«Хаос никогда не умирал»: онтология Хакима Бея

Онтология Бея основана на первичности хаоса. Понятие хаоса не следует рассматривать как синоним беспорядка или привлекающую внимание перефразировку анархизма. Хаос — это не просто отсутствие законов или государства. Это онтологическое состояние, характеризующееся постоянным потоком и течением, отсутствием нормативных или других критериев порядка и состоянием, близким к опьянению. Хаос, говорит нам Бей, — это «непрерывное творение». Он также неоднократно заявляет, что «хаос никогда не умирал». Хаос пережил предполагаемую основу порядка. Это базовая онтологическая реальность, которую мы должны принять и прославить.

Таким образом, нет сущностных или естественных законов, которые могли бы дать нам смысл. У природы, говорит Бей, нет законов, есть только привычки. Таким образом, создание смысла — это вопрос личного конструирования, основанного на желании. Единственный возможный порядок — это порядок, который человек создает и воображает посредством «экзистенциальной свободы». Все остальные порядки — иллюзии. Жизнь и тело проницаемы, ad hoc, нечисты и полны дыр. Тем не менее экзистенциальная автономия и самореализация должны быть достигнуты в этой области. В любом случае Бей предпочитает мир «неопределенности, богатой двусмысленности, сложных примесей» пуристическим утопиям. Поэтому хаос желателен, также он является онтологически базовым, или необходимым. Бей иногда изображает свою теорию как решение сказать «да» самой жизни. В другой работе Бей описывает себя как «плохого пророка», делающего ставку на маловероятные аномалии и хаос.

Хаос — это нечто, предшествующее мышлению и социальному строительству. Бей понимает хаос как творческий потенциал, лежащий в основе всей реальности.

Это означает, что живые существа могут порождать свои собственные спонтанные порядки. Также это подрывает легитимность всех гегемонистских и иерархических систем. Бей предполагает, что в мысль приходит нечто, что сознание пытается структурировать. Кажется, что структура является фундаментальным уровнем, но это не так. Этот анализ исключает представление, но не мышление как таковое. Действительно, важны и мысль, и образы. Буквы или иероглифы — одновременно мысли и образы. Бей прославляет тип промежуточного состояния, который касается как мыслей, так и образов.

Хаос первичен относительно порядка. На самом деле порядок — это иллюзия. Мы всегда находимся в хаосе, но иногда поддаемся лжи о том, что порядок существует. Эта ложь ведет к отчуждению. Мир реален, но сознание также реально, поскольку оно имеет реальные последствия. В одном отрывке Бей предполагает, что личность не может производить вещи и не может быть произведена. Всё просто является тем, что есть, спонтанно. В «Информационной войне» Бей утверждает, что информация — это хаос, знание — это спонтанный порядок из хаоса, а свобода — это плавание по волне этой спонтанности. Он противопоставляет эту точку зрения гностическому дуализму тех, кто использует информацию (или дух), чтобы отрицать тело. Вместо этого он ищет «великого сложного смешения» тела и духа.

Доступ к хаосу осуществляется через измененное сознание, но хаос всегда присутствует и в повседневной жизни, под поверхностью. Хаос, или воображение, является основой области, находящейся за пределами обыденности. Однако это также поле, из которого состоит обыденность. Оно может войти в обычную жизнь. В этой области, например, происходит интерпретация. Оно похоже на поле становления в теории Делеза, времени или виртуального у Делеза и Бергсона и бессознательного у Юнга. Нуминозное «банально»; его можно найти повсюду. Бей называет себя радикальным монистом, в отличие от гностического или манихейского дуализма правых. Хотя он и не говорит об этом прямо, он, похоже, рассматривает репрессивные системы как искаженные формы поля хаоса, отвергнутые «темной магией» или негативными формами транса.

Зона измененного сознания — это также зона гибридности, зона, где разрушаются границы, предусмотренные интерпретативными категориями.

