Накормить гнома Ниссе, или Почему каша без масла убивает корову
Общение с лешими, водяными, домовыми и овинниками в России, кажется, осталось лишь у сельских жителей в отдаленных районах — а вот скандинавское народное язычество и в городах живее всех живых. Писатель и путешественник Фил Волокитин рассказывает, кому жители Северной Европы оставляют на ночь тарелку с рисовой кашей и почему так важно правильно рассчитать объем положенного в нее масла.
Ниссе, Томтен и всё остальное
Вдохновляясь поджогами церквей во славу Варга Викернеса, мы твердо усвоили — жители стран европейского севера наплевательски относятся к проявлениям религиозного трепета (особенно не в ладах они с христианством, кроме, пожалуй, наиболее примитивного его варианта — реформатской версии). Многочисленные религиоведы и политологи считают, что языческие традиции вторгаются в повседневную жизнь северян слишком быстро и когда-нибудь всё обернется как в Англии (там язычник и байкер стал архиепископом Кентерберийским).
Оговорка в том, что произойдет это нескоро. У европейского севера нет ничего общего с британскими неоязычниками.
Если северяне и язычники, то спонтанные, неконфессиональные и нелюбознательные. Зато очень искренние.
При мне они только и делали, что дергались от вида маленьких человечков. Заприметив гнома на вывеске кафе, солидные рассудительные профессора внезапно осеняли себя знамением так, как это делают викинги в сериалах, — посыпали голову воображаемым дождиком. Можете не сомневаться, любой человек ниже среднего роста со злым лицом и бородкой удостоится этого жеста обязательно.
Когда русский монтировщик Пашка с лепреконским горшком из реквизита в руках довел до трепета активный состав монтировщиков стокгольмского театра Драматен (мы привезли туда ранний спектакль Могучего под названием «Вий»), циничный старикашка из театрального гардероба смеясь сказал, что, должно быть, причина этого страха языческая — они приняли Пашку за Ниссе. То есть за злого гнома.
— Ниссе же добрый, — удивился я, памятуя о том, как из вредности Пашка намазал мне страховочный канат несъедобным салом «Буттершмальц». В ответ старикан почесал в голове и промычал что-то ехидное. Мол, да, добрый. Бывает и такое.
Милый маленький родственник
Очевидно, что скандинавский гном с детским именем Ниссе представляет из себя образ привычного нам домового. Он помощник в хозяйстве и домашних делах (в отличие от намазавшего салом канат монтировщика Пашки). Как и домовой, Ниссе чувствует себя в доме хозяином. Иногда проказит, иногда играет с животными. Но основное его занятие — следить за порядком в доме, каким бы тот дом ни был.
В современном мире, где популярна джентрификация, «домом» может оказаться простая койка, снятая в общей гостинице. Это может быть даже угол в сквоте, который вам предложили для ночевки. Я помню, как участники международного фестиваля «Горячее мороженое» — жители городов Трондхейм, Орхус, Гетеборг и Эсбьерг — решили, что в связи с их появлением в старом общинном сквоте «Цвай пункт нулль» будет четыре гнома. На каждого. По количеству мнений насчет того, как с домовым совладать.
Один считал домового паразитом, второй частью Вселенной, третий игрушкой, четвертый воплощением дремучего дедушки. Остальные проживающие пожали плечами. Но они не были скандинавами. Им было позволено лишь проявлять лояльность по отношению к древним традициям.
Причина желания наладить контакт с гномами не только в замшелых традициях. По словам очевидцев, невнимательному человеку Ниссе может нанести вред. В том числе убить: скажем, неизвестно откуда взявшимся поленом. Я в это верил. Точнее, чувствовал. В сквоте «Цвай пункт нулль» чувство опасности исходило от каждого дежурного по Ниссе. Парень из Орхуса постоянно дергался, будто ожидая выстрела в спину. А провинциал из Эсбьерга однажды лег и накрыл собаку пеленкой, пролежав так, пока его не пришли сменять. Он не хотел, чтобы гном забрал единственное на тот момент животное в этом сквоте.
Переводится слово «Ниссе» как «милый маленький родственник». В Швеции этого маленького родственника зовут Томптеном. В Финляндии Тонту. Остальные региональные версии — комбинация этих двух слов в диковинных аллитерациях.
