Что такое права человека и что с ними делать? Гид по одному из важнейших понятий ХХ века
Семьдесят лет назад, 10 декабря 1948 года, Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций приняла Всеобщую декларацию прав человека. Чтобы понять, что произошло в этот день, пройдем путь в обратном направлении: от нынешнего понимания прав человека через спорные моменты этого понятия — к тому, откуда оно взялось.
Что такое права человека?
Права человека — это права, которыми мы обладаем просто потому, что являемся людьми или, как сказано во Всеобщей декларации,
«без какого бы то ни было различия, как-то в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения».
Среди основных прав обычно называют право человека на жизнь, на уважение его чести и достоинства, право на пользование основными свободами — свободой мысли и слова, вероисповедания, голосования и другими. Тем не менее единого перечня нет. Упоминая права человека, правительства, юристы и активисты обычно имеют в виду права, зафиксированные в международных договорах, прежде всего Организации объединенных наций: Всеобщей декларации прав человека (1948) и последовавших за ней документах — Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (1965), Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (1979), Конвенции против пыток (1984) и ряде других.
Чаще всего о правах человека говорят, когда имеют в виду людей, подвергшихся несправедливому отношению со стороны других людей или государства. Когда речь идет об избитых, пострадавших от пыток, изнасилованных, униженных, изгнанных, брошенных в тюрьму или убитых, короче говоря, о людях, переживших незаслуженное насилие, — речь идет о нарушении прав человека. Отсюда же следует их двоякое назначение:
- Они устанавливают минимальные правила совместной жизни индивидов и групп.
- Устанавливают границы государственной власти.
Права человека проводят черту, которую не должны переступать ни люди, ни государства. За этой чертой находится то, что никогда не сможет стать правом, — зло.
Права человека обладают четырьмя характеристиками:
- Универсальность. Все люди обладают правами человека. Для этого не нужно быть членом какой-либо группы, партии или сообщества.
- Множественность. Права человека — это набор отдельных прав. Если кто-то считает, что право создавать профессиональные союзы — единственное право человека, его понимание прав человека неверно.
- Эгалитарность. Все мы обладаем правами человека в равной мере. Нельзя сказать, что вы обладаете бо́льшим набором прав, чем я, или наоборот.
- Категоричность. Права человека неотчуждаемы, их нельзя забрать. Тем не менее государство может временно лишить человека, совершившего преступление, какого-то права — например, на свободное передвижение.
Эти свойства — сущностные черты прав человека. Если какое-либо из прав человека, скажем, право на жизнь, потеряет одно из них, оно перестанет быть таковым, превратившись в гражданское право, норму или обычай.
Какие «права»? Какой «человек»?
Конструкция «права человека» состоит из двух понятий — «права» и «человек». На первый взгляд их смысл ясен. Но за мнимой определенностью скрывается набор запутанных вопросов. Который, в свою очередь, делает очевидным случайный, консенсусный характер всей доктрины.
Что значит, что права человека — это права?
Формально права можно определить как установленные требования со стороны одного человека по отношению к другому.
Праву Павла на что-то соответствуют обязательства со стороны Петра. Это могут быть как негативные обязательства, например не мешать Павлу делать что-то, так и позитивные — делать что-то относительно него.
Скажем, у Павла есть право проиграть все деньги в карты. Обязательство Петра — не препятствовать осуществлению этого права Павлом, даже если сам Петр не хочет, чтобы тот так небрежно растратил свои сбережения. Это негативное право.
Позитивным может быть, например, право на медицинскую помощь. Если у Павла случился сердечный приступ, а Петр — врач, его обязанность не просто не усугублять положение Павла, но попытаться его спасти, предприняв какие-то действия.
Права отличаются от прихотей. В отличие от произвольного желания, если какое-то право Павла не реализуется, он может потребовать, чтобы Петр исполнил свое обязательство. Скорее всего, для этого Павлу придется обратиться ко внешней инстанции — государству. За невыполнение обязательств государство может применить санкции к Петру, например, посадить его в тюрьму. Таким образом, права устанавливаются в рамках определенного нормативного и политического порядка, который служит их гарантом.
