Не только 99 воздушных шариков. Топ-20 вирусных немецких песен по версии евробомжа Фила Волокитина

Мистейп с немецкими песнями хотелось сделать всегда, но жизненно важной мотивации всё же не наблюдалось. Она появилась только сейчас, когда Германия закрылась на карантин. Песни в голове вдруг резко оборвались и перестали воспроизводиться без напоминания.

Без песен плохо вспоминаются города. Жизнь в городе — это не только прогулки, пейзажи, работа, архитектура, магазины и памятники. Жизнь в городе — это когда, стоя в очереди, кто-то машинально напевает куплеты и ты узнаешь: это те самые песни, которые пропел город.

Городские звуки не обращают внимания на причины, по которым они могут не нравиться, застревают в голове и не приедаются. В зависимости от степени восприимчивости звуки могут быть разными — скажем, фрагментами опер или характерным гудком немецкой полицейской машины, но чаще всего это просто песни — от умеренно знаменитых до откровенно посредственных. Они звучат в телефонах, играют позывными студенческих радиостанций, цитаты из них растиражированы на футболках, но не особенно широко. Я постарался выбирать только такие.

Die Toten Hosen — Wünsch DIR was

Как-то раз меня вырубило в поезде на всю ночь. В наушниках играл альбом Kauf Mich. Группа Die Toten Hosen к тому моменту давно стала классикой немецкой эстрады и к панку отношения не имела. Но этот альбом я услышал в детстве. Мне было двенадцать лет, а Die Toten Hosen были настроены против истеблишмента.

Некоторое время я думал, что это мой самый любимый альбом. Впрочем, я уже давно воспроизводил его в голове лишь по памяти. Очень сильно въелось это сочетание хоральной гимновости, детского хора и политизированных текстов с использованием экзотических слов «садомазокиндерсекс» и «чевапчичи». А тут подвернулась кассета. Поэтому я включил погромче и решил послушать альбом несколько раз, чтобы всё вспомнить получше.

Под утро я с раздражением выключил плеер и разорвал наушники пополам. Слушать больше не мог. Всё бесило. Складывалось впечатление, что я провел ночь с человеком, выворачивающим душу вместе с кишками, или с назойливым пастором. Интонации казались фальшивыми, идея с хоралами — пошлой, а мелодия — краденой.

В этом некоторая неприятная особенность немецкой музыки. Именно так она ложится на неподготовленное ухо (в больших количествах). Мелодика ее, по сути, банальна, эстрадна и приедается с первого раза. Для повседневного пользования такая музыка совершенно непригодна. Можно сравнить ее с таблеткой, которую принимаешь один раз и та обволакивает желудок приторной гадостью, которая позитивно влияет на самочувствие в старости.

Что гораздо важнее, дело не только в мелодике. Существует другая, не менее важная составляющая немецкой панк-песни 1980-х годов. Назовем ее искренностью. Благодаря искренности немецкие панк-песни легко поднимаются на флаг, что, собственно, и подтвердилось «Днями Хаоса», когда из колонок звучал припев этой песни: Es kommt die Zeit. Той же искренностью запросто можно объесться, если не остановиться вовремя. Но главное — по отсутствию искренности мы сегодня страдаем больше всего. Не только мы. Современные немецкие группы притворяются искренними довольно удачно, но при ближайшем рассмотрении видно: самоирония и постмодерн их скоро убьют.

Die Goldenen Zitronen — Für Immer Punk

В середине 1980-х годов Германия уверенно двигалась в сторону панка. В процессе этого движения лучших представителей панк-сцены серьезно затянуло в сторону кабаре (немцы говорят «народного кабаре»).

Существует проблема «немецкой» пошлости. Но одновременно у немцев есть и прививка, которая действует отрезвляюще. Эта прививка — Брехт (а также Тухольский и фон Осецкий). Брехт не имя, а определение, тут речь идет не столько о театре, сколько об атмосфере, в том числе песенной. Иногда это тошнотворный кабак. Но есть что-то проникновенное в брехтовских зонгах, которые при неправильной интонации превращаются в разухабистую безвкусицу в исполнении Миронова с Гурченко.

