С Гекльберри Финном на улицах Берлина, или Как познакомиться в городе с лисой и хорошо высыпаться под открытым небом

Пошаговая стратегия. Проход через тамбур

Проблема проживания на улице заключается лишь в том, что все сводят твое существование не к проживанию, а к выживанию. Только ленивый не ткнет в тебя пальцем и не скажет презрительно: «Ну и шайка у Тома Сойера! Одна рвань!» (это из «Гекльберри Финна»).

Чтобы понять логику такого презрения, уже не обязательно никуда ехать. Можно просто прочесть кучу отзывов об европейских городах на трипадвайзере. Каждый второй заканчивается фразой «Слишком много бездомных». И почти всегда приводят в пример Москву. Там яркий свет, от которого невозможно укрыться, полицейские на каждом углу, полный запрет на употребление алкоголя на улице и так далее. Некоторым это чрезвычайно нравится.

Но на самом деле это не от хорошей жизни. Скорее, это вопрос какой-то чудовищной мнительности.

Уже сформировался определенный тип брезгливого русского за границей. Сейчас брезгливым уже не нравится ни Репербан, ни Мариенплац, ни площадь перед Кёльнским собором. То им вокруг слишком много бездомных, и от несуществующего запаха они морщат нос. То мало бывших жителей СССР, которые еще и отказываются общаться на русском. То турков или албанцев им много, и они превращаются в закоренелых расистов.

Даже толстяки из «Бургер Кинга» им не нравятся. И хорошо, что не нравятся. Когда-нибудь им перестанут нравиться города вообще, и они забудут к ним дорогу навечно.

Конечно же, город должен быть именно таким, как я описал, — со всеми бездомными, толстяками и разумным употреблением горячительных напитков прямо на улице. Иначе он вырождается в театральную декорацию.

И если это будет продолжаться и дальше, жить в таких театральных городах останутся одни лишь автомобили.

Лично я рад, что осталась возможность посещать живые города. И особенно рад, что живу в Петербурге, который зачастую воспринимаю как тамбур перед Евросоюзом. Шутка эта, кстати, немецкая, брехтовская. Брехт говорил: «Аугсбург — лучший город на свете. Лучшее, что есть в Аугсбурге, — поезд в Мюнхен, черт побери».

Аэропорты и рядом

После того как аэропорт финского города Лаппеенранты начал предоставлять возможность полетов в Берлин за пять — десять евро, ощущение тамбура перед Евросоюзом крепко усилилось.

Раньше в центр Европы приходилось добираться другим маршрутом: в немецкий город Бремен из бюджетного аэропорта Пирккала, что в десяти километрах от финского Тампере. Оттуда можно было приехать куда угодно.

О Бремене будет, разумеется, особенный разговор, а город Тампере по-прежнему кажется мне чрезвычайно удобным как для жизни (не менее удобным, чем тот же Бремен), так и для того, чтобы весело провести там несколько дней (тут можно поспорить), но если вы любите северные города, то он ваш, этот Тампере. Вот только добираться туда пришлось бы либо задорого, либо автостопом. Сам по себе автостоп я перестал рассматривать как средство передвижения в конце девяностых годов. Не в последнюю очередь оттого, что в машине приходится много разговаривать, а разговаривать не на всякие темы удобно. Я же принадлежу к тем, кто предпочитает в любом транспорте спать. Независимо от того, какое время суток на улице и какая красивая картинка мелькает за окнами. Так что любой транспорт действует на меня убаюкивающе. Какой уж тут автостоп?

Потому идея немецкого «митфарцентрала», французского «блаблакара» или чешского «ездомата», когда ты делишься с водителем наличными за бензин, меня устраивает на сто процентов. К сожалению, появившись наконец у русских, этот сервис был похоронен в зародыше благодаря распространенному вымогательству или крышеванию государством частных инициатив.

Сейчас русский вариант сервиса «Блаблакар» изрядно коррумпирован, и под видом общения с водителем вам, скорее всего, предложат билет на государственный автобус со скидкой по карте банка «Тинькофф».

Аэропорт Лаппеенранты, напротив, расположен всего-то навсего в сорока километрах от русской границы. Если настроиться на небольшую трехкилометровую прогулку, заранее посмотрев в карту города, чтобы не заблудиться, то можно считать, что находится этот аэропорт непосредственно в черте города.