Психологическое освобождение состоит в актуализации или создании пространств, где действительно существует свобода. Это не что-то невообразимо иное. Бей предполагает, что многие из нас посещали вечеринки, которые на короткое время становились «республикой удовлетворенных желаний». Качественная сила даже такого краткого момента иногда превосходит мощь государства. Он придает смысл и привлекает желание и интенсивность. Подобные заявления делаются и другими представителями постлевой анархии. Например, Ферал Фавн (известный представитель постлевого анархизма. — Прим. пер.) предполагает, что все мы знали этот вид интенсивности в детстве.

Хаос как основа смысла и порядка

В области хаоса вещи удерживаются вместе желанием или притяжением. Действие возможно на этом базовом, хаотическом или квантовом уровне. Магия — «действие на расстоянии». Хаос также создает своего рода порядок посредством Эроса (любви) или самоупорядоченной деятельности штирнеровского эго. Бей принимает точку зрения Фурье, которую он также приписывает суфийским поэтам, о том, что любовь или влечение являются движущей силой Вселенной. Большой взрыв «красив и любит красоту», хотя грязь тоже является зеркалом красоты. Например, цветы растут из грязи.

Возможность «действия на расстоянии» является убеждением, лежащим в основе герметического подхода, с которым идентифицирует себя Бей. Этот подход якобы был изгнан из науки в ее механистической фазе, но продолжает возвращаться — в гравитации как «притяжении», в квантовой физике, странных аттракторах, силе сред и т. д. (и, несколько иначе, в работах Фурье).

Герметики полагали, что «моральная сила» образа может передаваться на расстояние с помощью некоего энергетического луча, особенно если его усиливают другие сенсорные воздействия. Бей считает, что художники продолжают так делать, даже когда они это отрицают. Например, реклама передает определенную эмоциональную или «моральную» структуру. Таким образом, герметизм имеет дуальный аспект. В своей позитивной форме он освободительный и политически радикальный. Однако он же закладывает основу для рекламы, пиара и т. д.

Единственное жизнеспособное правление — правление притяжения или любви между хаотическими силами. Только желание создает ценности. Ценности появляются в результате бурного, хаотического процесса формирования отношений. Такие ценности основаны на изобилии, а не на дефиците, и противоречат господствующей морали. Бей описывает «пиковые переживания» как фактор возникновения ценностей на индивидуальном уровне. Они трансформируют повседневную жизнь и позволяют изменить или «переоценить» ценности. Творческие силы возникают из желания и воображения и позволяют людям создавать ценности. Катастрофа сегодня имеет негативный оттенок, но изначально она означала внезапные перемены, а такие перемены иногда желательны.

Бей много говорит о магии, духовности, герметизме, эзотерике и т. д. Здесь не «мистификация» в обычном смысле слова и не буквальная вера в виды магии, наблюдаемые в художественной литературе. Скорее его подход включает в себя размышления о символической и воображаемой природе многих само собой разумеющихся практик и объектов.

Нечто является «магическим» или «духовным» в положительном смысле, если оно приводит к измененному состоянию сознания.

Вещи также могут быть «магическими» или «духовными», реализуя невидимые формы дальней связи или контроля. «Магия» или «дух» в этом смысле — что-то имманентное, что-то, что большинство из нас уже испытали — как сильное эмоциональное переживание, романтическое или сексуальное влечение, психоделический трип, медитативное состояние, мощная мечта, вдохновляющий протест или прямое действие, случайный момент, когда всё кажется правильным. Это не предполагает отсылки к внеопытной области трансцендентного, хотя, безусловно, считается, что находится это за пределами обычного, «консенсусного» опыта.

Бей пишет так, как будто сущности, переживаемые в измененном сознании, или архетипы, встречающиеся в снах и рассказах, реальны. Но это часть процесса мифической инициации читателя. Конечный онтологический статус этих сущностей (независимо от того, являются ли они просто воображаемыми или имеют какое-то реальное существование) не особенно важен. (В некотором смысле если всё представляет собой хаос, единство или становление, то в любом случае ничто поддающееся категоризации не является реальным.) Что имеет значение, так это роль этих фигур и веры в них при создании измененного сознания и интенсивности.