География
Заинтересовавшись Ниссе, я заметил, что от юга к северу отношение к наличию опасного гнома в доме меняется. В одном случае это друг, в следующем подхалим, в третьем озорник, в четвертом максимально опасное явление вроде оголившейся проводки.
— Старый придурок, — кричал на Ниссе владелец контактного зоопарка «Кикирляк», расположенного в городе Фуле (насчитывающего триста жителей и напоминающего контактный зоопарк сам по себе), — масло в каше замерзло не по моей вине, а по твоей!
— Дорогой друг, — осторожничал пожилой хиппи из Умео, — сегодня масла раздобыть не могу. Больше не бей меня током. Особенно когда я стою на лестнице…
— Да плевать мне на них, — отмахнулся Лина из группы Deutsch Nepal, — я и сам кладу спред вместо масла, а каша для гномов у меня из пакетика…
География (продолжение)
Какой-то черт заставляет меня приплести сюда географический фактор. Известно, что географы Финляндию за Скандинавию не считают. Массовой истерии по гномоводству там нет. У них Ниссе как Белоснежка Disney — вечно скалящийся диснеевский ширпотреб без влияния местных традиций. До таких гномов есть дело только поехавшим.
Дания уже давно не старается быть Скандинавией, но к присутствию Ниссе относится обстоятельно, по-бытовому.
В обмен на поддерживаемый мещанский уют под названием «хюгге» гномы требуют прижизненного памятника за все свои добрые дела (нередко спорные).
Этот памятник — литература и разговоры в пивной. Собственно, само имя Ниссе — из датского.
Норвегия — вот тут копать приходится глубоко, переплетая между собой мир легенд, мифов и повседневности (с солидным перевесом в сторону мифов). А еще есть Швеция, где и вовсе всё сложно. У художника Киттельсена самый маленький и злой тролль — это, конечно же, Томтен, домашний гном, злобное существо из мрачного мира зимних и опосредованно летних ужасов. Но, вообще говоря, гномы и тролли дистанцируются друг от друга. Если тролль создает бардак, то Ниссе наводит порядок.
Менталитет
Как это часто бывает, менталитет жителей историко-культурного региона объединяет общий шизоидный пункт. Жители северноевропейского региона помешаны на порядке и рассудительности. Если бельгиец сядет за руль после нервяка или драки — северянин не будет. Переволновавшись, он не может управлять машиной уверенно. Поэтому он скорее процитирует Карлсона, выпьет пива и пойдет пешком, чем сядет за руль.
Пиво можно в любых количествах начиная с 18 лет. Но если наутро предстоят дела, то ни о каком пиве не может идти речь. Это знают даже дети, впервые попробовавшие алкоголь. Таков порядок.
Складывается впечатление, что внешние силы управляют людьми до сих пор. Очевидно, это следствие протестантского воспитания. Сами северяне, чтобы не вдаваться в подробности, предпочитают считать, что за ними следит гном.
Шведский дон
Впервые мне удалось пронаблюдать, как шведы якшаются с гномами, в 2003 году, и отнюдь не на примере дремучего торпаря. Примером служил эксцентричный светский стокгольмский джентльмен, не связанный ни работой, ни обязательствами.
Звали джентльмена Дон Кальмарссон. В имени этом было что-то испанское. Поначалу я растерялся. Мне казалось, что человек с таким знойным именем должен быть низеньким и вспыльчивым. Но когда я его увидел воочию, все шутки в стиле «Тихий Дон» прилипли к горлу.
Перед тем как выйти на сцену, Дон читал затейливую предсмертную виру (точь-в-точь как в фильме «Тринадцатый воин»). Закончив, он бросил мешок звукорежиссеру в лицо и потребовал замотать провода. Когда он глядел на меня, казалось, что сейчас даст по башке. Тем не менее он был дружелюбен. Говоря точнее, ему было на всё наплевать. В нем кипела смесь из безалаберности и пофигизма. Внешне он казался каланчей, приблизившейся к двум метрам. Пальцы этой пожарной каланчи постоянно гнули пробки от пивных бутылок, содержимое которых он выпивал сам. В связи с отсутствием приличного финансирования фестиваля я был его гостем и развлечением одновременно.
— Мы пойдем в индонезийскую кухню. Мы будем есть вок. Мы будем питаться пивом и тем, что найдем на помойке. Лишь бы ничего не готовить.
