«Город без евреев»: о потерянном кинофильме 1920-х, создатели которого отправились в НСДАП и концлагеря

Впрочем, до фильма была книга… и ее автор. Хуго Беттауэр, принявший в 18 лет христианство иудей, проведший молодость в Швейцарии, Германии и США, вернулся в Вену за несколько лет до Первой мировой войны, которая положила конец существованию Авcтро-Венгерской империи. Не слишком удачливый публицист Хуго стал популярным бульварным писателем молодой Австрийской республики: его многочисленные неряшливо написанные криминальные повести расходились немалыми тиражами. Абсурдистская повесть 1922 года «Город без евреев», экранизированная Хансом Карлом Бреслауэром двумя годами позже, не стала исключением: было продано около 250 тыс. экземпляров издания.

Одна из восстановленных версий фильма, озвученная «Концертом для оркестра» Белы Бартока

Сегодня уже само название «Город без евреев» кажется нам зловещим предсказанием холокоста, нацистского judenfrei — уничтожения еврейского населения на подконтрольной Третьему рейху территории. В начале же 1920-х, несмотря на растущее влияние нацистской партии и немалую долю антисемитов в публичной политике, такого исхода не мог предположить никто.

Не стал исключением и прозорливый Беттауэр, чье произведение было скорее абсурдистской сатирой на деятельность правящей Христианско-социальной партии, чем предзнаменованием мрачного и жестокого будущего.

Фильм метафоричнее книги: режиссер переносит место действия из реальной Вены в вымышленный город Утопия — но в целом экранизация несильно расходится с первоисточником. Действие происходит в охваченной гиперинфляцией и политическими волнениями столице: стремительно беднеющие массы требуют работу и зарплату, а пытающаяся сохранить свои позиции власть не имеет ни малейшего понятия о том, как справиться с ситуацией. Евреи — ближайший, всюду заметный и широко представленный Другой — оказываются идеальным объектом для отвлечения народного гнева.

Всё это — точное описание политической реальности Австрии 1920-х годов. Вена того времени была странным местом. Город сохранил блестящую культуру имперской столицы: там работали Арнольд Шенберг и Зигмунд Фрейд, писали Роберт Музиль и Стефан Цвейг (последний оставался частью культуры города, даже предпочитая для жизни уединение зальцбургского замка), а вокруг Морица Шлика собирался «Венский кружок» мыслителей, стоявших у истоков аналитической философии. Однако интернациональная cтолица была оазисом свободы в консервативной полудеревенской стране, состоявшей из окраинных немецких провинций прежней империи.

Контролируемая левыми движениями «Красная Вена» противостояла управлявшей страной Христианско-социальной партии, основанной в 1893 году консервативным политиком Карлом Люгером. Последний широко использовал популистскую антисемитскую риторику в личных целях, и, хотя канцлеры Австрии «еврейский вопрос» старались не поднимать, наследие Люгера в публичной сфере было живее всех живых.

Экономика коллапсировала: новая Австрия не могла обеспечить себя даже продовольствием, страна полностью зависела от иностранных кредитов, в обмен на которые над бюджетом страны был установлен контроль Лиги Наций, предшественницы ООН.

Родившиеся в этой обстановке повесть и фильм весьма точно отражали плохое экономическое положение страны (между тем именно оно обеспечивало успех австрийского кино; ко второй половине 1920-х денег стало чуть больше — съемки стали дороже, и местная киноиндустрия проиграла европейский рынок Голливуду).

Кинематографический канцлер признает, что евреи играют важнейшую роль в национальной экономике и культуре, а также отмечает их ум, благодаря которому они смогли выживать и развиваться в обстановке многовековых притеснений, при этом сравнивая их с майским жуком — прекрасным насекомым, от которого, однако, следует охранять родные розы и которого следует изгнать в «родной» Сион. В книге его поддерживает и единственный еврейский депутат парламента — сионист, считающий, что изгнание должно послужить строительству национального государства в тогдашней британской колонии.

Риторика канцлера характерно отражает слом эпох: он балансирует между традиционной религиозной рознью и набирающим обороты расизмом, взаимозаменяемо употребляя слова «христиане» и «арийцы», а также приговаривая к изгнанию не только иудеев по вероисповеданию, но и крещеных евреев, и детей от смешанных браков.

Фильм рисует широкую, разнообразную и реалистичную картину еврейской жизни Вены той эпохи: здесь присутствуют молящиеся в синагогах ортодоксы и банкиры-миллиардеры, нищие торговцы мелочами из Восточной Европы и ассимилированные представители элит, породнившиеся с депутатами парламента, скрывающие свое происхождение журналисты и довольные жизнью кондитеры. Все они — неотъемлемая часть жизни города, и c их уходом городская жизнь замирает: никому больше не нужны роскошные наряды (с евреями уходит и стиль), кафе уступают место пивным, отели пустуют, а экономика падает еще глубже: соседи вводят торговые санкции и отказываются предоставлять новые кредиты.

Единственный, кто протестует против нового закона, — тайно вернувшийся еврей из элит: он распространяет агитацию от имени «Союза истинных христиан». Повернуть безумие вспять оказывается неожиданно легко: достаточно нейтрализовать антисемитствующего депутата-алкоголика. Последний сойдет с ума и проведет остаток дней в психиатрической больнице, воображая себя сионистом и видя повсюду шестиконечные звезды.

Сцена безумия, в отличие от остальной части фильма, снятой в реалистичной манере, выдержана в экспрессионистской эстетике, напоминающей декорациями и операторской работой «Кабинет доктора Калигари» — немецкий шедевр 1919 года.