Хаос, религия и наука

Идея хаоса у Бея имеет ряд резонансов. Она похожа на идею хаоса в теории хаоса, но качественно, не математически. Она имеет сходство с особым стилем чтения реальности квантового уровня. Также она похожа на утверждение Делеза о том, что становление или производство различия является онтологически базовым, и на однозначность бытия Спинозы.

Бей периодически ссылается на даосизм, буддизм, суфизм, каббалу, квантовую физику и другие направления мысли как на схожие с его собственными, хотя его отношение к ним часто синкретично.

В той мере, в какой дао понимается как недифференцированная сила становления, оно похоже на хаос Бея. В той степени, в которой человек понимает Бога как имманентно сосуществующего с бытием, в такой Бог — еще одно имя хаоса.

В «Квантовой механике и теории хаоса» Бей утверждает, что научные мировоззрения одновременно влияют и находятся под влиянием более широких социальных дискурсов. Теория Птолемея отражала монархию и религию, ньютоновские/картезианские теории отражали капитализм и национализм. Квантовая теория и теория относительности аналогичным образом составляют современную социальную реальность. Однако теория продолжает отставать от квантовой механики, поскольку ученые изо всех сил пытаются объяснить явления, которые явно «работают» с научной точки зрения. Квантовая теория, по-видимому, подтверждает мировоззрения Востока и нью-эйдж, которые могли бы стать организующим мифом или поэтикой для квантовой науки.

Бей резюмирует серию различных возможных прочтений, некоторые из которых сохраняют некую форму реализма, другие — нет. Он настаивает на том, что Вселенная должна быть единой реальностью, и предполагает, что лежащая в ее основе хаотическая природа реальности служит причиной таких эффектов, как квантовая неопределенность. Данная возможность может разрушить «консенсусную реальность» и ее претензии на истину.

Это может иметь различные социальные последствия. Например, экономика, отражающая квантовую теорию, должна была бы отменить работу, потому что работа по структуре похожа на классическую физику. Результатом может стать либо утопия нулевой работы, либо форма порабощения хуже, чем работа (возможно, кибернетическая и следующая идее Делеза и Гваттари о машинном порабощении).

Даосизм и буддизм являются постоянными точками отсчета. Согласно Уилсону/Бею в книге «Побег из девятнадцатого века», даосизм — это кластрианская машина для отражения иерархии, которая предлагает прямой опыт, аналогичный шаманизму. Исторически это подорвало посредничество китайской империи. В другой статье Бей призывает к «новой теории даосской диалектики». В даосизме, утверждает Уилсон в «Звездном дожде», хаос — образ не зла, а полноты потенциала. Это источник творения. Единственное различие между онтологическим анархизмом и даосизмом заключается в вопросе действия и квиетизма.

Бей также придерживается дзен-буддийской идеи ума начинающего. В другой статье Бей сравнивает буддийскую концепцию сатори с ситуационистской революцией повседневной жизни, а также сюрреалистической и дадаистской концепцией извержения чудесного. Все они подразумевают восприятие обычного необычным способом. В то время как ситуационизм пренебрегает духовным аспектом, буддизм пренебрегает политическим.

Бей также сравнивает свою позицию с суфизмом. В суфийской традиции «единое видение» целостной божественной реальности противопоставляется «дуальному видению» отчужденного сознания. Уилсон связывает это с одноглазыми монстрами, связанными с функцией сомы, и с волшебными грибами, принимая это за форму измененного сознания.

Прочтения Бея порой весьма избирательны. Многие традиции, которые он обсуждает, противопоставляют духовное пробуждение телесным удовольствиям. Они также подчеркивают направление, ограничение или балансирование желания, а не просто его высвобождение. Тем не менее Бей прослеживает интересные параллели между традициями разотчуждения.