Объев индонезийское ночное кафе до основания вертела, Дон нагрузился пивом сверх меры, желая сразу лечь спать. Но дома нас встретил разбитый вдребезги горшок от фикуса, где Дон держал всё — от марихуаны до документов. Кредитную карточку гонял по квартире кот.
Тут Дон хлопнул себя по голове и побледнел.
— Каша для Ниссе, вот оно что, — сказал он. — Я забыл ее приготовить.
Тут же он пошел на маленькую кухню и и начал греметь кастрюлями.
Утром я встретил его там же — на кухне. Дон спал в кресле, завернувшись в плед. Из-под пледа за мной следил налитый кровью глаз настоящего викинга. На плите закипал горшок с белесым поносом.
— Ниссе, — спросил я. — Каша? Опять?
Предыдущие действия Дона я свалил на степень его опьянения и ушел спать не прощаясь.
— Да, это утренняя каша для Ниссе, — наставительно сказал Дон. — Ты же чистишь зубы регулярно, да, Фил?
— Нет, — признался я грустно.
Тут Дон сверкнул своими белоснежными зубами. Под напором хозяйственности его образ слегка изменился. Он даже позвонил жене, которая отсутствовала за ненадобностью больше года.
— Всё в порядке, милая. Пост сдан. Может, увидимся? Нет, на Фила я не могу оставить. Какой-то он безответственный.
«Как же меня тут все обижают, обожают наставления», — думал я. Вчера меня журил полицейский: не переходи, дескать, на красный свет. Сегодня мне не доверяют кормежку воображаемого гнома…
Мы позавтракали соевой пастой и мандаринами, которые остались от предыдущих гостей. Ничего плохого в этот день с нами не случилось.
Каша для Ниссе
Традиция каши для Ниссе — это святыня. Кашу следует варить на ночь и оставить там, где вы найдете аналог овина в современной квартире. Например, рядом с местом, которое облюбовал кот.
Рецепт каши простецкий. Как в ватрушках из финской «Призмы». Все удивляются, почему самые вкусные из них наполнены обычной рисовой кашей — это та самая каша для Ниссе и есть. Чтобы ее приготовить, достаточно бросить рис в воду, а потом залить до готовности, причем молоком. Рис брать короткозерный. В идеале надо накашеварить рисовый полужидкий кисель, который доходит под крышкой до полной готовности.
Но вот, наконец, дело доходит до масла. Это самое сложное. Если масла мало или гном, не дай бог, его не найдет — придет беда. Если много, то гном пожурит за расточительность.
Если не положить масла вообще, что-то в воздухе поляризуется и обязательно кого-то убьют. Причем не важно кого. Скандинавский духовный мир полон историй о том, как не получивший масла гном убил корову.
Дания
Интересно было наблюдать за тем, как Андерс Арентофт из Свенемёллена готовит себе кашу. Кусок масла он вымерял по точнейшей линейке, которая была вытатуирована у него на пальце — память о работе часовым мастером.
— Может быть, взять оливковое? — робко предложил я.
— Я бы не стал экспериментировать, — предупредил он.
Вскоре каша для Томптена была готова.
Тут подошел Андерсов кот. Он обнюхал кашу, лизнул и брезгливо попятился.
Андерс заорал и пнул кота.
— Даже не подходи!
— Кто же съест это, если не кот? — спросил я с долей иронии — Человечки?
— Нет, — сказал Андерс Арентофт твердо. — Ниссе съест. Человечков в жизни не видел.
Наутро я наблюдал, как он ругаясь счищает замерзшую кашу в помойное ведро.
Благодарность за расточительность
Спрашивается, что делает Ниссе в благодарность за расточительность?
— Нитку вощит, — пожал плечами один тип.
— Шпионит, — пошутил другой.
Владелец контактного зоопарка «Кикирляк» вдохновенно сообщил, что, когда его карликовую походную колли несет, Ниссе всегда приходит на помощь.
Я полез в словарь, думая, что имею дело со сленгом. Оказалось, нет, просто старый язык. Нитку вощит. Очень полезное дело.
Все трое опрошенных были религиозны. Напоминаю, это случается редко.
Пастор
Шведский пастор Гуннарссон был сделан не из религиозного теста. Он носил кеды с изображением сыра бри, его лоб украшал терновый венец, а щеку — татуированная слезка.