Речь шла об обычных правах. Они не являются универсальными и эгалитарными. В качестве примера такого права можно привести право на аборт. Оно обладает разным статусом в разных государствах. А поскольку, согласно доктрине прав человека, эти самые права человека есть у всех нас, вне принадлежности к какому-либо политическому или социальному образованию, следует констатировать:
Права человека — это особые права.
Ведь они были бы у нас, даже если бы никакого государства не существовало. Они «выше», фундаментальнее других прав.
Поэтому часто их рассматривают как «моральные права». Так, немецкий философ Эрнст Тугендхат выводил универсальность прав человека именно из «морали универсального и равного уважения ко всем». В таком случае носителями прав человека являются не граждане, то есть члены определенной государственной и правовой системы, а люди как моральные субъекты.
Если права человека есть у человека и без всякого государства просто по праву рождения, мы можем оценить, насколько государство уважает эти не зависящее от него права — то есть насколько оно морально легитимно. Согласно Тугендхату, «любой государственный порядок, в котором отсутствуют права человека, то есть он не дает их своим гражданам, нельзя считать легитимным».
Что значит, что правами человека обладает человек?
Как было сказано выше, человек обладает правами не потому, что он — гражданин какого-то государства, а потому что он — человек. Здесь мы открываем предпосылку, содержащуюся в понятии прав человека:
Доктрина прав человека предполагает, будто существует универсальный субъект прав — человек вообще.
Но какого человека мы имеем в виду — какой эпохи, культуры, сословия, возраста и психического состояния? В конечном счете далеко не все готовы подписаться под теорией о наличии у каждого человека какой-то особой «человеческой природы», из которой выводится набор определенных прав.
Впрочем, общая природа ничего не решила бы. Из нее не следует наличие общих для всех ценностей и норм. Да и что делать с разницей культур? Как справедливо заметил папа римский Бенедикт XVI, полемизируя с философом Юргеном Хабермасом по поводу моральных оснований права:
«Не существует такой рациональной, этической или религиозной формулы, с которой согласился бы весь мир и которая могла бы затем служить для него основой».
Попытку ответить на этот вопрос предпринял немецкий философ Отфрид Хеффе. Рассматривая идею человека, выраженную в доктрине прав человека, он ввел понятие «частичной», или «минимальной антропологии».
Согласно Хеффе, минимальная антропология дает нам только некоторое представление о человеке, которое принципиально неполно. Единственное, что мы можем почерпнуть из доктрины прав человека, — это то, что:
- Человек — политическое и социальное существо.
- Человек — потенциальная жертва и потенциальный преступник.
По мысли Хеффе, эта неполнота — не плохая новость, а хорошая. Не давая никакого нормативного представления о человеке, учения о его реализации, финальном «спасении» или критериях удавшейся жизни, минимальная антропология может служить платформой для диалога различных сообществ.
Понятие прав человека не отвечает на вопрос «каким должен быть человек?». Это — сфера компетенции конкретных культур, и здесь невозможен консенсус. Но понятие прав человека содержит ответ на вопрос «какому минимуму должен соответствовать человек, чтобы быть человеком?». Трудно найти сообщество, которое решило бы оспорить два аспекта, приводимые Хеффе.
Зачем отрицать идею прав человека?
Впрочем, не все разделяют такую позицию. Левого французского философа Алена Бадью она не устраивает именно неполнотой, мнимой универсальностью и фальшивым морализаторством, которые лишают смысла любую конкретную политику. Ведь согласно доктрине прав человека для человека возможны всего два состояния:
- нарушили права — всё плохо, человек страдает;
- не нарушили — всё хорошо, человек наслаждается.
Такое видение человека предполагает, что с ним может случиться только одно — максимальное нарушение прав, смерть. Согласно Бадью, это — не что иное, как придание человеку статуса животного:
«„Права человека“ — то же самое, что и права всего живого: право живого существа оставаться одиноким индивидом, стремящимся к наслаждению. Смертным телом. Жизнью, полной страдания».
Опровержению этой нигилистической философии Бадью посвятил свою «Этику», вышедшую в 1993 году. По его мнению, не существует ни субъекта прав человека, ни неотчуждаемого набора прав. Настоящую субъектность человек обретает не как носитель прав, а участвуя в «процедурах истины»: политике, науке, искусстве, любви. Доктрина прав человека — не более чем маскировка консервативной позиции, чья задача — сохранять нынешнее понимание человека, экономический уклад и политическую систему.
