Обезьяний бизнес (порнография или искусство)

— Обезьяний бизнес, — подчеркнул Мартин Карлссон, может, надеясь, что я откажусь.

Он даже показал, как делают обезьяны: почесал под мышкой и выставил губы в поцелуйчике.

— Ничего страшного, — всё еще пребывая в состоянии эйфории, махнул рукой я.

Мне действительно всё было по барабану.

Для жителей Копенгагена эротический бизнес — одна из составляющих привычного круговорота событий: посещение концертов, выставок, галерей с бесплатным глинтвейном и прочего.

Лавок с эротикой и порнографией здесь настолько много, что их принято считать обычным делом — дескать, не что иное, как газетный киоск.

Типа «Союзпечати» из восьмидесятых. Или турецких коммерческих ларьков под названием «абак». Собственно, турецким словом «абак» их здесь и величают. А турки смеются и фотографируют.

Что продается в этих абаках? Далеко не всё, что может показаться эротикой на первый взгляд. Вкратце основной набор можно определить так: аудио, видео, печатная продукция. Но никакой рекламы проституток, скажем, там нет. Никаких камер, предлагающих вам интим, тоже не видно.

Жанр так называемой винтажной эротики представлен лучше, чем что-либо.

Возможно, я ошибаюсь и это совсем не винтаж. Но вот список того, что в копенгагенских эротических магазинах можно загнать в рамки «винтажной» порнухи:

1) Открытка, называемая почему-то «варшавской». Так и написано на стенде — «Виды Варшавы в ассортименте». Их очень много — таскать не перетаскать. На открытках толстые усатые дамы с неуловимым задором в глазах. А также худые пескоструйные блондинки, похожие на крыс в вечерних платьях. Одним словом, всё то, что укладывается в понятие «французский шарм». Но здесь этот шарм почему-то считается варшавским. Я так и не понял почему.

2) Большие-пребольшие постеры под старину, выполненные методом шелкографии, для перевозки закатываемые в рулоны и занимающие полстены. На одном из таких постеров я увидел актера Смирнитского, поедавшего креветки из вагины нелепой пейзанской красавицы. И под всем этим надпись — «Мушкетер в ресторане». Еще там был русский царь, который отвешивал пышным американским довоенным кокеткам поджопники. И ниже на неправильном русском подписано: «Таково селяви».

3) К эротическому винтажу вроде относятся и самые настоящие гравюры. Они, как выяснилось, называются аугсбургскими. А еще галантно-сатирическими. Видимо, галантно-сатирический Аугсбург в этих делах преуспел. Таких гравюр там немало.

Остальное можете себе представить сами. По инерции мышления. Всякие там лифчики, корсеты и попоны. Совершенно не возбуждающие плоть и от этого выглядящие как плохо скопированные оригиналы.

Далее я перечислю уже не винтаж.

4) Аудиокассеты в огромных количествах (никак не называются). Они почему-то представлены лучше всего, и их почему-то в разы больше, чем видео. Можно засунуть кассету в магнитофон и прослушать, как рычит Чиччолина. Это если повезет. А если не повезет, то уж не знаю. Мало ли кто там может вместо Чиччолины рычать страстным голосом.

5) Пластинки. Дивиди. Всё остальное. А вот видеокассет нет. Точнее, я нашел пару штук, но в подкассетнике вместо носителя был расположен маленький интимный театр. Или алтарь-складница. Раскладушка с похабщиной, короче, очень сложная в исполнении.

Эти миниатюрные алтари, впрочем, гораздо чаще представлены в коробках из-под французского монпасье. Так что наличие видео я считаю не очень типичным.

6) Там вы найдете массу андеграундной продукции: фанзины, стенгазеты, листки-пересмешники и трафареты для уличной живописи. Много прекрасно изданных книг — чаще в жанре комикса, иногда в жанре короткого рассказа. Рассказывают, как говорится, обо всем, от кожаных историй до полицейской расчлененки. Но почти никогда вы не увидите там фотографий. Неизвестно почему. Наверное, потому, что эротика — это всё же жанр искусства.

7) Добавим к этому кучу всего японского. Журналы с буккаке. Комиксы с буккаке. Всё остальное вышеперечисленное, от гравюр до алтарей, но тоже с буккаке. Всё те же монпансье-складницы, и на этот раз с окровавленной расчлененкой. Вроде как киндер-сюрпризы из многочисленных частей тела, преимущественно женских, но было и несколько добротно сделанных мужских частей — понятно каких.

