адаптировались под нужды нового государства. Так и Анненкирхе к 1939-му превратилась в кинотеатр «Спартак». Это был единственный в стране так называемый кинотеатр последнего показа: там можно было смотреть кино, которое уже нигде не показывали, или ретроспективу. В прокате были даже зарубежные, «капиталистические» картины — не более одного-двух сеансов в день.

«Я в 1985 г. проходила в кинотеатре производственную практику. Здесь мы впервые смотрели диснеевские мультфильмы о Бемби, Белоснежке, картины с участием Вивьен Ли, фильмы Микеланджело Антониони, знакомились с итальянскими, американскими, немецкими картинами. Фильмы шли с субтитрами, помню „Серенаду солнечной долины“ с участием оркестра Гленна Миллера — это было потрясающе! Раз в месяц в огромных банках приходило по 20–30 фильмов, сразу вывешивались афиши. Понятно, что билеты раскупались тут же на все сеансы. Я с трудом доставала билеты для друзей», — рассказывает звукооператор Анастасия Иванова.

Но Данила Багров приходит сюда не кино смотреть. В первой части картины «Брат» он знакомится здесь, во дворе Анненкирхе, с Кэт («Здесь меня всегда найдешь», — говорит девушка). Конкретная локация — у решетки полуподвального музыкального магазина «Рок-остров», где и сегодня продают пластинки. Анненкирхе их времени — уже не кинотеатр, а клуб. В 1990-е кинотеатр «Спартак» меняют на рок-клуб «Спартак», между прочим, легендарный. Там выступают «Аквариум», «Гражданская оборона», «Король и шут», «Ночные снайперы». Последний концерт состоялся в 2002 году: на сцену вышла группа «Ленинград».

«С 1998 по 2002 год тут квартировал рок-клуб „Спартак“, на концерты приходило до тысячи человек. Выступали „Ленинград“, „Король и шут“, „НОМ“, „Аукцыон“, „Два самолета“. Я сам cходил на два концерта и понятия не имел, что это храм. И тем более понятия не имел, что буду в нем когда-то служить. В нынешней часовне тогда располагался круглосуточный бар. В холле на втором этаже — игровые автоматы, по сути — казино. Открыто продавались наркотики. Проводились тантрические вечеринки, конкурсы любительского стриптиза», — вспоминает дьякон церкви Евгений Раскатов.

Анненкирхе в некотором роде повезло. И кинотеатр, и рок-клуб несущественно повредили ее уникальную архитектуру — ее травмировал позднее пожар. Сейчас здание принадлежит Лютеранской церкви, там идет реконструкция, но часто организуют концерты, выставки, а под Рождество весь город ходит именно туда на самую красивую рождественскую ярмарку. Руководство Анненкирхе активно ведет ютьюб-канал, на котором рассказывает в том числе историю церкви.

Манера перестраивать здания под спортивные центры была чем-то вроде моды. Так, церковь Святой Екатерины переделали в спортшколу, подворье Киево-Печерской лавры превратили в каток, церковь Милующей иконы Божией Матери в Галерной Гавани — в станцию подготовки водолазов, Никольскую Единоверческую церковь — в Музей Арктики и Антарктики, а из Петрикирхе соорудили… бассейн.

Петрикирхе

Петр I, задумав заложить новую столицу на балтийских болотах, активно привлекал к делу европейцев. Со временем немцы стали одной из основных этнических групп империи. Об их многочисленности говорят и названия районов, и улиц строившегося Санкт-Петербурга: Немецкая набережная, Немецкая слобода, Большая Немецкая улица. Уже в 1727 году многочисленная немецкая община получает от Петра II земельный надел на Невской перспективе, тогда еще безымянной улице. Первое здание было деревянным, и оно быстро разрушилось. В 1833 году немецкая община заказывает строительство новой церкви архитектору Александру Брюллову. За пять лет он возводит одну из самых больших церквей Российской Империи — лютеранскую церковь Святых Петра и Павла (Петрикирхе). Она соединяет в себе черты русского классицизма и романовской базилики, а ее алтарную часть украшает масштабное полотно Карла Брюллова, брата архитектора, «Христос на кресте». К 1912-му Петрикирхе имеет 21 000 прихожан. После революции их количество стремительно уменьшается.