Мало того, что внешне он производит впечатление кургузого, мрачного и унылого застенка. Есть еще и определенное неудобство в том, что аэропорт открывается непосредственно перед рейсом — часа эдак за два — и закрывается сразу же после того, как пассажиры улетели. Так что аэропортом для отдыха назвать его сложно. Еще бы: не успев адаптировать как следует, вас уже гонят строем в самолет. Еще и атмосфера сильно нагнетается из-за тесноты, спертого воздуха и тому подобных житейских неудобств. Однажды я слышал жуткие крики о помощи, доносящиеся из туалета, и, пытаясь вызвать охранника, выяснил, что это он и кричал, пристегнув палец молнией от ширинки. Всё это, впрочем, можно пережить.

Несмотря на внешнюю ущербность, аэропорт этот является старейшим в Финляндии. В связи с появлением на рынке авиаперевозчиков компании «Победа» его закрывали на год (некоторые из-за этого публично рыдали по телевизору). Но «Победа» в конечном итоге обманула всех сама, лопухнулась и самоликвидировалась — прошу прощения за то, что я немного утрирую, но меня эти нюансы не очень интересуют; не люблю я из Петербурга улетать. В апреле того года аэропорт наконец открыли заново, и теперь, помимо Берлина, можно легко свалить отсюда в Афины, Милан или Будапешт. К этому надо добавить, что дороже, чем за десять евро, я ни разу в жизни оттуда не летал. Без всяких фокусов (если, конечно, за фокус не считать то, что планировать вылет надо слегка заранее).

Автобусы в Лаппеенранту из Петербурга уже давно ходят за какие-то дежурные четыреста рублей, стартуя непосредственно от автовокзала на Обводном канале. Полное расстояние составляет двести сорок километров. Часто можно услышать, что Лаппеенранта — это наш отечественный бюджетный аэропорт (а, к слову сказать, приблизительно так и планировалось при его нынешней реанимации). Разумеется, русским сейчас гораздо удобнее воспользоваться этим аэропортом, чем лететь из дальнего северного Тампере — конечно, если вы, в отличие от меня, не особенно любите северные города и не готовы затусить в них на улице на неделю-другую. Можно выбрать и автостоп, и бесплатное проникновение в электричку, но пешком финскую границу переходить строго запрещено, а водители высаживают автостопщиков перед границей, как сговорившись. Так что остается автобус. Лично мне нравится, что в таком автобусе можно задрыхнуть до границы. Плохо, что только недолго — часа два или три.

К сожалению, все рейсы на маленький и при этом чрезвычайно удобный берлинский аэропорт Тегель вылетают не из Лаппеенранты, а из Хельсинки. И жаль, что туда несколько дороже добираться. Лететь из Хельсинки приходится еще и чуть более дорогой авиакомпанией EasyJet (Ryanair мне нравится больше, опытным путем я определил, что это дешевле).

Из Лаппеенранты же самолеты слетаются в Шёнефельд — огромный берлинский аэропорт на несколько более значительном расстоянии от центра города. Добраться до центра оттуда можно только на электричке (S Bahn). Постепенно она превращается в метро — U Bahn. В электричку можно запросто проникнуть бесплатно, но передвижение на поезде немного ломает мне волшебную атмосферу торжественного появления. Внедряться в город я привык постепенно и бешусь, если навязывается возможность проделывать это быстрее. Можно даже сказать, что психологически мне неудобно совершать это почти молниеносное движение на поезде (дорога занимает примерно полчаса). Это трудно объяснить — но можно, если не прибегать к алкогольным параллелям вроде «легко ли сухим вином нажраться до автопилота?».

А еще из Лаппеенранты в Берлин приходится прилетать днем — не успеваешь быстро понять, что к чему. Адаптироваться постепенно — это очень важно. Кнопка переключения менталитета срабатывает не сразу. И если выбирать между быстрым, безболезненным передвижением Лаппеенранта — Шёнефельд и долгим, гораздо более запаристым маршрутом Хельсинки — Тегель, то я предпочту последнее, а разницу в деньгах компенсирую через чуть более хитроумно приобретенный алкоголь.