Права человека — достаточно проблемная идея. С одной стороны, претендуя на универсальность, понятия «человека» и «права» остаются крайне абстрактными. Любая конкретика неизбежно порождает вопросы и критику. С другой, эти вопросы и критика легитимны, ведь права человека — путаный и сырой конструкт. Доктрина появилась не так давно и представляет собой не продуманную теорию, а продукт сложного исторического компромисса.
Когда придумали права человека?
Изложение истории прав человека на 99 % состоит из пустых разглагольствований о якобы «тысячелетней истории»: Великая хартия вольностей 1215 года, испанская схоластика, возвышенные концепции философов Просвещения, политические декларации и т. д. Некоторых заносит дальше: например, протестантский богослов Юрген Мольтман находил доктрину прав человека уже в Ветхом Завете.
Не поймите неправильно, дело не в том, что Джон Локк, Иммануил Кант или Французская Декларация прав человека и гражданина не имеют к современным правам человека никакого отношения. Свой вклад они внесли. Дело в том, что реальные юридические дискуссии еще в начале века выглядели иначе.
Например, во время Гаагской мирной конференции 1899 года обсуждался вопрос о допустимости использования удушающих газов и разрывных пуль во время войны. Объясняя, почему Великобритания голосует против запрета, сэр Джон Арда напомнил коллегам, что обычные пули не работают против «дикарей»:
«Во время цивилизованной войны солдат, раненый небольшой пулей, отправляется в полевой госпиталь и не двигается дальше. С дикарем всё иначе. Даже если в него попали дважды или трижды, он не перестает продвигаться вперед, не зовет медиков, но идет, идет и, прежде чем кто-нибудь успеет объяснить ему, что он грубо нарушает постановление Гаагской конференции, он отрубает вам голову».
Оцените уровень.
Притом что Гаагская мирная конференция — очевидный прогресс. На ней представители 26 стран признали ключевую для доктрины прав человека идею: интересы граждан и их правительств — не одно и то же. В преамбуле принятой Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны была так называемая клаузула Мартенса, названная по имени своего автора — русского юриста Федора Мартенса. В случае непредвиденных ситуаций она признавала население и воюющие стороны находящимися под охраной «начал международного права, поскольку они вытекают […] из законов человечности».
Как тогда обстояли дела с реализацией прав человека?
Если Гаагские конференции 1899 и 1907 годов и имели влияние, то скорее концептуальное. На практике это был провал. «Законы человечности» всё так же подчинялись военной необходимости, сокращения оружейной мощи не произошло, гражданское население осталось незащищенным. Всё это в полной мере продемонстрировала Первая мировая война.
Первая мировая война мобилизовала 65 миллионов человек. Из них 8 миллионов погибли, а 21 миллион был ранен или покалечен.
Сама война приобрела характер, как тогда выражались, «тотальной». В ней стороны конфликта рассматривают мирное гражданское население как легитимную цель.
Тем не менее на Парижской мирной конференции 1919 года, официально завершившей Первую мировую войну, речь шла о чем угодно, кроме индивидуальных прав. Достаточно посмотреть устав созданной в результате конференции Лиги Наций. В 23-й статье документа можно найти упоминание гарантий «гуманных условий труда» и «справедливого режима» для коренного населения на подконтрольных территориях.
Вот и всё, что можно отнести к правам человека.
Помимо этого, ряд международных договоров, бо́льшая часть которых была заключена членами Лиги Наций в результате конференции, предполагал так называемые поправки о меньшинствах. Они налагали на страны обязательства гарантировать меньшинствам некоторые права вроде равенства перед законом, набора политических и социальных прав, права на использование родного языка и исповедание своей религии. Правда, страны, обязанные исполнять поправки, время от времени пытались их опротестовать.
Проблема заключалась в том, что период между мировыми войнами прошел в атмосфере отвратительной лжи и демагогии. Так, один из инициаторов создания Лиги Наций, британский политик Джеймс Брайс в 1921 году на голубом глазу писал о «всеобщем принятии демократии как нормальной и естественной формы правления». Степень лицемерия этого заявления можно оценить, если вспомнить два факта. К 1922 году СССР наконец-таки консолидировался в единое государство. В этом же году либеральные элиты Италии поддержали создание фашистского правительства.