Назвать коллектив «Золотые лимоны», перепеть группу Alphaville, выбрать себе прозвище Шорш Камерон назло Джелло Биафре — бульварщина и дурной вкус: так никто, кроме немца, не поступает. Развитием деятельности стало ночное варьете «Золотой пудель» и спектакль «Вишневый сад», за которым следил весь Гамбург, и никому в голову не пришло назвать это пошлостью. Эта пошлость с уникальными интонациями — смесь наглости и отчаяния, интонация лузера. В этой песне есть мое любимое слово Vorbei. Перевести его можно по-разному, но лучше всего — «в пролете».

Slime — Wenn Die Himmel brennt

Slime знамениты печальной и оторванной песней «Когда горит небо». Истории группы посвящено документальное кино, из которого всё равно ни черта не понятно. Ну, футболки, кожанки, сквоты. Но почему «небо горит»? В этой фразе нет ни грамма кривляния, нет даже с поправкой на политическое кабаре. Город цитирует Slime постоянно. «Брось сигарету, небо еще не горит» — успокаивал меня гамбургский полицейский, когда я закурил в неположенном месте. Жаль, что в фильме об этом не идет речь.

Сейчас о нас. В разгар депрессии 1990-х годов мне удалось найти отдушину: появился друг, который слушал немецкий панк.

На панка он был не похож, носил пиджак, но жил в Автово и учился в путяге. Наверное, это было ПТУ типа элитного лицея; в школе парень учил немецкий.

Лет в пятнадцать-шестнадцать мы пили как потерпевшие: первые банки джин-тоника, водка в консервах, мартовское и вишневое пиво… Общались всего пару месяцев: переписывали друг у друга музыку, запивали водкой «Асланов». Наконец его мама позвонила моей — пожаловаться, что я мешаю парню закончить путягу. Канал закрылся. С немецкой панк-музыкой пришлось завязать. Со временем многое забылось и стерлось из памяти.

Эта песня осталась. У нее была странная мелодия, в то время еще не казавшаяся надоевшей.

— О чем поют? — спросил я.

— «Когда горит небо, я курю солому», — слегка неправильно процитировал он, закуривая на балконе.

Я тоже закурил.

Меня выгоняли из десятого класса за неуспеваемость. Его, в свою очередь, гнали из путяги. Небо горело.

Полностью перевести текст с пленки я тогда не смог — мало опыта. Но тем не менее песня засела в голове лет на тридцать.

Pisse — Alt Sein

Вышеуказанные коллективы популярны и входят в золотой фонд немецкой культуры, но интересуются этим лишь местные жители и изучающие язык. Некоторые до сих ищут этому опровержение. Одно из опровержений неожиданно появилось в 2015 году.

У Pisse, маргинальной группы из Вупперталя, порядка 2 миллионов просмотров по всему миру. Это больше, чем у последнего альбома Бликсы Баргельда. В комментариях на ютубе я нашел крик души: I wanna be friends with everyone that listens to this on a regular basis! Всё правильно.

Фельетон-панк, угрюмый минор с детскими синтезаторами и упоминание в песне желатиновых мишек «Харибо» в 2000-х должны понравиться всем.

Прямое попадание в сердца миллиона людей. Пусть и спустя двадцать лет после того, как это было актуально, но неважно.

Из четырех песен группы можно выбрать любую. Все модно-депрессивные, грязные, заминоренные. Неожиданно разбогатевший водитель автобуса Стив (Harbinger Sound), бывший продюсер Sleaford Mods, долго ходил вокруг да около, думая, чем заменить бывших друзей, ставших неумеренно популярными. Теперь он переиздает этот самый Pisse.

