Что такое хаос? Для многих это синоним беспорядка. Упрощенное системное определение состояния некоей области, где всё «не так» и не на своих местах. Однако если рассматривать силы, которые занимаются разрушением старого и созданием нового, то хаос оказывается высшим потенциальным порядком.
Как это выглядит на практике?
Всякий раз, совершая действие в современном мире, мы должны учитывать максимально широкий спектр возможных исходов, последствий, а также их комбинаций. Поэтому политика превращается в поле информационной борьбы еще до того, как любые активные телодвижения произойдут в физической реальности.
И чем быстрее одна из сторон прибегнет к силе в любом ее проявлении, будь то война или экономика, — тем больше практически непросчитываемых последствий она породит и, соответственно, неизбежно проиграет уже в среднесрочной перспективе. Потому-то накачивание геополитических мышц и милитаризация выглядит не самой правильной и рациональной стратегией.
В эпоху глобализма хаос становится универсальным и эффективным средством осуществления политической воли. Но иллюзия единства и общей методологии исчезает, когда в дело вступают конкретные инициаторы, проводники и исполнители. Почему так получается? Ответ на этот вопрос лежит в области уникальных свойств политического субъекта.
Крушение идеологических границ и замена их широкой, многоуровневой сетью информационных и экономических связей обусловили появление новых способов управления реальностью. Пример — отношения России как сырьевого поставщика с высокотехнологичным Западом и по-настоящему гибридным, динамично развивающимся Востоком. При этом огромная часть массового бессознательного, не успевая вовремя сориентироваться, оказывается вовлеченной в целый спектр взаимодействий, производимых не путем прямого давления, а через встраивание в процессы.
Ярчайший пример авантюрной экспансивной политики явила миру Германия в прошлом веке. И лишь перенаправив свою кипучую энергию в область технологического, а не военного превосходства, эта страна по праву стала локомотивом современной Европы.
Любопытно, что даже в глазах ряда нынешних восторженных романтиков, этаких декадентов от реваншизма те же национал-социалисты по-прежнему выглядят именно носителями хаоса, в дилетантском, профаническом понимании этого слова.
Меж тем именно хаос сыграл с авантюристами злую шутку. Внутри самой их системы имелся изъян. Они связались с силой, которая была им неподвластна.
Впрочем, формально эти энтузиасты декларировали страсть к порядку. «Мы пришли, чтобы структурировать хаос» — примерно так можно сформулировать их посыл. Но хаос распылил этих «упорядочивателей» и размазал по стенке. Идея сверхчеловека была воздвигнута на непрочной мифологической основе из новодела архаичных культов и дешевого мистицизма — и рассыпалась в труху. Победила усредненная рациональность и инерция бытия, а последняя и есть самая могущественная сила, покруче всякого «бога».
Но сейчас в дело вступил хаос высшего порядка — информационно-технологическая среда.
Никогда еще во всей истории человечества отдельному представителю Homo sapiens не были доступны столь мощные информационные ресурсы. Сейчас буквально от одного твита могут стремительно обваливаться рынки, пересчитываться бюджеты, реструктурироваться общественные и политические институты.
Хаос в информационной среде, или субъектный хаос, представляет собой постоянно меняющуюся форму высшего коллективного разума, способного как на мгновенную адаптацию, так и на качественный рост. Чего нельзя сказать о хаосе объектном, который может лишь распространяться количественно.
Пример противостояния этих двух моделей — отношения России с остальным миром: страна — представитель объектного хаоса, с одной стороны плохо копирующая опыт немцев начала века, с другой — воспроизводящая советский стиль, в данный исторический момент вступила в фазу конфронтации с глобальным западным сообществом (представителем хаоса субъектного). Исход этой схватки предрешен, он заложен в самой постановке начальных условий. Старая модель реальности абсолютно неконкурентоспособна по сравнению с новой. И хоть мы и наблюдаем затянувшуюся игру с попытками информационно-агитационного преобладания со стороны России, на деле все сводится к оккупации вторичными смыслами жителей этого замкнутого пространства — информационного, ментального и культурного гетто.
Обыденное сознание видит хаос в архаичном, устаревшем контексте — как смерть, разрушение, сумасшествие, а в лучшем случае — фантасмагорию, сюрреализм. Из русских писателей его констатировали немногие «беглецы в неизведанное»: визионер Даниил Андреев, метафизик русской черной дыры Юрий Мамлеев. Этот взгляд за пределы бытия опасен для неподготовленного человека. Как и самое понимание природы вещей, которое ведет к безумию. В частности, поэзия Хармса, Хлебникова или Введенского — этакая окрошка слогов и смыслов — воистину может быть названа и хаотической, и шизофренической. Хаотический философ — Хайдеггер, он словно ввергает нас в бесконечную воронку идей, в отличие от структурированного Гегеля. Хаотично и авангардистское искусство — Пауля Клее, Эдварда Мунка, Малевича, Кандинского и многих других, не побоявшихся броситься в этот океан. Но все вышеописанные случаи не имеют отношения к устаревшему, объективистскому пониманию хаоса как беспорядка.