К 1930-м разрушаться начал уже европейский парламентаризм, а идеи «сильной руки» находили поддержку даже в США. Молодой американский дипломат Джордж Кеннан, впоследствии известный своим прагматизмом, пришел к выводу, что «у просвещенного деспотизма» больше «хороших возможностей», чем у демократии.
Закономерно, что с распространением подобных идей значение права становилось всё более относительным и, как следствие, зависящим от политической воли. В этом советское право мало чем отличалось от национал-социалистического права Германии. По словам Петра Стучки, одного из создателей советского права, благодаря революции «камня на камне не осталось из всего буржуазного права». Нацистское государство видело в законах выражение правового сознания конкретного народа и оценивало действия фюрера — по словам ведущего немецкого юриста того времени Карла Шмитта — как такие, которые не подпадают под юстицию, а сами «являются высшей юстицией».
В межвоенный период разговоры о правах человека остались уделом небольших групп профессиональных юристов.
Возвращение прав человека: декларация Уэллса
Первая широкомасштабная кампания в поддержку прав человека была организована практически сразу после начала Второй мировой войны. 23 октября 1939 года английский фантаст Герберт Уэллс написал письмо в газету «Таймс». Цель письма — объяснить, «за что мы сражаемся». Уэллс обратился к классическому «парламентаристскому» ходу — декларации, черновой вариант которой сопровождал письмо.
В ходе кампании, развернувшейся вслед за публикацией, текст декларации был разослан 300 редакторам из 48 стран, среди которых был, например, американский президент Франклин Рузвельт. Начиная с 1940 года Уэллс публиковал свою декларацию и так и этак: в сборниках и отдельной книгой, в журналах и газетах, с коротким и длинным введением, с комментариями публичных персон и без. Кампания имела большой успех. Дебаты вокруг нее затихли, когда у англичан появились дела поважнее: в мае 1940 года немцы начали наступление на западном фронте.
«Четыре свободы» Рузвельта
Вторым сигналом того, что идеология прав человека набирает обороты, стали так называемые четыре свободы Рузвельта. Президент США провозгласил их во время ежегодного обращения «О положении страны» в январе 1941 года. Четыре свободы — это:
свобода слова,
свобода совести,
свобода от нужды
и свобода от страха.
В конце речи Рузвельт подчеркнул: «Свобода означает первенство прав человека везде».
В августе 1941 года отголоски этой речи нашли отражение в Атлантической хартии, подписанной британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем и американским президентом. Документ фиксировал видение послевоенного мира антигитлеровской коалицией и сообщал:
«После окончательного уничтожения нацистской тирании» президент США и премьер-министр Соединенного Королевства «надеются на установление мира, который даст всем странам возможность жить в безопасности на своей территории, а также обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах смогут жить, не зная ни страха, ни нужды».
В 1942 году с принципами Атлантической хартии согласились 26 стран-союзниц, подписавшие Декларацию Объединенных Наций. К 1945 году их число возросло до 51 государства.
Только с началом идеологического наступления антигитлеровской коалиции права человека вышли на повестку дня.
Суд над нацистами и появление современной доктрины прав человека
Тем не менее в это время артикулированной доктрины прав человека еще не было. Всё создавалось на скорую руку, часто от противного — чтобы противопоставить нацистской идеологии хоть что-то. К тому же формулы и постулаты — это одно, а юридическая практика — совсем другое. Ключевую роль в том, что права человека стали превращаться именно в права, сыграли последовавшие за окончанием войны трибуналы, в частности — Нюрнбергский.
В результате него 12 человек были приговорены к смертной казни, 5 — к длительным тюремным срокам. Он судил обвиняемых в преступлениях против мира, военных преступлениях и преступлениях против человечности.
Наибольшее влияние на представление о правах человека оказала третья категория — «преступления против человечности». Фактически ее введение было инициировано голой необходимостью — наказать нацистов. В частности, покарать немцев за депортацию, преследование и казни немецких же граждан.