Интонация отчаяния, идущая вразрез с ворчливым текстом, — вот что цепляет здесь больше всего. Есть подозрение, что интонация деланная, но жители Вупперталя, дышащие с группой одним воздухом, не могут ошибаться. Наклейки Liquid Ecstasy und Entenfutter (цитата из песни Alt Sein) сопровождают вас по дороге от вокзала до ратуши.

Нельзя сказать, что это моя любимая песня, но все-таки она хороша. Речь идет о том, как гулять по парку с кормом для уток (Entenfutter) и тем самым Liquid Ecstasy и при этом быть старым маразматиком. Если меня будут допрашивать в полиции, я не смогу ничего вспомнить.

Honkas — Lied Für Fritz

Песня про серийного убийцу, выпущенная на лейбле с вагнеровским названием «Серебряный рыцарь», — такое в современной Германии тоже бывает.

Это одна из первых европейских пластинок, которую пришлось снабдить возрастным цензом. Всё потому, что песня про убийцу из Гамбурга Фритца Хонку неожиданно стала настоящим клубным хитом, причем не только в родном для группы Вольфсбурге, но и по всей Германии. «Он резал женщин как резиновых, а вы всё забыли. Скоро Фритц выйдет из тюрьмы, и придет очередь не только шлюх. Это песня для Фритца, это песня для Хонки». Родительский комитет, радиоведущие и составители хит-парадов были в ужасе от этой песни. Даже сейчас ютуб предлагает после нее обратить внимание на гимны люфтваффе.

О том, как интонация влияет на восприятие песни, мы уже говорили. Мой друг Миша Гиршович из панк-группы «Долби систему» злился: «Опять не получилось выразить сарказм интонацией». Может быть, в литературном русском языке, которым виртуозно владел Гиршович, нет места задиристому сарказму?

Историческая справка: знаменитый гамбургский убийца Фритц Хонка знакомился с проститутками и алкоголичками в баре «Золотая перчатка», а потом убивал их не особенно разнообразными способами. По итогам расследования Хонка получил кличку «Хусейн из Санкт-Паули». Бар «Золотая перчатка» носит неофициальное название в его честь — Honka-Stube.

Chor Der Gefangenen — Im Dschungel des süßen Lebens

Впервые услышал в 2010 году — у знакомой девушки, ведущей порочный образ жизни, зазвенел мобильник. Звонил спонсор, связанный со «сладкой жизнью». Припев был дурацким и привязчивым. Впоследствии я напевал песню про сладкую жизнь целый год и донапевался до того, что в Берлине меня дружески ударили ладонью по плечу — завязывай, мол, человек из Мангейма…

По песне определяется место жительства. Это как паспорт — если в состоянии стресса напеваете про «джунгли сладкой жизни», значит, вы из Мангейма.

Кстати, та девушка была больше чем просто человеком из Мангейма: Мангеймом звали даже ее пса, Манни.

Мангейм знаменит тем, что расчерчен на ровные устрашающие квадраты. Я видел карикатуру, где врачи вскрывают череп пожилого мужчины и под коробкой всё те же зловещие квадраты. Наверное, в этих квадратах можно найти что угодно, только сладкой жизни там нет. В 1981 году на сладкую жизнь не было даже намека.

После распада группы Chor Der Gefangenen остались обрывистые видеозаписи. В них классическая атмосфера немецкого документального клипа, снятого на 8-миллиметровую пленку, — тусклый свет, нелепо движущиеся марионеточные фигуры. Название группы «Хор заключенных», несмотря на кажущуюся политизированность и актуальность, — цитата из оперы Верди «Навуходоно́сор» (в русском переводе — «хор рабов«).Барабанщика Инго Цильске легко найти в Мангейме до сих пор: он владелец кафе Blau. Приходилось бывать в этом кафе, ничего особенного; диджейский пульт, пианино, рецепты от похмелья на футболках, угрюмый сыч за стойкой — когда глаза натыкаются на человека, напоминающего ему про «сладкую жизнь», морщинистое лицо прорезается улыбкой.