Когда в 1937 году прихожане собираются на рождественский сочельник, то не могут попасть внутрь: церковь закрыта. Ее пасторы арестованы, а позднее расстреляны. Убранство церкви частично разграблено, а «Христос на кресте» передан в Русский музей. Но разрушать церковь Святых Петра и Павла нельзя, ее значение для архитектурного облика города признается всеми. Даже государственные архитекторы описывают ее так: «…Высокий образец синтеза архитектуры и скульптуры, с большим мастерством вписано в общий ансамбль Невского проспекта <…> один из интереснейших его участков».

Советское правительство использует Петрикирхе в качестве склада Театра Ленгосэстрады. В 1941–1945 годах там размещают воинские части — здание приходит в упадок. В 1958-м его перестраивают под плавательный бассейн Балтийского морского пароходства. Автором проекта выступает архитектор А. П. Изоитко. Он меняет планировку и полностью переделывает интерьер. Но, главное, строит в центральном нефе железобетонную чашу бассейна длиной в 25 метров, а в алтарной части размещает вышки для прыжков. С трех сторон зала сооружают трибуны на 800 сидячих мест. Торжественно новый бассейн в центре открывают в 1963-м.

«Я видел состояние интерьеров церкви — оно было ужасным: обвалившиеся хоры, местами пробитые своды. <…> Государственная инспекция по охране памятников, которая всячески опекала здание, прилагала все усилия к тому, чтобы оно попало в руки богатого и заинтересованного в сохранении сооружения „хозяина“», — рассказывает А. П. Изоитко.

В бассейне плавало не одно поколение петербуржцев.

«В этой церкви крестили моих бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек… Нас с сестрами не крестили, так как долгое время здесь был бассейн. Но мы ходили в него поплавать. Так что тоже, можно сказать, прошли некий обряд крещения», — делится Iana B.

Постоянная влажность, естественно, не пошла на пользу церкви: стал подмываться фундамент, осели несущие колонны и стены, появились трещины в кладке, отваливалась штукатурка. Когда здание вернули верующим в 1993 году, чашу бассейна попытались демонтировать, но из-за особенностей конструкции строение начало разъезжаться. Архитекторы Ф. Венцель и И. Шапаран решили оставить чашу и на стальных несущих балках настелили поверх нее новый пол. Трибуны тоже сохранили, новые входы вырезаны прямо в них.

Ф. Венцель и С. Венцель писали: «Вопросы дальнейшего признания перестроек советского времени, смягчения звучания их тогдашнего назначения, постепенного, но неуклонного преодоления прошлого — об этом возникало много дискуссий и принципиальных разговоров. <…> Согласно нашим представлениям, церковь существует во времени, и этот факт мы хотели сделать явным <…>. Может быть, Петрикирхе окажется примером и поможет другим, жить рядом со свидетельствами прошлого».

Посетителям церкви во время экскурсий разрешают спускаться под чашу бассейна, из большого темного пространства там сделали выставочный зал. С формальной точки зрения Петрикирхе скорее переделанный в церковь бассейн, чем наоборот. Если поднять голову в храме, то видно, что стены стянуты специальными креплениями — можно считать их метафорой: само это место жгутом стягивает в один центр совершенно разные эпохи.

ДК работников связи

Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки,
У стриженых лип на виду,
Глотая туманный и стойкий
Бензинный угар на ходу,

<…>

Дом Связи — как будто коробка
И рядом еще коробок.
И дом, где на лестнице робко
Я дергал висячий звонок.