Предполагаемую богословскую беседу с заездом в гномоводство он запорол возгласом «Тилль хельведи». Переводить это следовало так: «Куда тебе тягаться со мной в этом деле, Филиппыч».
Потом пастор обстоятельно увел разговор в сторону того, что все датчане придурки.
— Ты вспомни, как они едут в метро. Да за ними не только гном нужен следить, а целая армия!
Я вспомнил. Да, они качаются на перилах как обезьяны. Да, пьют английский эль из термосов. Местное пиво они не пьют. Собственно, и сейчас мы не пили местное. Это был чешский бар. Но при этом шведский.
Я обвел глазами бар. В углу стояла каша для Ниссе.
Опять Дания
Как же весело справлять Рождество в Копенгагене. Люди палят костры в больших черных котлах прямо на улице. Девушки знакомятся и приглашают в гости. Панковский заповедник Христиания открыт до двенадцати ночи, а в сочельник и вовсе не закрывается. Вместо наркотиков там продают глинтвейн и пунш.
Опробовав городские рождественские развлечения, вместо того чтобы прийти домой и вырубиться, мы заночевали на скамейке, рядом с парком на Фридрихсхайне. Вторую ночь мы провели в очереди на такси, а после пяти утра, махнув рукой, отправились прямо в кондитерскую.
Кондитерское искусство в Дании довели до таких высот, что продавцы делятся свежей выпечкой бесплатно. Около пяти утра совершается мистерия с выносом неудачных произведений кондитерского искусства на помойку.
Мой друг торопливо взял на помойке пакет, но внутрь заходить побоялся.
— Понимаешь ли, — важно сказал он, — на улице воздух морознее и чище. Тебе домой хочется? — добавил он ежась. — Лично мне нет.
Тут я сделал вывод, что под Рождество они просто стараются не появляться дома.
Третьего января мы каким-то образом оказались на вечеринке в гостях. Хозяйка была из Хренландии. Вовсе не собираясь ее обидеть, я пытаюсь нарисовать для себя территорию, лежащую за морем Баффина, между Гренландией и Канадой, но ни тем ни другим не являющуюся. Для меня (и для датчан со шведами) — это Хренландия.
Еще там был Андерс Арентофт из Свенемёллена. Вместо водки он принес пиццу.
— Сейчас, — кричал он, закрывая коробку с пиццей рукой, — погодите, вы еще не готовы. А теперь… внимание… вот пожалуйста. Пицца из гей-бара!
Он достал пиццу, на каждом кусочке которой был изображен пенис.
— Похоже на шутки Томтена, — сказал я, опять перепутав, где нахожусь.
Все приготовившиеся рассмеяться вдруг отвернулись, делая вид, что я здесь случайно. Но я обиженно сказал, что рубить иконы не собирался. Тогда меня отвели на кухню. В углу на смешном скандинавском камине стоял горшок. Правда, пустой. Зато рядом стояли коробки с рисовой кашей.
— Мы называем Томптена Туфтекал, — просветила меня на прощание дама из Хренландии. Она была в трауре и с выщипанными бровями.
Сигги
Ганновер, 2005 год. Мне удалось навязаться в компаньоны состоятельному, но скучному мужику. Мужик оказался непьющим. Устав от поисков «того самого» малинового вина и правильного остуживания джин-тоника, он решил отдать меня в хорошие руки в первом же баре.
— Вот Сигги, — представили мне хмурого дяденьку с прической фотомодели. Тот резался в слот-машину. Перед Сигги стоял вместительный бокал в виде тюльпана с надписью «У-бот» (то есть по-нашему «ерш», а по-местному «подводная лодка»).
— Сигтриггул Берг Силмарссон, — поправил Сигги, делая глоток из подводной лодки и вытирая усы.
Смешно, что заочно я был знаком с ним уже несколько лет. На тот момент Сигги Силмарссон был представителем исландской группы Stilluppsteypa. Когда-то она слыла известной и орудовала на сцене лэптопами, как Джимми Хендрикс. В смысле банально дралась, как дети учебниками. С годами Сигги стал таким суровым, что о раннем периоде никто не вспоминает. Думаю, что период нашего с ним знакомства можно назвать промежуточным. Он еще не был суров. Скорее представителен. Реагировал на всё так, что взорвись бомба — глазом не пошевельнет.
— У меня можно жить, — бросил он. — Но недолго.