Der KFC — Knülle im Politbüro

Есть два варианта расшифровки аббревиатуры KFC: «Могу удовлетворить детей» или «Католический хор с фанфарами» (то есть «цирк с конями» по-русски). Эта группа родом из-под Дюссельдорфа, а точнее из поселка-коммуны Вайлерсвист. История ее короткая, путаная, зато заканчивается коммерческим успехом: барабанщик организовал группу Die Toten Hosen в 1982 году, ни больше ни меньше. Слушать, конечно же, следует, не обращая на этот факт никакого внимания.

Что здесь цепляет, кроме Политбюро и «дешевой водки», — привязчивое слово Knülle, хорошее и многозначное, здесь оно переводится как «прореха», «брешь безопасности» или что то вроде того.

Идея петь про развалившийся Советский Союз теперь кажется сверхдурацкой, но этот рефлексирующий гэдээровский юмор на самом деле печать проклятия — от него не избавиться до сих пор (Дюссельдорф не ГДР, но стиль пролетарского «Ой унд прост» пришел в эту песню оттуда).

Немецкая «Википедия» (которая, в отличие от российской, не является посмертной наградой вроде ордена Ленина и откликается на события любого масштаба) предлагает вниманию каплю информации к размышлению. В контексте этой легкомысленной песни нас интересует одна: «Проживая в Дюссельдорфе, группа сознательно избегала сцены из-за предполагаемых драк и провокаций со стороны пролетариата».

Kuschelweich — Alle meine Träume

«Кушельвайх» — германский детский шампунь вроде «Кря-кря» или «Бебика».

Жители Ганновера моего возраста вспоминают, что появление группы связано с культуротделом местного телевидения, где участники работали постоянно. Из телевизионных будней они брали идеи. Между делом получались то рождественские хиты, то телевизионные заставки, то перепевки Карела Готта (с наипоганейшими интонациями). Вряд ли, конечно, во всей Германии, но по крайней мере в Ганновере группа была у всех на слуху — узнаваема не хуже шампуня.

Отчаянного посыла искать здесь нет смысла. Можно найти сквернословие и ерничание. Интересующимся рекомендуется обратить внимание на использование нижнесаксонского диалекта (Plattdeutch).

Очевидно, что, если не подмешивать русский акцент, немецкий язык невероятно красивый с фонетической точки зрения. В немецком нет выпирающих острых согласных, всё произносится на удивление мягко, слова удачно и непритязательно рифмуются. Несмотря на присутствие на этой пластинке социального хита, в Ганновере чаще напевают про то, как это здорово — купаться в туалете. «Alle meine Traüme schwimmen in dem Klo», — пела за стенкой моей съемной комнаты будущая победительница «Евровидения» Лена Майер-Ландрут, принимая ванну с пеной и уточками. Глупо, но весело.

Erste weibliche Fleischergesellin nach 1945 — Winnetou und die 7 Geißlein

Под «новую немецкую волну» можно подвести всё что угодно, лишь бы оно было спето, провыто или продекламировано на немецком языке. Панк, куплеты, романтические баллады в индустриальной обертке, эстрадная песня и так далее. Но NDW наиболее любимого немцами периода — это минимум текста под электронную самоиграйку, детский лепет, изредка невнятные похмельные бормотания. Товарный знак такого NDW — фразы «Да-да-да», «Вуци-вуци-вуци» и «Wie? Winnetou».

Гюнтер Грасс говорил, что, кроме обычного юмора, есть солдафонский и математический. В данном случае мы имеем дело с юмором учителя математики, притом бывшего, зовут его Томас Херманн. Название группы переводится как «Первая женщина-мясник после 1945 года». Альбом — «Виннету и семеро козлят». Всё это произошло в 1982 году.

Напомню и о немецкой рок-звезде Филиппе Боа (в его составах играл Дейв Ломбардо из Slayer). На сайте Боа написано: «Филипп Боа — псевдоним. После двух разводов и смены фамилии настоящее имя утрачено». Неправда, ничего не утрачено. Зовут его Улле Фигген, он играет здесь на гитаре на пару с учителем математики.