А чем, собственно, занимается искусство? Именно искусство хаоса? Переформатированием культурного поля, созданием переходных форм от культуры к структуре. Разумеется, подобная деятельность не может не вызывать опасений, раздражения и просто банального страха у до сих пор считающих себя «укротителями нравов» адептов культуры, которая в данном случае рассматривается как репрессивный механизм.
Окультуривание отличается от хаосизации главным образом тем, что во втором случае субъекту предлагается полный набор прав в отношении реальности, а в первом его свобода и воля неизбежно оказываются сведены на нет. В том же состоит и противоречие цивилизации и культуры: одна — освобождает, другая — закрепощает.
Это довольно опасная с точки зрения политкорректности и пока еще никем не раскрытая тема.
Проблема хаоса имеет массу научных и философских интерпретаций, но действительной представляется лишь та из них, в которой явление рассматривается сквозь призму субъектности. Так мы приходим к осознанию истины-в-субъекте, а не стремимся постичь некую внешнюю истину, будучи объектом поля ее владений.
Сегодня это единственная в мире философия, адаптированная к реальности и в то же время адаптирующая реальность, философия Субъекта, философия Рацио и Прагматизма, хаогнозис как экзистенциальная практика. Иными словами, это «религия» современного человека, который в принципе не нуждается в костыликах веры и прочих лжесмыслах, связывающих его с «высшими существами».
Однако вернемся к политике. Все чаще из уст представителей российской власти звучат реплики про некий хаос, и его якобы «должны бояться все». Это риторика профанаторов. Местный азиатский вязкий, болотистый бардак не имеет к такому явлению, как хаос, никакого отношения. Тем удивительнее, что любой жесткий внешнеполитический ответ, звучащий для пронафталиненного сахарного Кремля как гром среди ясного неба, воспринимается им как угроза его псевдопорядку. И это еще одно подтверждение правильности данного нами ранее определения хаоса как высшего потенциального порядка.
Таково понятийное пространство обсуждаемого явления. Что касается времени как универсального мерила происходящего, то в хаосе ему просто нет места. Это значит, что ориентироваться в нем можно только по степени эффективности процессов.
Хаос — предел рационализма, концентрация смысла, здесь и сейчас.
Философия же, ограниченная рамками традиционалистского понимания (которое берет свое начало в религии), категорически не способна отрицать ни пространство, ни время. Последнее представляется евразийским консерваторам тем самым «богом», псевдосубъектом, существующим исключительно в их болезненно-гипертрофированном сознании, а все бытие, соответственно, — инерционной массой, размазанной по плоской земле, словно манная каша по тарелке.
Вместо этого господство хаоса образует гиперпространственную нелинейную структуру, пронизывающую насквозь реальность со всеми ее возможными, вероятностными исходами и даже, более того, угрожающую самому смыслу ее существования. А субъекты хаоса — это ее узловые элементы, опорные точки.
Также традиционалистскому сознанию, вскормленному скорее в школе ВКП(б), чем в академической среде, свойственны прямой антилиберализм, антиамериканизм, антиатлантизм, антипрогрессизм. Претензии же к американской философии смехотворны. Она обвиняется ровно в том, что отсутствует у ее оппонентов, — в рациональности, прагматизме и субъектности, на которых между тем зиждется сама цивилизация.
Столкновение объектной и субъектной моделей хаоса мы наблюдаем и в современном конфликте России и Украины. При этом мировое сообщество, занимая взвешенную позицию, не спешит сходить с консервативного пути, ведя арьергардные бои с инноваторами, революционерами монетарных систем — сторонниками криптовалют.
Борьба за упорядоченность, а стало быть, за более эффективную управляемость в современном мире невозможна без использования всеми заинтересованными сторонами инструментария контролируемого хаоса. Это и оценка политических последствий, и технологии обращения с опасными отходами, и экономически рискованные, но при этом высокоприбыльные проекты.
Хаос, как бы странно ни звучало это слово, какую бы тревогу ни вызывало само называемое им понятие, предвосхищает наше будущее. Прогресс в вашей жизни зависит от того, насколько умело вы управляете хаосом внутри и хаосом снаружи.
Как явление, как сумма высших, потенциальных взаимодействий, хаос перемещается из области узкоспециализированной, созерцательной, развлекательной в пространство мысли, переходящей в действие, — нивелируя инерцию раскачки, томительных ожиданий, разрушая иллюзию надежд и первобытных человеческих страхов. Он преподносит ключи от бытия всем желающим использовать их в своих собственных субъектных целях — в деле радикального преобразования реальности.