Так решили боги бурлящего хаоса: почему «Гражданская оборона» без Летова — это нормально

Циркуляция реликтовых составов от центра к периферии и обратно замедляется, как карусель, которой раздавлен главный герой фильма «Случайные попутчики». Кому-то слишком тяжело выходить на сцену, кому-то уже неоткуда выходить, чтобы полюбоваться долголетием былых кумиров.

Нашествие джазовых аксакалов также постепенно сходит на нет. «Старики умирают, а молодым это ни к чему», — комментирует аналогичную ситуацию культ-атташе Клотц в «Судьбе резидента».

Свято место пусто не бывает — его моментально занимает нечто иное, внимательно стерегущее, когда оно освободится. Начинается нечто новое, а мы всегда приветствуем модернизацию — суррогат, ремейк, синтетику, галлюцинацию вместе с прочей «новизной».

«Незримое здесь и взывает к тебе» — гласит тайнопись вывесок и анонсов. Раскручивая, а затем развенчивая кумиров, публика ищет, когда оно — невидимое — воплотится в абсолютного чемпиона, мессию, антихриста, чтобы любоваться им в максимально комфортной обстановке.

Такой фюрер-невидимка напоминает клавишника, который, сидя за кулисами, выправляет ошибки ансамбля. «Пятый битл», говоря языком старой гвардии.

Недоступность продлевает молодость и гальванизирует энтузиазм. Самый холодный человек выглядит заразительно страстным, когда ему чего-то не хватает.

Правда, после дегустации дефицита к нему, как правило, охладевают или относятся более критически.

В годы моего младенчества провинция кишела жаждущими прочитать Ницше, Пруста и Фрейда. Но, получив доступ к трудам реакционных авторов, эти люди засыпали на пятой странице, старея на глазах.

Наиболее изощренные картины ужасного те, где монстр невидим до последнего момента, а может, и вовсе не появиться, как, например, в «Кошачьем племени», оставаясь плодом фантазии самостоятельного зрителя.

Посмотрев пару серий «Анжелики» или «Фантомаса», предки современных читателей этого текста сами выдумывали сюжеты сиквелов, приправляя их насилием, роскошью и сексом, как сегодня принято укреплять репутацию новомучеников филантропией и аскетизмом.

Один пенсионер, однажды в юности снятый на фото за ударной установкой, всю оставшуюся жизнь придумывал себе репутацию крутого ударника, которая возрастала соразмерно снижению риска быть разоблаченным. Последний раз безумец хвастал молодежи, как он «в одну харю» выстукивал сложнейшее соло ударных в пьесе «Лед Зеппелин».

Отсутствие твердого прошлого, памятных дат и полноценных героев, которых подменяют жертвами обстоятельств, способно творить с действительностью чудеса.

Прецедент имеется — Америкой пятнадцать лет после загадочной смерти правил мертвый Кеннеди, уступив этот пост Рейгану, а имя одноименной группе. Джонсон, Никсон, Картер и Форд, поверьте мне, были не в счет. Кого «грохнули», того и помнили.

Убитый на заре битломании президент-католик, по версии нашего обывателя, незримо сидел в Белом доме, подобно воскрешаемому кинопродюсерами Доктору Мабузе. Потому что «симпатичный мужик».

Параметры «симпатичных мужиков» от Бубы Касторского до Ника Кейва меняются, но всенародная любовь неизлечима — она слепа. По этой причине каждому в отдельности любимец масс видится чуточку не таким, как соседу.

До интронизации Иоанна Павла Второго, с точки зрения моего поколения, руководил некий абстрактный «папа римский», чьи разновидности обязан отличать только специалист, выращивающий эту породу аквариумных рыбок.

Однако сейчас в число знакомых мне людей входят истовые католики без какого-либо «твердого прошлого» в плане апостольской веры. Когда они успели просветиться, эти люди, с юных лет тяготевшие если не к отсталости, то к отставанию, видя в нем эликсир молодости? Видимо, я проморгал этот важный момент.

Второе пришествие не означает возвращения живых мертвецов. Звуковые волны не пахнут, имена не кусаются, заражая сомнительным «бессмертием» того, кто имел неосторожность к ним приблизиться.

Шерлок Холмс, Супермен, Джеймс Бонд и Дик Трейси, которых адаптируют сообразно господствующей моде, «спасители» многократного использования, все эти симпатичные персонажи — не более чем «пробные шары» в поисках чего-то универсального. Развоплощенного, никак не связанного с биологической слабостью человека. Поиск подходящего кандидата на бессмертие в области поп-культуры продолжается, несмотря на провалы в сфере политической. Кроме Ленина, Мао и фараонов, вынесли почти всех. Но это — в ортодоксальном списке.

Количество невыявленных еретиков и деспотов не поддается учету, будучи одновременно нулевым и беспредельным. Оно сопоставимо с пустотой Святого Грааля и кенотафа, который не содержит останков.

Будущее представляется простому смертному в форме книги, которую ему поневоле предстоит прочитать, кинокартины, которую он обязан досмотреть, пластинки — купить и дослушать, концерта — досидеть. Но изготовители и поставщики духовной пищи ему неведомы. Ясно лишь одно — после ознакомления он сможет вернуться к привычной жизни, либо она закончится вместе с произведением. Так выглядит в наши дни «русская рулетка» заядлых театралов, меломанов и глотателей прочих пустот.