Долгое время группа никому не была нужна. Даже на волне интереса к немецкоязычному старью воспоминания о ней публиковались лишь в «Википедии» имени Карла Мая (Karl May wiki). Однако в родном для группы Хагене часто повторяют этот припев, прикладывая ладонь к уху: «Wie? Winnetou?» Такая вот шутка.

Blässe — Lieben Sie Saxophon

Участники дюссельдорфской группы Blässe вместе со своей странной композицией «Любите саксофон» — предтеча, как ни странно, Die Krupps, которые, в свою очередь, чего только не предвосхитили. Несмотря на полное отсутствие текста, упомянуть Blässe стоит — интересно же играть в игру, кого из музыкантов куда занесло. Еще интереснее шпионить за тем, что стало с ними после коммерческого успеха.

Благодаря социальным сетям сделать это несложно. Гитарист Бемвард Малакка превратился в директора издательства Ehapa, обладающего полными правами на адаптацию диснеевских комиксов на немецкий язык — они лежат в каждом продовольственном супермаркете Германии. Не знаю, с чем такое можно сравнить у нас. Не сравнивается.

Ксао Сеффчек — его пластинку друзья как-то заставили меня купить со криками: «Это наше святое» — долгое время донимал дюссельдорфскую сцену электронными пародиями и слыл нехорошей версией Хольгера Чукая. Сейчас он знаменитый австрийский кинорежиссер, интернет пестрит его мастер-классами. Однажды Сеффчек приперся на концерт русского парня Паши Накатима и мастерски напугал всех, объявив чеканным голосом диктора о воздушной тревоге.

Даму, которая плохо играет на саксофоне, зовут Ева-Мария Гёсслинг. К сожалению, это даже ни на минуту не Томас Боргманн и даже не Питер Брёцманн. На альбоме Die Krupps Stalwerksimphonie можно услышать звук, напоминающее блеяние, — это ее саксофон. После распада Blässe в Берлине блеснула группа с участием этой дамы — Mania D, которая вполне могла бы быть «никакой волной», если бы не использовала слишком однообразные барабаны.

На сегодняшний день Ева-Мария Гёсслинг занимается чем-то вроде частного детского садика в рамках инициативы «Киндерштерн». Она по прежнему живет в скучном Дюссельдорфе, доступна по телефонной книге и решает проблемы малообеспеченных родителей.

Те, кому довелось с ней общаться, уверяют, что она добрый ангел.

Familie Hesselbach — Blut Im Stuhl

«Никак не могу забыть песню „Кровь на стуле“. Она волновала меня. Я то и дело твердил как мантру: „Мой фетиш — чайный стол“» — это фрагмент из воспоминаний уроженца Тюбингена, политика и члена бундестага Александра Кулитца. Воспоминания о двух песнях группы Familie Hesselbach политик заканчивает тем, что ненавидит мюсли.

Тюбинген — вторая после Цюриха столица производства мюсли. Было невероятно интересно узнать, что местные бонзы их ненавидят. Но еще круче то, что они слушают «Семью Хессельбах» — роскошный фанковый акт, который, впрочем, как и мюсли, кажется мне немного противоестественным.

История группы простая, ничего интересного. В 1980 году основатели собрались в баре. Играла классическая музыка. Сперва они решили назвать себя «Бахами», как Ramones, но затем вспомнили о «Семье Хессельбахов». Был такой популярный сериал на гессенском телевидении.

Их называли немецкими Talking Heads, но лишь потому, что они не были похожи на резидентов. Скорее, это была рафинированная версия фанка, идущая рука об руку с более знаменитыми коллегами Palais Schaumburg. Но, в отличие от последних, Familie Hesselbach — это эстрадный фанк. Вспоминаются Pigbag и Rip Rig & Panic — то есть нечто танцевальное, радиоформатное, без черных офбитов.