Идея хаоса также схожа с первобытной силой, убитой основателем цивилизации в ряде государственнических эпосов (например, в «Эпосе о Гильгамеше»). Далее Бей сравнивает свой взгляд на хаос с мировоззрением охотников-собирателей, утверждая, что нам необходимо восстановить шаманизм против жречества, бардов против лордов и т. д. Его подход моделируется на языке, который еще не отличает ритуал от искусства, религию от гармоничной социальной жизни, работу от игры, предметы искусства от полезных предметов и т. д. В одном отрывке Бей изображает войну между двумя группами сил. Хаос, Гея и титаны — на стороне бесцельного странствия, охотников-собирателей и свободы. Зевс и олимпийцы — на стороне порядка.

Если люди отличаются от животных, то это происходит из-за сознания или самосознания, а не осознания. Животные также обладают сознанием в духовном смысле. Однако только у людей есть технологии, которые могут быть либо средством, либо доминировать над нами. Символические системы связаны с сознанием. Таким образом, люди разделены между «животным» уровнем близости и единого сознания и отчетливо человеческим уровнем отчужденного сознания.

Религия проистекает из этого трагического разделения разума и тела. Это, в свою очередь, приводит к огромному спектру практик «познания», начиная от психоделиков и заканчивая компьютерами. Но со времен ранних цивилизаций религия стремилась уйти от тела, становясь всё более гностической и ненавидящей тело. Бей стремится переоценить «животный» уровень непосредственного осознания.

Позиция Бея по поводу измененного сознания ставит его в противоречие со многими анархистами. Он отвергает «двумерный сциентизм» классического анархизма. Идея бытия, сознания или блаженства, содержащаяся в мистических представлениях, не является для Бея штирнеровским призраком — абстрактной фигурой, которой подчиняются люди. Это термин для обозначения типа интенсивного осознания, или «ценностного сознания», возникающего в результате имманентности, то есть неприятия призраков.

Техники высшего сознания могут быть апроприированы анархистами.

Бей понимает науку как «образ мышления» без специального онтологического статуса. Поэтому он выступает против распространенного предположения, что достоверен только один тип сознания — научный. Один вид сознания — универсализирующее, просветительское (от названия эпохи Просвещения. — Прим. пер.), линейное, рациональное, механическое — доминировал слишком долго. Для Бея переживания в измененных состояниях сознания столь же реалистичны, как и любой другой вид опыта. Кроме того, если что-то имеет последствия, то оно вполне может быть реальным.

Бей описывает свой подход как «рационализм чудесного» — ни науку, ни религию. Этот рационализм признает, что некоторые вещи невозможно объяснить. Однако в «Скандале» Бей также предполагает, что есть «что-то безумное» в любом метафизическом опыте единства бытия, хаотичного и изначального. Измененное сознание одновременно рационально (как нечто, во что есть веские основания верить) и экстрарационально (как опыт). В «Священном дрейфе» Бей утверждает, что духовная реализация «полезна для многих целей», ее стоит попробовать и к ней стоит стремиться. Но это не конечная точка человеческого развития. Скорее это средство для достижения чего-то более глубокого.

Джозеф Кристиан Грир исследовал истоки мысли Бея в зин-движении, а также в новых религиозных движениях — магия хаоса и дискордианство. Он утверждает, что онтология Бея во многом основана на них. Он также утверждает, что мысль Бея формируется в ходе дебатов с альтернативными (особенно нигилистическими) позициями в отдельных журналах. ВАЗ, отмечает он, представляет собой сборник уже опубликованных статей, которые появлялись в таких журналах, как Kaos и Mondo 2000.

Зин-сцена 1980-х была ризоматической и трансгрессивной, часто охватывая табуированные темы. «Магия хаоса» и другие эзотерические журналы постоянно пересекались с журналами, посвященными панк-музыке, альтернативной сексуальности, киберкультуре и радикальной политике.