На пороге нас встретил точно такой же представительный пес. Сигги позвал его по имени:
— Ниссе!
— Это не Ниссе! — рассердился я, уже войдя в роль эксперта по гномам.
— Очень даже Ниссе, — рассердился, в свою очередь, Сигтриггул Берг Силмарссон.
Отношения наши не сложились в первый же день. В конце концов, надувшись, как мышь на крупу, я заперся в туалете. Назло всем не закрыл дверь — пусть смотрят. Сидел я долго. Сигги ушел в подвал за инструментами; требовалось залатать отверстие для выключателя, который после его мощного удара провалился в кирпич. Первым ко мне пришел пес. Сидит, бельмища свои пучит.
Потом Сигги прошел мимо туалета. Он был уже без инструмента.
— Слушай, ты, — сказал он, нервно сутулясь, — я варю ему кашу. Можешь помочь?
Попробовал бы я отказаться. Речь шла о жизни и смерти.
Спустя пятнадцать минут мы уже остужали кашу, не дав ей превратиться в размазню, которой кормили в советской школьной столовой.
— Совместное приготовление каши облагораживает, — подмигнул Сигтриггул Берг Силмарссон.
Ниссе в Петербурге
Из-за коронавируса я уже год никуда не езжу. Осел по месту прописки. Сделал всё, что мог, облагородил дом портретами Бейба Рута и Тутса Тилеманса и подключился к спутниковым каналам. Но тут появилась неувязка. Начались семейные свары.
Мы с женой ругались так, что чуть не обрушился потолок. Всё валилось из рук, трости для саксофона сохли, а клей от вставных челюстей забил водопровод так, что пришлось вызывать две аварийки одновременно.
Наконец, наш домашний кот Поппеянс заболел, заблевав перед этим всю территорию. Это произошло именно в тот момент, когда мне предстояла встреча с работодателем.
Тут я вспомнил о Ниссе. Я понял, что привез маленького засранца с собой. Другого объяснения не было. Работы я тогда так и не получил. Мне пришлось учиться варить кашу.
Сперва я попытался пойти на обман, покупая быстрозавариваемую кашу в «Пятерочках». Но Ниссе протестовал. Кроме того, он не ел овсяную. Наконец, мне на плечо упала люстра. Попытка сварить плов под руководством Петера из Блёванда не удалась, а оставленная на пару дней кастрюлька с замоченным рисом превратилась в саке. Под завязку посуда раскокалась, а сам я во всем разочаровался.
Через неделю я бойко экспериментировал с рисом, как это принято в Скандинавии, то есть в виде каши. Дошел в этом деле до некоторого совершенства. Но гном всё равно ничего не ел.
Спустя уже две недели я всё-таки раскопал секретную информацию — Ниссе жрет по ночам. За день каша успевает испортиться. Для получения этой информации пришлось скачать старинный фолиант и ковыряться с переводчиком, добывая буквы с диакритическими знаками при помощи выделения и копирования.
Моя жена, беспечно медитирующая на утренней глажке, сердилась, если я ей мешал, выгребая недоеденную Ниссе кашу. Вечером она была готова на всё, лишь бы я не гремел кастрюлями перед сном.
Наконец, мне было высказано:
— Я тоже хочу такую кашу…
— Ты не будешь это есть, — объяснил я. — Это для Ниссе.
— Для Томтена, — поправила она. — Ее делают только в канун Рождества и только шведы.
Я пожал плечами.
— Я выясню, — пообещала она. — В Питере не может быть никаких Томтенов.
Спустя еще неделю шведы из консульства объяснили Таньке, что муж ее мудр и прозорлив. Владения Ниссе простираются чуть ли не до Италии. Ну или хотя бы до Литвы или Польши, где он сдается на милость католиков. В России католиков нет, а православную схиму Ниссе не принимает. Лучше всего он чувствует себя в Петербурге, где много скандинавских мест, начиная от церкви Святой Екатерины и заканчивая складом «Фейри» на улице Уточкина. Ниссе здесь довольно уютно. В доказательство шведы из консульства показали свою утварь для готовки и предложили посильную помощь.
Но помощь не понадобилась. За неделю я поднаторел в этом деле так, что мог испечь калитку хоть в собственном кармане. Ниссе съедал от половины до трети горшка с кашей — в зависимости от того, был ли я бережлив. Самым сложным оказалось придерживаться регулярности.