Группа обязана быть известной в России, хотя бы потому, что ранний веселый и педерастический «Аукцыон» спер у них одну из своих знаменитейших песен. За пределами Тюбингена Familie Hesselbach выступали один-единственный раз, в 2017 году, в рамках выставки «Как панк пришел в Штутгарт».

Frau Siebenrock Combo — Das Ist Uns Egal

Хорошая песня — это не только то, что помогает жить, работать и справляться с житейскими неурядицами. Иногда это просто дурка, которая расслабляет. Даже бессвязные проклятия шизофреника, напетые дурными голосами, расслабляют, а значит, Frau Siebenrock Combo — группа значительная. Их называют новой немецкой волной лишь по недоразумению. Носитель немецкого языка скажет, что такую музыку выдумал папуас.

Чувствуется, что песня постепенно становится городским фольклором. Я помню цыганку, заунывно напевающую «Das ist uns egal», помню накуренного альрауна в поезде, бьющегося головой о стекло и повторяющего то же самое, помню разбитую бутылку, соскочившую и ударившуюся о гранитный угол, восклицание «Mann!» и опять — «Нам всё-ё равно, нам всё равно-о-о». Основной текст не пели, но текст здесь не главное.

Неважно, когда и при каких обстоятельствах музыка становится народной. В питерских подворотнях восторг выражали странной фразой «Это Маркин, *****[блин]!» (по фамилии исполнителя песни «Серебряный туман над нами проплывает»). В берлинском районе Нойкёльн существует нечто похожее. Восторг здесь выражают причмокиванием и восклицанием: «Фрау Зибенрок!»

Kasperle Eingeweckt — Erste Liebe

Корни группы следует искать в земле Саарбрюккен. Но сочетание пасмурной романтики, дурной сентиментальности или чего бы там ни было можно увязать с любой из земель. Это атмосфера выхода из берлинского аэропорта, когда вдыхаешь асфальт пополам с мокрой травой, наступаешь на булыжники, радуешься мху между брусчаткой, а потом вспоминаешь об этом годами.

На альбомах Mjusik for sovjetisch pipl и 5 Jahre im Koma сентиментальной немецкой атмосферы довольно много. Жаль, что в карантине это не заменит реального. Постоянно хочется в Германию, зарыться в чей-нибудь общественный огород и не выкапываться оттуда ближайшие лет пятнадцать.

Sugalo — Beim ersten Mal tut’s immer weh!

Глубоко вздохнув, вспомню о самом нелюбимом эпизоде немецкой музыки. Думаю, это возможно сделать, не называя имен и не притворяясь, что нам это нравится. Я имею в виду экспортные группы немецкого индустриального металла.

Говорят, что тевтонские воинственные мотивы отрезвляют леволиберальное сознание, но почему-то их сложно переслушивать без истерики. Смотреть клипы — еще хуже. Иногда кажется, что такого позора не было ни в одной стране — как будто всех одновременно кастрировали, стерилизовали и причесали под андекат.

Было очень интересно узнать, с чего всё начиналось. Истоки тевтонской авторской песни под гитару — такая вот трогательная кассетка. Исполнители Сюзи, Лори и драм-машина «Хайнц» — впоследствии то ли Oomph!, то ли еще что-то — поют с отсутствием пафоса, точнее с пафосом, поданном на уровне домашних спектаклей. Смешнее всего то, что большая часть песен впоследствии перепета группами тевтонского индустриального металла.

Z.S.K.A. — Morgen

Трудно не удержаться от примера, иллюстрирующего то, как две бывшие тоталитарные империи любили друг дружку. В Германии 1980-х годов можно, например, назвать группу в честь московского футбольного клуба, о котором никто толком не знал. Были Leningrad Sandwich, Torpedo Moscaw и Tefteli Neu!

Идентичная тенденция прослеживалась и у русских. Жаль, что послевоенная рефлексия держится слишком долго: количество «Фройляйн Кнюльп», «Битте Дритте» и «Штирлицев» в России зашкаливало и зашкаливает по сегодняшний день. Виновато эхо войны — иногда холодной, иногда настоящей, а еще мода на всё тоталитарное.