Многие из произведений Бея появились в журнале по магии хаоса Kaos, который придерживался политики печати всего, что ему предлагалось.

Магия хаоса — это шутливая религиозная традиция, которая тем не менее фокусируется на центральном веровании: магические силы можно использовать для манипулирования реальностью. Она, как и Бей, утверждает, что можно достичь «гнозиса» посредством ритуальных и психоделических практик. Гнозис дает доступ к силам, структурирующим реальность. Такой доступ обычно блокируется средствами массовой информации или другой «психической пропагандой».

Споры между Беем и другими участниками были сосредоточены на утверждении Бея о том, что влечение к смерти, или танатос, принадлежит исключительно Спектаклю. Бей рассматривает хаос как творческую силу, а роль мага хаоса — как исполнение желаний других. Это привело его к конфликту с нигилистическими и индивидуалистическими сторонниками.

В «Онтологическом статусе теории заговора» Бей доказывает, что теория заговора является правой только потому, что она подчеркивает индивидуальные, а не групповые действия как источник социальных проблем. Точно так же авангардисты считают, что государство — это заговор, и сговариваются с целью его захвата. Альтернативно можно утверждать, что элиты «просто носит поток истории». Государство не обладает властью, поскольку оно узурпирует власть отдельных лиц.

Однако социальные силы не просто определяют людей. Существует также механизм обратной связи, при котором люди изменяют силы, которые создают их. Бей призывает к экзистенциалистской оценке действий так, как будто действия могут быть эффективными, чтобы избежать бедности становления. Мы должны действовать так, будто мы действуем свободно, независимо от того, делаем мы это на самом деле или нет. Бей также предполагает, что история хаотична, а резкое отрицание всех теорий заговора свидетельствует об иррациональной вере в поверхностный социальный мир.

Хаос и технологии

Для Бея техники и технологии связаны с «действием на расстоянии». Технологии — это своего рода магия. Эта позиция заставляет Бея как скептически относиться к современным технологиям, так и враждебно относиться к широкомасштабным антитехнологическим позициям некоторых экоанархистов. По мнению Уилсона, высказанному в Ec(o)logues, только тот тип технологии, который «более или менее одинаково повышает свободу и удовольствие для всех людей», может обеспечить основу для расцвета творчества и индивидуальности.

Неолитические технологии подходят под это определение. Однако некоторые современные технологии, такие как велосипеды и воздушные шары, по своей сути относятся к неолитическому типу, хотя и были изобретены гораздо позже. Точно так же возобновляемые источники энергии, ручные ткацкие станки и тому подобное — это подходящие виды технологий.

В статье под названием «Одомашнивание» Уилсон отстаивает идею Фурье о садоводстве как системе, сочетающей в себе аспекты сельского хозяйства и собирательства. Переход к садоводству кажется более жизнеспособным, чем анархо-примитивистская идея перехода к охоте и собирательству. Более того, Бей предполагает, что приручение изначально было не контролем, а следствием любви (заботы о молодом животном). Однако в другой статье Бей утверждает, что сельское хозяйство является единственной по-настоящему новой технологией и равносильно «разрезанию земли». Это сразу кажется плохим соглашением для неземледельчеcких народов и ведет к авторитаризму.

В «Назад в 1911 год» Бей предполагает, что отказ от технологий после определенного момента может позволить восстановить воображение и «человеческую жизнь». Например, любительская коллективная музыка предпочтительнее записанной, а письма — телефонных разговоров. Как и многие экспериментальные предложения Бея, это способ изменить повседневный опыт.

У Бея неоднозначное отношение к экоанархизму. Он выступает против отказа от технологий таких авторов, как Зерзан. Но он также призывает к психологическому возвращению «палеолитических», или «примитивных», техник, таких как шаманизм. Он описывает это как возвращение в психоаналитическом смысле — возвращение вытесненного. Палеолит продолжает существовать на бессознательном уровне. Бей также поддерживает тактику луддитов против технологий, используемых сегодня для угнетения, независимо от их будущего потенциала.