8) Если забыть о японском языке, то в общем и целом попадается масса прекрасной литературы — от подшивки «Записок старого козла» Чарльза Буковски до армейских стихов Лермонтова. И основной упор, как ни странно, здесь не на визуальную продукцию, а на печатную. Это и есть, как мне кажется, интеллигентный подход. Западноевропейский, просветительский. Будто бы ты в библиотеку пришел. Никаких тебе прыгающих писюков, никаких летающих биостимуляторов. И никакой, к слову сказать, тебе манги.

Имейте в виду, что продавец в тех магазинах именно такой, каким вы его представляете себе по сайтам «Хамстер» или сериалу «Двойка» о порнодельцах. Он будет с усиками и в гавайской рубашке навыпуск. Наверное, этого требует служба контроля витрин — ведь все витрины должны быть узнаваемыми и немного странными. Так город становится уютным и интересным. На мысль о контроле за витринами наводило еще и обязательное наличие в этом магазине пылесосика «Генри». На витрине или в продаже, но так или иначе он обязательно будет стоять там. А может, пылесосик «Генри» у усатых порнобаронов в гавайских рубашках — нечто вроде секретного рукопожатия?

Примерно всё вышеперечисленное я взял с собой (кроме пылесосика «Генри», разумеется), а Мартин оплатил мне всё и дал еще сверху. Попрощавшись, продавец доброжелательно откозырял и тут же принялся бронировать билеты на отпуск.

С этого момента мой магазин можно было считать открытым. Он располагался в буквальном смысле слова у меня на плечах, в вещмешке голландской армии из огнеупорной (на всякий случай) ткани. Назывался магазин «Гейлорд». Название я подцепил в паспорте у знакомого, отхохотавшись перед этим в свое удовольствие. Кажется, я еще не подозревал, что у англичан это обычная фамилия, вроде как Весельчаков, без всяких скабрезных параллелей. Был еще неопытен в языках. Впрочем, неважно. Самый главный и непререкаемый плюс магазина «Гейлорд» заключался в том, что он катался вместе со мной и я не платил никакой аренды.

Меня невозможно было привлечь к ответственности. Мой магазин был передвижным. И иногда перелетным (см. «Перелетный кабак» Честертона).

Впрочем, на практике дела магазина «Гейлорд» обстояли пока еще так себе. Магазин, то есть мой обезьяний бизнес, на поверку оказался низкоприбыльным. Скажем, в большинстве стран я не имел права разложить и продавать всю эту хрень прямо на улице, как это делают афроамериканцы с загадочными предметами, замаскированными под сумки «Кальвин Кляйн». А еще я, как неудачливый продавец, не мог апеллировать к социалке, потому что «антирабочая» виза мне этого делать не позволяла и вообще мне это было строго запрещено.

Приходилось поступать так же, как с музыкой и частными уроками английского языка, — впаривать знакомым под знаком благотворительности.

Со знакомыми тоже образовались некоторые сложности. Понятно, что благотворительность была направлена в мою сторону, а не в общественную. Благотворительностью занимались они, а не я. Но волшебное слово «искусство» работало. Бывало, друзьям удавалось кое-чего продать. Но чаще, как вы понимаете, не удавалось.

Вот как обстояли дела в Берлине.

Началось с того, что в меру раскрепощенная, но не феминизированная барышня по имени Петра и по кличке Бычок выставила меня из дома, где незадолго до событий дала приют.

Я приволок рюкзак на пятый этаж, с грохотом протащил его через всю комнату и оставил его на балконе-веранде.

— Что там? — спросила Петра-Бычок, вечером делая на этом балконе ласточку в голом виде.

— Порнография, — беспечно махнул рукой я, — разный винтажный шарм. Потом вместе посмотрим.

Петра подняла красивую бровь. Через пару часов я уже не имел права находиться в ее комнате. А наутро уже и в квартире.

Оставшись без крыши над головой, я уныло проследовал в кафе «Леопольд», где старый хиппи и коммунист Патрик Биркенбауер мне всё объяснил:

— Голые бабы и голые мужики — это никакое не искусство, дубина. И это не винтажный шарм. Это порнография.

— Слушай, Патрик, ты рассуждаешь не как коммунист…

— И слушать не хочу. Мерзкая отвратительная порнография — вот что это такое.

Патрик потом предлагал выкинуть всё это в Шпрею прямо перед рейхстагом, но вместо этого я плюнул на этот бред и уехал в Париж.