Впрочем, первого из вернувшихся евреев поприветствует не канцлер, а мэр города (снова вспомним о «Красной Вене»), и вся история изгнания в фильме — в этом его принципиальное отличие от книги — оказывается сном вырубившегося в баре депутата.

Мир «Города без евреев» при всей видимой трагичности и абсурдности происходящего на удивление оптимистичен: переходящие пешком зимой горы люди не погибают, сцены антисемитского насилия более всего напоминают идиотские шутки, смешанные с мелким буллингом, семьи и прислуга поддержавших ксенофобный закон депутатов противостоят их решениям, а демократия кажется незыблемой. Возможно, это — еврейская сказка, воспроизводящая мотив изгнания (один из основных в еврейской культуре и истории). Речь здесь не только об изгнании из Земли Израиля, но и о средневековых изгнаниях евреев из множества европейских государств, и о постоянных депортациях евреев в пределах Российской империи. Да и само действие фильма, как можно судить по синагогальным сценам, начинается в праздник Симхат Тора, завершающий собой дни Суккота, в ходе которых иудеи просят о милости Г-да в отношении всех народов мира, а заканчивается на исходе зимы, накануне Пурима — главного праздника избавления и победы над врагом-антисемитом, совершенной в кинокартине руками скрывающегося еврея-аристократа (нет ли здесь аллюзии на историю книги Эстер?).

Реальность, однако, даже в середине 1920-х, оказалась куда жестче мира сказки и сатиры.

Нацисты срывали показы, кидая бомбы-вонючки в кинотеатры, демонстрировать фильм в городе Линц запретили, а Хуго Беттауэр был застрелен близким к Национал-социалистической партии Отто Роштоком 26 марта 1925 года.

К моменту гибели писатель стал одной из самых важных и скандальных фигур в австрийской общественной жизни. Его книги служили предметом ненависти для консервативных женских организаций (одной из опор Христианско-социальной партии); выходившее под его редакцией в начале 1924 года издание «Он и Она. Еженедельная газета лайфстайла и эротики», поднимавшее вопросы гомосексуальности, права на развод и аборт, обвинили в распространении порнографии. Беттауэр выиграл процесс и основал новый еженедельник, переживший его на два года, но кампанию ненависти это не остановило: газеты, включая либеральную Neue Freie Presse, требовали защитить общество от ненавистного автора, нацисты называли его «красным поэтом», «разлагающим молодежь», а Каспар Хеллеринг написал серию статей против писателя, в которых призывал к «суду Линча над загрязнителями народа», — последняя из них вышла за месяц до убийства.

Отто Рошток был признан невменяемым и выпущен из психиатрической больницы в 1927 году. На суде он открыто признавал политические и религиозные мотивы убийства и утверждал, что защищал немецкий народ от еврейского вырождения. Этого мнения он придерживался всю жизнь, продолжая хвастаться убийством и в интервью 1977 года.

Последний довоенный показ фильма состоялся в Амстердаме в 1933 году — это был протест против прихода к власти нацистов в Германии. А уже в следующем, 1934 году, пришел конец австрийской демократии: ее сменил австрофашистский режим канцлера Энгельберта Дольфуса. В 1938-м Австрия стала частью нацистского рейха.

Авторы фильма оказались по разные стороны развернувшегося геноцида: режиссер Бреслауэр вступил в НСДАП, соавторка сценария Ида Йенбах исчезла в Минском гетто; исполнитель главной роли Йоханнес Риман стал нацистом и «народным артистом» Рейха, в 1944-м он участвовал в театральном представлении для сотрудников Освенцима, в то время как в самом концентрационном лагере погиб сын писателя — Гельмут Беттауэр.

Блестящая, созданная при немалом участии евреев венская культура не пережила годы войны и нацизма; и, в отличие от властей Германии, новые лидеры Австрии вовсе не спешили возвращать в страну бежавших евреев и интеллектуалов.

Фильм долгое время считался утраченным — первая, фрагментарная и полуразрушенная, копия была найдена лишь в 1991 году в архивах Нидерландского музея кино. Полную версию обнаружили значительно позже: в октябре 2015-го на Парижском блошином рынке. Деньги на ее реставрацию (более 80 тыс. евро) были собраны с помощью краудфандинговой кампании.

Музыку для премьеры восстановленной версии фильма, которая прошла в Вене 21 марта 2018 года, написала современная австрийская еврейская композиторка Ольга Нойвирт. Ее предки из династии юристов смогли пережить Шоа благодаря тому, что успешно скрыли свое происхождение: одному из них еще в имперские времена удалось изъять запись о религиозной принадлежности из документов.

Родившаяся в 1968 году Нойвирт наряду с Бернхардом Лангом и Беатом Фуррером принадлежит к первому после Второй мировой поколению австрийских композиторов, которые смогли вновь придать Вене статус одного из центров мировой академической музыки, каким она была во времена Моцарта и Гайдна. Созданное ею музыкальное сопровождение далеко от иллюстративности и развлекательности, характерной для классической озвучки немого кино, — оно придает дополнительный объем картине, говоря с нами на другом языке.

Однако предпочитающая находиться в США композиторка пессимистична: она считает, что современная Австрия снова выходит на передний фланг в плане ненависти, токсичного языка и ксенофобной политики националистических партий, а антисемитизм там идет рука об руку с ненавистью к беженцам, исламофобией и протестами против мультикультурализма. В комментарии для газеты Guardian она цитирует пережившего холокост итальянского писателя Примо Леви: «Если это случилось один раз — может и повториться».