Музыкант по кличке Братец Хоффман не слишком известен, не такая знаковая фигура, как некоторые из перечисленных выше. Следы его теряются на металлической сцене 1990-х годов, фотографий почти не осталось. В масштабах города, пожалуй, такое никто и не вспомнит. И тем не менее свой след он оставил.

Надписи «ЦСКА» в маленьком провинциальном немецком Вайлдберге, выполненные в технике процарапывания прямо на горах и каменных фундаментах фахверков, определенно памятник. Должно быть, поэтому местные жители стараются их не замечать. Но и не замазывают тоже.

Ton Steine Scherben — Samstag Nachmittag

Вопрос из немецкого кроссворда, подобранного на помойке ранней весной: «Кто написал важнейшие рок-гимны левых субкультур, кто напрямую связан с вехами становления объединенной Германии, кто занимался тотальным сквотированием и укреплением партии зеленых?» Была бы ручка — сразу вписал. Это Рио Райзер из Ton Steine Sсherben.

Ton Steine Sсherben никакой не панк, а именно рок-группа. Это значит, что в Германии ее слушали все. Левацкой лирики в обрамлении многостаночной ударной установки и роскошных гитарных соляков вкупе с шикарным вокалом вспоминается ничтожно мало — но вот здесь именно так. Охват аудитории у группы побольше, чем у нынешних звезд, концерты давались с постоянством музыкальной шкатулки — оттого слава первого сценического акта на немецком языке.

А еще атмосфера скандала: публичные заявления о поддержке РАФ, хулиганство, пиромания, предвосхищающая действия блэк-металлистов.

На острове Ферман, узнав, что тут выступал Джими Хендрикс, группа спалила сцену дотла в честь него.

Обилие политических заявлений в предыдущих примерах заставило меня выбрать песню про субботний вечер. Лучшая немецкая литература сводится к этому сюжету: «Мама делает пирог, папа пьет пиво, а я ушел из дома, сижу на улице и мечтаю о море».

AG Geige — Zeychen und Wunder

Этот удивительный коллектив работает до сих пор, но ассоциируется с бывшим ГДР. Спроси — скажут не запнувшись: пролетарская ячейка «Скрипка», дадаистский театр из Восточного Берлина с текстами про фрикадельку и электрический банан.

В ГДР такая компания могла появиться только в среде театралов. Благодаря всё тому же брехтовскому наследию в социалистической Германии с театралами дела обстояли лучше, чем с кем-нибудь. По крайней мере, им было разрешено выступать.

Трогает то, что театралы не музыканты, тексты написаны левой ногой, да и музыка не сказать что особенно впечатляющая — но это левая нога жителя ГДР, который ищет выходы из реальности через подсознание. Можно даже не разбирать тексты. Они домысливаются, если интересующийся хотя бы приблизительно представляет бэкграунд социалистической Германии.

Выход группы в реальный мир после ликвидации берлинской стены ознаменовался знаменитой проблемой «как жить в капиталистическом государстве». Надо сказать, группа разрулила ее без лишнего пафоса и отчаяния. За подробностями отсылаю к фильму AG Geige — An Amateur Film, который можно смотреть через анонимные сетевые соединения.

Всё же удивительно сильна связь немецкой музыкальной активности 1980-х годов с 8-миллиметровыми ручными камерами. Настолько, что учитывалось следующее: щелчок камеры был синхронизирован с музыкальной петлей, дающей сигнал к началу концерта. Выступлений без видеоряда не подразумевалось в принципе.

Shizzo Flamingos — Freund/Feind

В Бремене я провел времени больше, чем где бы то ни было. Часами играл под мостом Бургомистра Шмидта инфернальную лабуду — достаточно плохо, но никто мне и слова поперек не сказал. Ночевал я на набережной. То и дело появлялись неожиданные друзья. Например, негр с золотой цепью через плечо выдал мне двадцатку, чуть ли не плача. Затем какой-то дедушка церемонно преподнес еще тридцак, называя это «благотворительной помощью». Наконец, были две лесбиянки, державшиеся за руки. Они приходили каждый вечер, смотрели на закат под саксофон и оставляли каждая по десять евро.