Мне срочно требовалось разбавить ауру занудства друзей-немцев атмосферой свободы, разврата и изгиба ножки, полуприкрытой чайной кисеей.

Таких ножек, впрочем, было у меня в рюкзаке аж два отделения. Но до конца я их так и не рассмотрел. При открытии рюкзака мне в глаза бил один сплошной тельный цвет. А еще мне казалось, что я везу колбасу вместе с каким-нибудь дальнобоем.

Чтобы не усугублять ощущения дальнобойщика, перевозящего туда-сюда колбасу, я отменил весь автостоп. Вместо этого я сел в поезд и за ночь без приключений доехал до Северного вокзала в Париже.

Рюкзак сопровождал мои передвижения, как Макгаффин — фильмы Хичкока. Магазин «Гейлорд» менял место своей дислокации, будто нелегальная радиостанция, преследуемая полицейскими. Немного грело душу то, что меня действительно невозможно запеленговать. Но ощущения перевозки контрабандной колбасы тоже не оставляло.

Как реагируют в Париже на такие дела, я не знал. Правда, догадывался.

Надо сказать, Париж я не очень люблю. Вместе с атмосферой, фривольностью и прочим уличным амикошонством без знания общеупотребительных словосочетаний английского языка. Но раз уж меня манила тема разврата, то я поперся на Пляс-Пигаль. Куда еще податься, когда некуда идти, как вы считаете? Конечно, на Пляс-Пигаль. Может быть, там есть такие же, как я?

И поехал я туда, на этот Пляс, волоча за собой рюкзак с порнографией. В нем уже протерлась небольшая дыра, и бабушка со внуками строго заставила меня поднять из-под колес машины выпавшие на проезжую часть бесстыжие карты.

Я встал и перед собой разложил порнографию. Не пытайтесь воспринимать это как инструкцию. И старайтесь не повторять этого никогда.

Через полчаса ко мне подошел немолодой неприятный мужик, придавив ногой один из пакетов. Пришлось расправить плечи и плюнуть ему на сапог. Мужик без разговоров заехал мне по челюсти. Я спрятался от него в телефонную будку.

В этой будке я просидел, пока тот мужик не ушел. Тогда я вышел и потянулся. На Пигаль спускалась ночь. Под ногами лежал мешок с бритвами. И еще там была записка на французском языке.

Побарахтавшись пару раз, я понял, что в ночном режиме здесь тем более ничего не выгорит. А если и выгорит, то, скорее всего, буквально. Я оказался прав.

Напоследок перед уходом обитатели Пляс-Пигаль кинули мне на спину самый настоящий факел.

Рюкзак, сделанный из огнеупорной ткани, не пострадал. А я покидал Пляс-Пигаль в расстроенных чувствах.

Вскоре этот рюкзак поехал со мной в Англию.

Там дела обстояли еще более странным образом.

Пикантные приключения начались при переходе границы.

Глядеть на магазин «Гейлорд» собралась целая экспертная комиссия.

— Видим ли мы факт обильного семяизвержения (massive ejaculation) на этих фотографиях? — громко спрашивал пограничник с выщипанными бровями и лицом мистера Бина, перевернутого вниз головой. Брови оказались на месте усов, так что всё сочеталось в достаточной степени.

При этом он поднимал вверх одну картинку за другой, оставляя самые сердцеедистые из них на потом, видимо стесняясь.

— Есть факт?

— Нету, — раздавался нестройный хор голосов остальных экспертов в форме военных.

— Следующая картинка…

Затем военные сбились в кучу и принялись что-то горячо обсуждать.

Самый главный пограничник стоял с непроницаемым лицом, колупая пакет с цитрусовыми, которые мне дали в дорогу.

Заскучав, я решил взять у него интервью.

— Скажите, сэр…

— Да

— Скажите, сэр…

— Предмет обильного семяизвержения напрямую связан с вытеканием жидкости. Если вытекания жидкости нет, то нет и факта обильного семяизвержения.

— Сэр…

— А если нет, то это не порнография, а искусство.

— Хорошо. А скажите-ка, сэр…

— Разговор окончен. Проходите и не задерживайте.

Рюкзак мой прохудился настолько, что терял одну варшавскую открытку за другой, как богемные Гензель и Гретель.

Мне пришлось взвалить рюкзак на плечи и проследовать в автобус, держа его как ребенка перед собой.

— Обильное семяизвержение, — радовались мои англичане. — Ты смотри-ка! Обильное семяизвержение!