Но хаос подразумевает право присваивать как высокие технологии, так и палеолит.

Бей не стремится снизить уровень технологий, а вместо этого восстанавливает утраченные психологические или духовные техники. Он также предполагает, что существует некое будущее, одновременно палеолитическое и научно-фантастическое, но при этом непосредственно присутствующее для тех, кто может его почувствовать.

Это будущее включает в себя новые технологии воображения и новую науку, выходящую за рамки квантовой науки и теории хаоса.

В книге «Примитивисты и экстропианцы» Бей отвечает на привлекательность своей теории как для глубоких экологических и анархо-примитивистских подходов, так и для интернет-ориентированных и научно-фантастических движений, которые имеют радикально разное отношение к технологиям. Он обвиняет анархо-примитивистов в пуританском порыве, который использует «примитивное» как метафизический принцип (сущность, ствол или призрак).

С другой стороны, сторонникам технологий, «экстропианцам», не хватает критики современных технологий. Они также слишком пуристы, тогда как поле желаний «беспорядочно». На фоне этой статьи Зерзан раскритиковал Бея за непонимание репрессивного воздействия технологий. В книге «Соблазнение киберзомби» Бей предполагает, что есть какой-то момент, когда технология перестает служить людям и начинает доминировать над ними, и нам нужно, чтобы она продолжала служить людям.

Бей призывает людей думать о технологиях и обществе без абсолютных категорий. Вместо этого следует использовать «бриколаж» или специальный подход. «Подходящую» технологию следует выбирать исходя из максимального удовольствия и низкой стоимости. Бей предполагает, что основным принципом после разрушения системы будет свобода от принуждения отдельных лиц или групп со стороны других. Тогда «революционное желание» свободно действующих людей достигло бы соответствующего уровня технологии.

Что касается уровня технологий, Бей предполагает, что в конечном итоге всё сводится к желанию. Действительно ли люди, которым нужны компьютеры или космические корабли, хотят их настолько, чтобы самим изготавливать компоненты? Если да, то они состоятся, если нет, то они невозможны, так как люди будут отвергать отчужденный труд.

Хотя примитивисты уверены, что такая ситуация исключит все технологии, Бей сомневается. Обе стороны примирятся с этим, потому что оно основано на удовольствии и избытке, а не на дефиците, а процесс созидания и веселья будет более непосредственным и человеческим.

В ВАЗ Бей выступает против идеи возврата к палеолиту или к какому-либо другому периоду. Вместо этого он пишет о возвращении палеолита посредством шаманских практик и нулевого труда, возвращении, аналогичном фрейдистскому возвращению вытесненного. Эта позиция имплицитно направлена против анархо-примитивизма. Точно так же он отвергает примитивистскую позицию, пытающуюся повернуть вспять подъем сельского хозяйства.

Однако позднее, в книге «Речные люди», Бей/Уилсон пришел к выводу, что люди «предназначены для жизни» как коренные охотники-собиратели или садовники. Это высшая ступень человеческого развития, а не сегодняшняя «цивилизация». Охотники-собиратели, возможно, знают голод, но не дефицит. Он призывает вернуться к собирательству, охоте или подсечному земледелию, а также отказаться от грамотности.

В «Звездном ливне» Бей утверждает, что образ мышления охотников-собирателей основан на щедрости материального телесного принципа, подобно крестьянским карнавалам. Он также утверждает, что дикую природу можно восстановить. Даже если она сегодня исчезнет, ее можно восстановить или призвать обратно. Нам нужно забыть (но не простить) систему и стать радикально иными по отношению к ней, вспомнив свои «пророческие я» и тела.

В Ec(o)logues Уилсон включает «Манифест неоскотоводства», в котором предлагается внушать суеверный страх перед природой как способ гарантировать ее победу над людьми. Важно, чтобы любое возвращение к природе принимало форму «последовательных действий по повторному заколдовыванию», а не пассивного туризма.

Присоединиться к клубу