Александр Кушнер

Если идти по набережной вдоль реки Мойки от желтоватого Юсуповского дворца к Исаакиевскому собору, то вид на площадь и город загораживает неясная громада. Вся обтянутая сетками, она как будто стесняется своего нелепого вида и не нравится обычно никому. В ней ничего не выдает прошлого роскошного вида, памятник часто называют главным недоразумением этой части города. За темным конструктивизмом скрывается здание немецкой Реформаторской церкви на пересечении Мойки, Большой Морской улицы и Почтамтского переулка.

Она была построена в 1860-х и из-за «детского» архитектурного возраста особенной культурно-исторической ценности не представляла, так что сразу прослыла уязвимой мишенью. Советское правительство, как это полагалось в то время, предписало церковь отремонтировать, но два десятка прихожан, естественно, не обладали достаточными средствами для проведения таких мероприятий, так что здание перешло городу. Из комнат, предусмотренных архитектором для пастора, органиста и персонала, сделали общежитие. Храм полностью закрыли в 1929-м, а в 1932–1939 годах по проекту архитекторов. П. М. Гринберга и Г. С. Райца перестроили в Дворец культуры работников связи. Кирху лишили шпиля, разместили на ее фасадах балконы, добавили идеологические барельефы.

Архитектор И. Н. Кудрявцев вспоминает: «…Были и неприятные поручения. В частности, по проекту руководителей нашего бюро архитекторов Гринберга и Райца делалась перестройка известной лютеранской церкви, расположенной при слиянии Морской улицы с набережной Мойки, в „Клуб работников связи“. Конечно, и мне пришлось участвовать в разработке рабочих чертежей. С этим вспоминается неприятный для меня разговор со знакомым моего отца, С. Ф. Стравинским. Он был сыном известного оперного певца Мариинского театра и братом всемирно известного композитора.

Встретив меня на улице, он спросил: „Правда ли, как мне сообщили, вы участвуете в перестройке церкви на Морской улице? Я не могу поверить, чтобы сын Николая Галактионовича был участником этого позорного дела“.

Я пытался разъяснить, что это проект наших руководителей, и что же мне делать, если меня привлекают к разработке рабочих чертежей? — „Уйти, немедленно уйти!“ — „Но я же уходил, меня насильно вернули!“».

Переделка храма не нравилась многим — не только из-за идеологических побуждений, но и потому, что конструктивистское оформление его откровенно испортило. Журнал «Архитектура СССР» уже в 1936 году пишет: «Авторы Дома работников связи правильно учли необходимость сохранения башни, но не поняли, видимо, характера ее архитектуры. Здание, возглавленное башней, теперь не завершает перспективу Мойки, оно возникает внезапно и кажется глухим, плоским ящиком. Лишенное выразительного силуэта здание не вошло в ансамбль и воспринимается как чужеродное тело, как некий склад или фабрика посредине города. Это — типичный пример переходного стиля, т.е. „обогащенного“, но в основе чисто конструктивистского сооружения со всеми присущими ему недостатками». Авторы статьи верно уловили впечатление, которое производит здание на набережной Мойки, — оно и сейчас кажется заброшенным заводом.

В ДК работников связи работали кружки, был концертный зал, где тоже выступали «Кино» и «Аквариум». Сейчас там находится офис «Почты России». Реставрация самого здания в каком-либо виде только обсуждается.

«Отдельное место в истории „Аквариума“ занимает ДК Связи. Это милое место закрепилось за нами с конца восьмидесятых и стало основной репетиционной точкой для группы. С этим местом связана целая эпоха в концертной деятельности „Аквариума“. <…>

И так следующее по значимости после Песков репетиционное место „Аквариума“ было ограничено пределами комнаты четвертого этажа в ДК Связи, что стояло по улице Герцена, а по-настоящему на Большой Морской улице, дом 58.