— Почему это вас так веселит — «обильное семяизвержение»? — сердито спрашивал я.

А англичане продолжали смеяться.

Всё же я надеялся что-то продать. Деньги, полученные от Мартина, заканчивались. А если все будут угорело ржать при виде моего рюкзака, то продать ничего не удастся. Я давно заметил, что юмор как-то не способствует продажам всякого бесполезного. Бесполезное следует продавать с непоколебимо серьезным видом.

Хихикающие англичане продолжали угорать, чем рассердили меня до последней степени — когда бьешь кулаком в стену и пробиваешь ее насквозь.

Тогда я пробил стенку паба насквозь и поехал на север — но не тот, который английский, а тот, где не смеются никогда. В общем, я поехал в гости к знакомым финнам.

Финский адепт скабрезной силовой электроники по имени Микко Аспа оказался настоящим коллекционером скабрезностей. Не только в области силовой электроники. А еще и любой другой. Не буду говорить в какой, а то не опубликуют.

В общем, он рассматривал содержимое моего рюкзака на свет, как бокал вина, будто различая в нем сияние на солнце рубина.

— Какое прекрасное искусство, — сказал финн с удовольствием упирая на последнее слово.

— Правда? — переспросил я, не веря такому счастью.

— Правда. Жалко, что всё это у меня есть, — добавил он, открывая большой шкаф, забитый доверху чем попало (в жанровых рамках порнографии). Я присвистнул. В шкафу хранилось всё, что можно отнести к жанру извращений, от варшавских открыток до фотографий фашистов, расчленяющих свои жертвы на части. Доктор Менгеле там тоже был. Логотип с сумасшедшим ученым сопровождал примерно каждую третью из скабрезностей, составлявших содержимое Миккиного шкафа. Видимо, Микко все-таки был скрытым фашистом. Среди геев это случается. Точно так же, как, впрочем, и наоборот.

— Так что это всё мне не нужно, — заключил финн, — извини. Хоть это и хорошо.

— Что же делать, Микко? — озадаченно спросил я. — Куда мне податься со своим рюкзаком?

— Выброси. А лучше оставь себе. Можешь написать про это роман. Ведь до сих пор никто не знает, что творится в голове у человека, приторговывающего порнографией.

Вот, собственно, я и написал. Через десять лет.

Рюкзак с порнографией провалялся в углу квартиры, и уже мой ребенок спотыкался об него, пока не подрос и не пригрозил выкинуть.

А что творится в голове у продавца порнографии, я, пожалуй, не знаю до сих пор.

Гораздо более важным мне кажется передать сведения — не как учитель ученику, а, скорее, как связной связному. Это очень важно. Запомните всё нижеперечисленное раз и навсегда, даже если не пригодится.

1) Перевозка порнографии не карается никаким законом на этой планете. Если вы хотите привезти, скажем, нидерландского садового гнома с вздернутой кверху елдой — делайте это не задумываясь. И если вы хотите его продать — делайте это в свое удовольствие, закон это не запрещает.

Перевозите по Европе что угодно — от нидерландских макарон в виде пенисов до японских фотографий с расчлененкой. Если вас поймают, то достаточно будет упирать на тот факт, что у расчлененки, садового гнома или порнографических макарон нет «обильного семяизвержения». Именно в словах «обильное семяизвержение» будет тонкая грань между эротикой и порнографией, преступлением или искусством, если хотите. «Обильное семяизвержение» — ключевое понятие для таких дел. Говорите, что его у вас нет, и всё будет в порядке.

2) Открыть эротический магазин может каждый. В Копенгагене.

В Берлине, скорее всего, вас проклянут феминистки и коммунисты.

Англичане будут над вами смеяться.

А у финнов и так всё давно есть.

Что же касается названий, то ни к какому названию невозможно придраться, оставаясь при этом в рамках закона. В этом меня уверил лейтенант пограничной службы, сэр… черт, забыл, как его звали. Но всё равно доношу до вас самое главное.

Пикантный заголовок с ненормативом — это не порнография. Почему-то именно в этом нас, коллекционеров и сувенирщиков, всегда пытаются убедить на русской таможне. Так что забудьте об этом. Они не правы.

Белорусский таможенник, изъявший у меня прекрасный виниловый сборник бруклинской шумовой сцены под названием «Думай как негр, ебись как еврей», будь ты, к такой-то матери, проклят!

Присоединиться к клубу