Короля играет свита. Услышанное и просмотренное стоит перед глазами и не смолкает в голове у чижика-пыжика. В одном из давних интервью Вознесенского фигурирует образ грядущего, когда стадион поэтов скандирует свои стихи единственному болельщику в центре футбольного поля. Жизнь оригинального исполнителя серьезно сокращают любительские версии поклонников, заглушая оригинал.

После смерти Моррисона The Doors выпустили два негромких альбома, которые, не будь ажиотажа, можно было бы использовать для опровержения слухов о смерти гениального лидера.

Последний альбом Velvet Underground полностью записан племянником или кузеном Лу Рида с помощью барабанщика «Дип Перпл». Однако он мог бы котироваться не ниже первого, если бы мифология этого проекта была более гибкой, менее догматичной, что ли. Ведь иконические записи VU были малодоступны в СССР почти четверть века, а на тех, кто до них дорывался, они производили весьма умеренное впечатление, мне ли не знать.

Та же самая ситуация с Элвисом. Девяносто процентов его творчества ближе к Магомаеву, несмотря на формальный титул «короля рок-н-ролла», обоснованно бесивший простодушных любителей экспрессивной ритмики, когда они напарывались на очередную «Гвадалахару» или «Санта-Лючию».

Сид Вишес успел записать катастрофически мало, и большинству тех, кому по возрасту полагалось носить его на руках, был неизвестен My Way, которому он даровал третью молодость, чисто для виду, не оставив от оригинала камня на камне.

Malapropism — несвоевременность того, что делали «Пистолс» и «Кеннедис», клиническое отсутствие синхронной реакции на эти явления вместе с молодежью Запада внутри Союза, принимало анекдотические формы.

В середине восьмидесятых мне довелось быть свидетелем беседы троих обывателей, двое из них имели ученую степень, один провел детство в капстранах. Дело было не в провинции, а в центре столицы, за бутылкой валютного виски. Три представителя золотой молодежи обсуждали роман Вишеса с Нэнси… Синатрой. Сперва я решил, что меня разыгрывают скучающие снобы. Но снобы действительно думали именно так. Им просто было лень выяснять, о какой «нэнси» писали в «Ровеснике». Сейчас эти люди станут отрицать факт разговора, сваливая всё на «русофобию» очевидца, и будут по-своему правы, потому что мне известно, какой ценой давалось им дальнейшее избавление от стереотипов и чванства. Простим их неведение. Простим и забудем.

Роман несчастного Сида с дочерью поруганного им Синатры (хотя Фрэнк поругаем не бывает) мог продлиться до наших дней. По крайней мере, в головах отдельных товарищей, но боги бурлящего хаоса судили иначе.

И тут пришел Летов — человек ниоткуда, принесший исцеление от западничества вместе с жизнеспособной формой почвенничества. Аутсайдеру из советской глубинки суждено было стать царем-освободителем условных иудеев и эллинов, томившихся в рабстве вторичности.

Не оставив наследников в физическом смысле, он основал династию верноподданных поклонников, имеющих шанс переродиться в нацию, которая унаследует этот мир, одержав победу в неминуемой третьей мировой, начавшейся по слову поэта-тайновидца задолго «до первой мировой».

Критиковать или славить миссию такого масштаба, разумеется, не возбраняется, только оба занятия в равной степени бессмысленны, ибо число забитых и пропущенных не играет роли там, где дышат «почва и судьба».

Парадоксальным образом, его появление, смерть и воскресение описаны в «Балладе о сознательности» Александра Галича. Я вспомнил ее в первую очередь, узнав печальную новость одиннадцать лет назад. Слишком многое изменилось за прошедшие годы строго «по плану», чтобы воспринимать физическую гибель артиста как сугубо катастрофическую потерю.

Сегодня под сирену «Гражданской обороны» пляшет вся страна, чьи реальные границы требуют тщательной корректировки. Это симптом и символ, как сказал по другому поводу один негромкий мыслитель. Никто не танцевал под свиридовское «Время, вперед!». Даже в воспрянувшей перед гибелью Германии толпы не распевали арии Вагнера хором и наизусть.

Летов дал одним радоваться жизни в родной стихии, другим — любоваться эскалацией ликования со стороны, заряжаясь энергией, чтобы позднее примкнуть к сонмищу ликующих.

Создатель устойчивой системы присутствует имманентно среди последователей. В этом плане партийные хоралы о вожде недалеки от истины, которая всегда немного неправдоподобна.

На данном этапе мы имеем возможность наблюдать три феномена в этом роде — массовый, элитарный и камерный, подтверждающий тенденцию в формате «микрокосма».

Массовый — Гр.Об. без Егора. Элитарный — «южинская ложа» без Мамлеева и Головина. Камерный — «Родители молодых» без Графа Хортицы, хотя это и не так важно, но пусть будет.

Главное, чтобы люди, по тем или иным причинам не создающие ничего равноценного по значению и новизне, не комплексовали. Самое интересное — впереди. И, хвала святым, все они пока воспринимаются вполне на своем месте. Никого не растерзали, не уволокли.

Триумфальное шествие «всадников без головы» продолжается. Зрелище завораживает.

Для омоложения больше не нужен пакт с Дьяволом, достаточно сказать самому себе, что тебе понравилось и не забыть повторить ту же формулу вслух.

«Она дублерша — ей не повезло», — писал советский киновед.

Нынешним везет больше. И это радует.

Присоединиться к клубу