Это было здание Реформаторской немецкой церкви, построенное между 1862 и 1865 годами по проекту архитектора Г. А. Боссе. <…>

К этому ДК Связи уже привыкли и иностранные средства массовой информации, и обыкновенные „фаны“ „Аквариума“. И те и другие по долгу кружили вокруг останков Реформаторской церкви, выжидая кого-нибудь из нас.

Из этой церкви Боря впервые стартовал в Нью-Йорк, из этой церкви „Аквариум“ впервые стартовал за границу, да не куда-нибудь, а сразу в Монреаль (Канада)!».

Андрей Романов «История „Аквариума“. Книга флейтиста»

Храм Христа Спасителя

И всё же самая масштабная из церковных потерь советского периода приходится на Москву, а не на Санкт-Петербург. На месте этого храма не зияет воронка взрыва, он не стоит, закутавшись в строительные леса, место и сама церковь восстановлены в своем почти первоначальном виде — речь идет об огромной площади неподалеку от Кремля, где высится над городом храм Христа Спасителя. Он был самым крупным православным собором на территории России, возведенным в ознаменование победы в Отечественной войне 1812 года. Его строили 44 года. В Российской империи возведение церковных памятников считалось религиозно-политическим актом, они неизменно включались в пространство церемониала русского императора. В XIX веке одним из главных направлений церковной архитектуры в России становится так называемый византийский стиль. Храмом, открывшим эту программу, и становится московский храм Христа Спасителя. Луковичные купола, как у кремлевских соборов, аркатурные пояса над окнами, огромная колокольня, наружные фонари по периметру — это был не просто штатный собор, но и высказывание царизма. Естественно, белое пятно в такой близости к Кремлю не нравилось Советам.

Роланд Э. Браун, автор книги «Безбожная утопия. Советская антирелигиозная пропаганда», рассказывает: «…Разрушению крупнейшего православного собора на территории России, возведенного к тому же в ознаменование победы в Отечественной войне 1812 года, предшествовала приуроченная к Пасхе 1929 года пропагандистская кампания, следы которой я обнаружил в журнале „Безбожник“. <…> Надпись на плакате гласит, что „рабочий человек идет в церковь потому, что ему не хватает места в клубе“. Пропаганда исходила, разумеется, из господствовавшего тогда убеждения в том, что рабочему человеку ни религия, ни ее храмы не нужны.

Ирония, правда, заключается в том, что авторы плаката считали, по всей видимости, что собор должен был быть переоборудован в рабочий клуб, и, скорее всего, и предполагать тогда еще не могли, какая судьба будет ожидать Храм Христа Спасителя всего лишь через два года. Да, конечно, теперь он восстановлен, но отделка нового собора, на мой взгляд, отдает лас-вегасовским китчем, и теперь он, увы, никак не может претендовать на звание одного из лучших церковных зданий Европы, каким был оригинальный Храм Христа Спасителя».

5 июня 1931 года на заседании Политбюро ВКП(б) приняли решение о сносе храма.

Из протокола заседания (п. 65/65 «О месте для постройки Дворца Советов»):
а) В выборе места для постройки Дворца Советов остановиться на площадке храма Христа Спасителя.
б) В Дворце Советов иметь один зал на 12–15 тыс. и другой на 4–5 тысяч зрителей«.

Через 11 дней вышла резолюция Комитета по делам культуры: «Ввиду отвода участка, на котором расположен храм Христа Спасителя, под постройку Дворца Советов, указанный храм ликвидировать и снести». Дворец Советов должен был стать первым небоскребом новой страны, его предполагалось украсить фигурой Ленина в полный рост. Но сначала требовалось освободить площадь.

Самый большой православный собор страны огородили забором, на котором написали: «Храм Христа Спасителя — на службе контрреволюции!» Его уничтожили 5 декабря 1931 года в несколько взрывов. Взрывная волна распространилась на некоторые соседние кварталы. Идея не нашла понимания и даже после всех усилий советской агитации казалось народу слишком жестокой.