Прилетая в Тегель поздно вечером из Хельсинки, я обычно иду пешком и иду всю ночь. Если честно, это для меня одно из самых лучших и интересных времяпровождений, которое можно придумать, несмотря на то, что добрая половина этого пути будет безлюдной или неокультуренной. Сам по себе аэропорт Тегель — нечто вроде избушки на курьих ножках посреди лесоповала. На мой взгляд, строение невероятно круто выглядит само по себе и напоминает домик для игр на дереве. Добираться туда днем на автобусе — невероятная суета. А пешком и вдобавок ночью — наоборот… Просто однажды попробуйте.

Самое интересное здесь — это наблюдать, как зона аэропорта постепенно перерастает во что-то совершенно смурное, неудобоваримое, негородское, пригородное.

Напоминает это то ли частный сектор в одесском районе Сахалинчик, то ли обнищавшую таверну во Флоренции. Везде такое же нагромождение дурацких плющей и свисающих откуда только возможно огромных пауков-крестоносцев.

Как только перестаешь путаться в указателях на въезды-выезды и выбираешься на дорогу Саатвинклер-Дамм, идущую параллельно Берлинско-Шпандаускому судоходному каналу между Шпрее и Хафелем, сразу же бросается в глаза, что вместе с тобой дорогу пересекают пара деловитых, совсем не потасканных лисиц. У Петра Вайля есть текст, где он говорит, что ощущение внутренней свободы у него начинается, когда он пьет первую чашку кофе в вокзале Санта-Лючия в Венеции. У меня внутри это ощущение начинает вскипать, как только дорогу мне перебегает первая берлинская лиса.

Рядом с хорошо освещенным аэропортом лис можно даже и не искать. Известно, что берлинские лисы не просто не любят электрический свет — они его искренне ненавидят.

Понятное дело, что в радиусе аэропорта им неудобно прятаться: там свет бьет отовсюду, холодный, как в советской стоматологии. Оно и понятно: Тегель — это ведь бывший военный аэропорт. Лисы чувствуют там себя неуютно. Впрочем, непонятно, от кого они вообще прячутся в Берлине, когда к ним относятся более чем лояльно. Иногда даже как к родным — почти как испанские бездомные кланяются, приветствуя живущих на улицах двухдюймовых коричневых тараканов. Но тем не менее лисы здесь ненавидят выходить поневоле на электрический свет — скажем, на льющийся со стороны бензоколонки, откуда можно что-то спереть. Зато когда глаза привыкают к темноте, лису в Берлине опознаешь немедленно.

Одна из моих личных причин того, что я периодически сбегаю на берлинскую улицу, в том, что с течением времени я начал испытывать ненависть к городскому электрическому свету — не меньше лисьей уж точно. Не секрет, что практически все российские мегаполисы ужасно освещены. Конечно, при таком ярком, словно льющемся с неба свете очень удобно побриться среди ночи, не прибегая к помощи карманного фонаря. Но с житейской точки зрения эти понаставленные повсюду полыхающие фонари и вывески не просто лишают города индивидуальности, а еще и влияют на самочувствие его жителей. Яркий прожекторный свет среди ночи — это никуда не годится. Оттого в Петербурге при ночном свете я, наверное, немного похож на берлинскую лису. Прогулявшись с часик ночью, начинаю чесаться, буквально сдирая с себя кожу и наматывая на палец всё, что с потом течет.

Говорят, такая брутальная подсветка русского мегаполиса была выдумана не просто так и обусловлено это было в первую очередь криминалом на улицах. Ближе к 2000 году правительство избавилось от нищих, цыган и криминальных авторитетов с кичмана.

А подсветка осталась. И наверное, подсознательно обитатель русского мегаполиса до сих пор боится того, что цыгане и нищие вдруг вернутся. Но в Берлине никто никого никогда не боится. Поэтому свет здесь в основном льется из окон, так как это лучшая городская подсветка на свете. А если никакой застройки рядом нет, то достаточно будет и одного тусклого, периодически гаснущего фонаря — единственного, скажем, на пару километров. Под таким фонарем, кстати, я брился несколько раз, и света вполне хватало.