Таких случаев я могу припомнить около сотни — даже не буду приплетать сюда полицейских, готовых в любой момент принести бесплатный кофе и поговорить о любви. Одним словом, Бремен ассоциируется с дружбой и простотой. Песня с названием Freund/Feind доказывает, что так было не всегда. Хиты про миллион людей и ни одного друга в отрыве от реальности не получаются.

Помню выставку в бременской церкви Святого Мартина, посвященную 1980-м. На одном из стендов я приметил плакат с грустной красавицей, рядом название группы — Shizzo Flamingos. Стенд назывался «Миллион людей и ни одного друга», все фотографии рассказывали об одиночестве.

А спустя десять минут я увидел другую картинку. На этот раз иную, живую, из жизни Бремена современного. Напротив выставки кипел дружелюбием огромный котел из панков, бездомных и офисных служащих, отдыхающих после работы. Это был городской пикник. Разложились ребята под граффити со всё той же злополучной цитатой про «миллион людей и ни одного друга».

Die Magdalene Keibel Combo — Klaus Kinski

Клаус Кински — самодур, буйнопомешанный интроверт, бросающийся нехорошими словами, актер, прославившийcя ролями психопатических личностей. Все знают этот немецкий антитренд; хотите прославиться как пародист, обличающий тоталитарное сознание, изображайте не Гитлера, а Клауса Кински.

Группа Die Magdalene Keibel Combo успешно паразитировала на таких антитрендах. Само название было берлинским до мозга костей. Магдалененштрассе — улица, на которой расположено министерство Штази, а Кайбель — это там, где нынешняя тюрьма.

Собственно, это предтеча Rammstein, но будущий лидер Rammstein Алеша в те времена находился под наблюдением Штази и товарищей не поддержал. Идеи показались ему опасными.

Это сейчас эти идеи кажутся идиотскими: играть песню 12 часов, подписать контракт с «Кока-Колой», подарить песню психопату Клаусу Кински на день рождения и посмотреть, что получится. Но в 1980-х это было рискованно.

Когда проходишь мимо архива Штази на улице Магдалены, уже ничего не напоминает об ужасах. По веткам прыгает белка, рядом городской парк. Клауса Кински давно не воспринимают как опасного психопата. Но память об этом слегка отдается мурашками.

Bodenständig 2000 — Saureschnauze

Ich habe keine baseball kappe.

Песня с названием «Кислая морда» — одна из последних заявлений потерянного поколения о себе. Я сам из таких. Никак не получается адаптироваться к жизни.

Конечно, всё не в такой критической степени, как в этой песне. Есть бейсболка и не одна, зато проигрывателя точно нет. Вместо проигрывателя и бейсболки, конечно, можно вставить что-то другое, от аккаунта в инстаграме до папиного «Мазерати» — но почему-то думаешь про тех, у кого в те времена не было бейсболки. Блин, это в Германии, в конце 1990-х годов. Хорошо хоть всё остальное было стабильно: дом, работа или гарантированное пособие по безработице.

Слушая музыку дома, можно забыть о том, что существует живой неофициальный Берлин. Это уже давно не панк, не Element of Crime, а круглосуточная колбасня, рейвы и дискотеки. Жаль, что там редко выкрикивают слова о потерянном поколении. Поэтому я люблю «Кислую морду». Это редкий случай танцпола с выразительным текстом. Не обязательно социализироваться и посещать заведения, чтобы расслышать эти слова. «Кислую морду» постоянно гоняют турки, вросшие в асфальт на улицах Веддинга и Моабита. Можно просто пройти мимо и получить порцию депрессии вместе со свежим воздухом.

Присоединиться к клубу