Воплощение архитектурное
Пролетарского чуда,
Всесоюзная вышка, откуда —
Назначение вышки не таково ли?
Мощным кличем не раз на весь мир
прогремит
Наших слов динамит,
Динамит нашей творческой воли.

Демьян Бедный

Дворец Советов, который предполагалось построить на месте собора, должен был стать эталонным зданием — со скоростными лифтами, панорамными видами, эскалаторами на все этажи, огромными амфитеатрами, ресторанами, с системой шумоизоляции, автоматизированным гардеробом, радиосвязью, автоматическими системами уборки, самовыдвигающимися креслами, подвижными стенами и системой климат-контроля. К 1939-му фундамент здания уже был готов, но достроить его помешала Вторая Мировая война. В 1941–1943 годах стальные конструкции демонтировали: они требовались на производстве противотанковых ежей, необходимых для обороны Москвы.

Мраморной плиткой храма выложили станции метро «Кропоткинская» и «Охотный ряд».

Когда к 1945 году Советский Союз победил в войне, никто уже и не думал о строительстве символа новой власти: на это не нашлось бы денег, да и идеологическая необходимость отпала. На месте котлована открыли общественный бассейн «Москва». Храм Христа Спасителя восстановили в 1999-м — новый собор напоминает лишь тень царской эпохи.

Причины уничтожения

В 1930-е в зарубежной историографии появилось религиозно-сравнительное объяснение тоталитаризма. Фактически это были первые попытки вывести в единое поле религиозные черты диктатур, на первый взгляд совсем не религиозных: например, советского коммунизма и германского нацизма. В предисловии к опубликованному в 1935 году в США сборнику «Диктатура в современном мире» редактор Г. С. Форд указал, что установленные сегодня режимы власти, в отличие от диктатур старого типа, стремятся создать сходную с религией узаконенную идеологию: «Диктаторы настоящего времени не происходят от тиранов и деспотов прошлого… диктаторы сегодня имеют новую и сильную технику массового контроля в виде пропаганды через радио, кино, прессу, образование и светскую религию их собственного производства».

Идея о религиозности тоталитарных режимов изложена и в работах немецкого экономиста А. Файлера. После посещения СССР он опубликовал книгу, в которой высказал мысль о том, что религиозный характер советского коммунизма проявляется в его решительной враждебности к религии. Он указывал и несколько других параметров: религиозное положение марксистской идеологии, структуру большевистской партии, сходную с церковной.

«Планомерное превращение детей в граждан нового государства, исполненных фанатизма и фанатической веры… это действительно новая церковь, которая планомерно проникает в сердца и головы», — пишет Файлер.

Естественно, что такая «церковь» нового типа не может терпеть конкурентов. 23 декабря 1946 года Сталин формулирует этот постулат конкретнее: «Марксизм — это религия класса».

С 1922-го выходят газета «Безбожник» и журнал «Атеист», с 1925-го существует Союз воинствующих безбожников, с 1926-го — журнал «Антирелигиозник». Процесс вымарывания церкви из повестки подкрепляется с другой стороны мощным научно-просветительским импульсом. Выходит «Наука и жизнь», проводятся общественные лекции, открываются дополнительные курсы. Тринадцатый пункт программы РКП(б) звучит так: «Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду».

В Цареконстантиновской церкви в Москве в 1976 году был устроен общественный туалет.

На первой полосе «Атеиста» большими буквами пишут: «Религия — дурман для народа». Проводятся кампания по вскрытию мощей и кампания по изъятию церковных ценностей. Главенствующей «религией» государства становится атеизм. Естественно, что ему не нужны напыщенные и яркие соборы, всегда напоминающие о власти церкви и веры. С 1917 по 1987 год коммунисты уничтожат около 50 000 церквей и храмов. Страдали не только здания. Так или иначе — ссылкой в лагеря, арестом или смертью — были наказаны за свою религиозность почти полмиллиона человек.