Неудивительно, что при таком восприятии реальности берлинская лиса тебе приходится лучшим другом. Миновав некоторое скопление машин у аэропорта, удобно лечь на травку и подождать. Лис появится перед тобой довольно скоро. Берлин лисы любят. Да и меня, как мне долгое время казалось, любят не менее.

Лиса

Моя любимая лиса появлялась на перекрестке Саатвинклер-Дамм и Зеештрассе в течение пары лет с той же регулярностью, что и я, — примерно раз в месяц. Иногда мне и вправду казалось, что лиса ждет меня месяц, что, конечно же, неправда; это не пудель и не попугай. Со стороны моя лиса казалась сумасшедшей и, скорее всего, таковой и была. Впервые увидев мою лису, любопытную до неосторожности, я выдал ей грамм двести финской оленьей колбасы — всё, что у меня осталось. Колбаса была съедена немедленно, но и после этого лис не ушел. Пожалуй, это был даже лисенок — тщедушный и, судя по поведению, довольно глупенький. А потом он исчез. В большую заматеревшую лису он так и не вымахал. Я думаю, завел лисят и, как водится, защищая их от дураков, героически умер.

Безопасность в городской черте все-таки имеет определяющее значение в Берлине — и для лисы, и для людей. Лиса кусала меня здесь на улице пару раз, но это было скорее забавно, чем больно по-настоящему. На русский взгляд, укус уличной лисы — что-то вроде того, как вам вдруг накостылял бы на улице ниндзя в полной амуниции. Или Годзилла. Но в близлежащих к Петербургу городах с неплохой экологией, например в Риге или Таллине, периодически можно услышать советы ни в коем случае не делать селфи с лисой.

Один раз мне все-таки не повезло даже в Берлине. В тот день я нашел тяжелый дорогой телефон и, будучи навеселе, решил сделать чуть ли не первое селфи. Одновременно с этой мыслью передо мной возникла задумчивая лиса. Она появилась из ниоткуда — этому способствовал как типично берлинский туман, так и октябрьская темнота бесфонарной черты города. Отлично, рассудил я, раз так, то сделаю селфи с лисой. И, пододвигаясь к животному всё ближе и ближе, я оказался совсем рядом. Наконец мне удалось ее приобнять. В отместку лиса укусила меня — казалось, достаточно безболезненно, чтобы сделать селфи повторно. Но когда я отпустил зверя, рукав уже был красным и капли тяжелого кровяного кетчупа капали с руки на асфальт. Больно было так, что со злости я выкинул телефон в реку. Гораздо позднее на рижском новостном сайте появилась заметка о лисе, обфырчавшей наглого ребенка, который нарушил ее комфорт, подойдя слишком близко. Также поступил бы и хрестоматийный англосаксонский джентльмен.

Тот загадочный лисенок, что обитал на углу Зеештрассе и Саатвинклер-Дамм, не проявлял ни малейшего намерения меня укусить. Даже при моей глупой попытке погладить его, как пса, против шерсти. Скорее наоборот: лис постоянно привлекал к себе внимание, но добивался он не колбасы, а игр. Если я засыпал, он появлялся передо мной с каким-нибудь фокусом. Одним из самых любимых его трюков было съезжать на попе с горки. Ни одна лисица так не делает. В этом меня убедил один заинтересовавшийся этой историей ветеринар.

Повстречав лисенка однажды, я здоровался с ним из года в год. Стоило мне очутиться на там перекрестке, как он сразу же появлялся и, казалось, действительно ждал меня. С тех пор я и остаюсь там, делая первый привал, чтобы заснуть. Но не только поэтому. Если пройти дальше, начинается мост с огромными пауками, а еще дальше — довольно сильное утреннее движение.

Несмотря на то что одним из самых удобных мест для ночлега является развилка перед мостом на Зеештрассе, рядом с парком Гёте, сразу спать я все-таки не ложусь. Я жду, пока Берлин не адаптирует меня окончательно. Перед сном я предпочитаю спуститься к каналу Гогенцоллернов (Зеештрассе — это не просто так, а потому, что внизу вода и условная заросшая травой набережная), посмотреть, что там происходит.

Внизу Вестхафен, западный порт. Дальше район Моабит, куда я зайду как-нибудь позже. Вялотекущий Моабит меня мало интересует. Там я ничего не заработаю. Меня интересует Веддинг.