Согласно международным законам войны того времени, то, как государство относится к своим подданным, оставалось вопросом его внутренней юрисдикции. Тем не менее масштаб вынудил трибунал пересмотреть идеи государственного иммунитета. Речь больше не шла об одной Германии и даже об отношениях между несколькими государствами.
Как подытожил главный обвинитель со стороны США Роберт Джексон, «реальный обвинитель в этом деле — Цивилизация».
Конечно, всё это имело зыбкие юридические основания. Ханна Арендт справедливо заметила, что «не было другого такого преступления, перед рассмотрением которого в Нюрнберге судьи чувствовали бы себя так неуверенно».
И конечно, Нюрнбергский трибунал — это пример правосудия победителей. Достаточно сказать, что ни одно нарушение Гаагской конвенции союзниками, ни одно их военное преступление, равно как ни одно преступление против человечности со стороны нацистов, не связанное с их же военными преступлениями, не стало предметом разбирательств.
В этой путаной ситуации и родилось новое понимание международного права. В ходе Нюрнбергского процесса возникло представление о категории преступлений, которые должны караться независимо от того, в какое они совершены время, независимо от должности исполнителей и национального законодательства.
Понятие «преступлений против человечности» зафиксировало, что международные гарантии относятся именно к индивидам и именно в силу того, что они индивиды, а не в силу того, что они защищены государством, национальной или классовой принадлежностью.
Тем самым был запущен процесс сближения идеи прав отдельного человека и идеи универсального правосудия.
Создание Организации Объединенных Наций стало ключевой вехой этого пути, в первую очередь благодаря принятию в 1948 году Всеобщей декларации прав человека — странного, несущего на себе печать послевоенной эпохи документа, зафиксировавшего основу доктрины прав человека. Он начинается злободневным воспоминанием о «варварских актах, которые возмущают совесть человечества» и переходит к «задаче», выполнить которую «должны стремиться все народы».
В 1953 году вступила в силу Конвенция о защите прав человека и основных свобод, а в 1959-м начал работу Европейский суд по правам человека. Его юрисдикция распространяется на 47 государств.
Что делать с правами человека?
Согласно доктрине, права человека — универсальны и вневременны. Но доктрина относится к сфере идей. В реальности же права человека не существовали до недавнего времени. Они появились в определенный момент, с определенной целью.
Во время идеологического противостояния и глобального дележа мира нужна была идеологическая платформа, альтернативная коммунизму и нацизму. Этот процесс совпал с развитием международного права, преследовавшего карательные цели. В результате возникла современная система защиты прав человека.
Понимая это, мы можем посмотреть на права человека немного иначе. Мы можем задать инструментальный вопрос — что делать с ними?
Учитывая уровень постсоветской правовой культуры, ответ очень простой.
Доктрина прав человека — это универсальный язык, который позволяет заявлять о несправедливости, выражать свои требования, бороться с угнетением и добиваться наказания виновных.
Лучший ли это из всех возможных языков? Вряд ли.
Эффективен ли он? Есть большие сомнения.
Вопреки бесполезным заявлениям и неповоротливому, часто просто недееспособному аппарату международных мониторинговых организаций, активистских ячеек, аналитических центров и судов, в Сингапуре всё так же вешают, в Саудовской Аравии похищают, в Китае пытают людей.
Всегда есть соблазн отвернуться от прав человека как от риторической масскультурной обертки, за которой скрывается банальная политическая борьба.
Вацлав Гавел преспокойно оправдывал бомбежки Югославии тем, что права человека для НАТО важнее прав государства. В ежегодных отчетах о правах человека США регулярно обвиняет Китай в их нарушении. Китай делает то же самое: собирает примеры нарушения прав человека со стороны США и публикует отчеты о них. И так далее и тому подобное.
Впрочем, если мы заговорили о прагматике, будем последовательны до конца. Права человека — это универсальный язык, который работает хоть как-то. Плохо, с издержками, с избирательной слепотой, которую диктует политическая ситуация. Но работает. Поэтому его можно использовать во благо.
И поэтому этот универсальный язык нужно знать.
Все остальное — активизм, философская нюансировка доктрины, политика, юриспруденция — вопрос техники.