Перед тем как дойти до спуска и найти там окурок сигары и недопитую минеральную воду, я прохожу через череду панковских домиков. В Вестхафене спускаться лень, там гремит обычная для Берлина ночная вечеринка, которая не тревожит совершенно никого. Домики эти кажутся несколько жутковатыми, но внутри должно быть уютно. Сказывается близость рынка: вроде как днем из домиков продают всякую экзотическую смокву или неэкзотическую брюкву, а также приправы, похожие на перхоть; огород в черте города — привычное дело в этих местах. Правда, днем я вроде как здесь никогда и не был. Поэтому все домики остаются для меня ночными, мрачноватыми, с тускло горящими окнами. Странно, но никакого ощущения тоски оттого, что у кого-то есть домик, а у меня нет, я не испытываю. В других странах чаще всего наоборот. От тоски по крыше над головой можно загнуться.

Так поздно ночью нет-нет да и придет в голову, что бомжевать — развлечение так себе. Но если в первый же день чисто психологически трудно завалиться на улице, то потом к этому незаметно привыкаешь. Нужно пересилить себя, лечь спать и сказать себе спасибо за то, что не разнервничался.

Хотя, казалось бы, чего нервничать. Бывают занятия покруче. Сбежать в лес, например. Или пропутешествовать на байдарках полгода. Или застрять в цыганском таборе года на полтора. Но отчего-то меня привлекают именно города.

Общаться с городом напрямую — развлечение ничуть не менее интересное. Когда ты живешь на улице, понимаешь, что города, подобные Берлину, созданы для активной жизни так же, как для этого создан лес, цыганские таборы, сплав на байдарках и так далее.

Ничего более здорового, чем спать на улице, не придумали. Это понимаешь с утра, когда чувствуешь, что по-настоящему выспался.

Впрочем, на улицах я просыпаюсь всегда поздно.

Действительно, если ты живешь на улице в Германии, то проснуться можно хоть в три часа, хоть в четыре, хоть на следующий день, проспав предыдущий. Чаще всего будильником работают не машины, не прохожие, а уличные горлицы, которые начинают орать на ухо булькающими звуками вразнобой. Или, скажем, под носом пыхтит обнаглевший еж. Иногда кого-то из ранних пьяниц поблизости рвет фонтаном. Но вообще-то люди редко будят здесь того, кто спит на улице: чужой сон принято уважать. Лично меня прохожие аккуратно огибают и, если я совсем уж пристально вглядываюсь в них спросонья, приветствуют. И нет ни одной заразы, которая скажет мне, что очень громко храплю.

Выше я упоминал пауков, которые уже в который раз не дают мне пройти дальше Вестхафена. Иной раз я бы рад пройти дальше и задрыхнуть, скажем, на Леопольдплац в Веддинге, где можно с утра бесплатно позавтракать. Но при виде пауков я поспешно поворачиваю назад. Поэтому Вестхафен для меня первая точка.

Кстати, немецкие пауки вовсе не опасны. Просто внешне они производят впечатление каких-то жутких тарантулов. И если я могу оказаться таким дураком, что буду гладить лису при первом знакомстве, то к немецкому пауку я не подойду никогда. Хотя и знаю, что есть в Берлине гораздо более опасные насекомые (внешне при этом несколько более приятные) — например, пчелы. Берлинские пчелы обитают в банках из-под колы и в пустых мисочках от мороженого, оставшихся на столиках кафе. Если кто-то проходит мимо и попытается баночку вытрясти, чтобы сдать, ему несдобровать.

Но пчелы — это сезонное, летнее. К тому же их не так много днем. Да и пауки, не пускавшие меня дальше ночью, днем куда-то сбегают. Поэтому мост через канал можно пройти без страхов.

Дальше я следую стремительно, как на лыжах.

Сейчас слева будет африканский квартал, справа — крутой район Шпренгелькиц со старейшим берлинским писсуаром, прозванным «Кафе „Ацтек“».

А потом будет дом, развернутый в мою сторону надписью «Веддинг».

Веддинг — это уже одно из тех мест в Берлине, где можно остановиться на улице со вкусом, комфортом и удовольствием.

Продолжение следует.

Присоединиться к клубу